Вадим вошел в квартиру не один. За его широкой спиной, словно прячась и одновременно выглядывая, стояла молодая девушка.
В ее руке была зажата лямка неестественно-яркой сумки, а глаза с жадным любопытством впитывали детали нашей прихожей — массивное зеркало в дубовой раме, ключницу из оникса, мою акварель на стене.
— Катя, знакомься, — голос мужа звучал ровно, почти по-деловому, будто он представлял мне нового сотрудника или дальнюю родственницу, приехавшую поступать в институт. — Это Вероника.
Я медленно оторвала взгляд от его лица, на котором не было и тени смущения, и посмотрела на нее. Симпатичная, да.
Юная, со свежим румянцем и той искрой вызова во взгляде, которая бывает у людей, уверенных в своей неотразимости.
— Она теперь будет жить с нами, — продолжил Вадим, небрежно скидывая ботинки. — Я долго думал и решил, что так будет проще и, знаешь, даже честнее для всех. Будем жить втроем.
Он ждал взрыва. Он предвкушал его. Слезы, крики, обвинения, битье посуды — весь тот арсенал, который он так презирал в других женщинах и которого тщетно ждал от меня все десять лет нашего брака. Он не дождался и сейчас.
Я улыбнулась. Спокойной, легкой, почти светской улыбкой, от которой у Вадима впервые за этот разговор дрогнул уголок рта. Он ожидал чего угодно, но не этого.
— Хорошо, — просто сказала я.
Он замер на полуслове. Девушка удивленно вскинула брови, ее уверенность на миг пошатнулась.
— Только у меня есть одно условие, — я перевела взгляд на Веронику, полностью игнорируя мужа, который вдруг стал лишней деталью в интерьере. — И оно касается только тебя. Пойдем на кухню, обсудим за чаем.
Я развернулась и пошла первой, ощущая спиной растерянное молчание, которое повисло в прихожей. Через секунду за мной послышались неуверенные шаги.
На кухне я поставила чайник и села за стол, жестом указав Веронике на стул напротив. Она села с опаской, прижав к себе свою кричаще-розовую сумку, как спасательный круг.
— Итак, Вероника, — начала я, глядя ей прямо в глаза. — Ты действительно хочешь здесь жить? В этом доме, с этим мужчиной?
Она нервно кивнула, сжав губы.
— Отлично. Я не против. Можешь пользоваться всем, что видишь. Но взамен ты берешь на себя все мои обязанности в этом доме.
Вероника непонимающе нахмурилась, ее хорошенькое личико выразило недоумение.
— Абсолютно все, — повторила я, чеканя каждое слово. — Ты будешь вставать в шесть утра, чтобы приготовить ему завтрак из трех блюд, потому что кашу он не ест.
Ты будешь следить, чтобы его рубашки были отглажены идеально, без единой складки. Ты будешь составлять списки продуктов, оплачивать коммунальные счета, записывать его к стоматологу и помнить день рождения его матери.
Все то, чем последние десять лет занималась я. А я, — я сделала эффектную паузу, — я просто отдохну.
Она обвела взглядом безупречную чистоту кухни, дорогую итальянскую технику, вид на парк из огромного окна.
В ее глазах промелькнул азарт. Она увидела лишь красивую обертку, не представляя, какой ежедневный труд стоит за этим глянцем.
— Я... я согласна, — выдохнула она, явно представляя себя полноправной хозяйкой этого маленького рая.
— Вот и договорились, — я снова улыбнулась. — Добро пожаловать в семью, Вероника.
Первый акт этого театра абсурда начался тем же вечером. Я устроилась в гостиной с книгой, которую не могла дочитать уже полгода. Впервые за долгое время я не прислушивалась к таймеру на духовке.
Из кухни доносились звуки бурной, но хаотичной деятельности. Звяканье посуды, шипение и резкий запах подгорающего масла, который медленно, но верно просачивался в гостиную, вытесняя привычный тонкий аромат сандала от моих ароматических палочек.
Вадим вошел в гостиную, недовольно морща нос. Он посмотрел на меня, потом на закрытую дверь кухни.
— Ты не могла бы ей помочь? — спросил он тоном, не терпящим возражений. — Она, кажется, не справляется. Сожгла уже две сковородки.
— Это исключено, — ответила я, не отрывая глаз от страницы. — У нас с Вероникой устный договор. И ты, дорогой, был его молчаливым свидетелем и гарантом. Ты же хотел честности. Вот она.
Он хотел что-то возразить, но на пороге появилась раскрасневшаяся и растрепанная Вероника.
— Ужин готов!
Ужином это было назвать сложно. Подгоревшая снаружи и сырая внутри курица соседствовала с склизкими разваренными макаронами. Вадим с отвращением поковырял вилкой в тарелке и отодвинул ее.
— Спасибо, я не голоден, — бросил он, поднимаясь из-за стола.
Вероника обиженно надула губы. Я же спокойно съела салат, который предусмотрительно сделала для себя еще днем.
Следующие недели превратились в медленное, методичное крушение привычного и комфортного мира Вадима.
Его идеально отглаженные рубашки начали появляться в шкафу мятыми, потому что Вероника не знала, как пользоваться отпаривателем.
Кофе по утрам был то слишком горьким, то слишком слабым. Дом наполнился новым запахом — приторно-сладкими духами Вероники, которые смешивались с ароматами ее неудачных кулинарных экспериментов. Этот густой, навязчивый запах преследовал Вадима повсюду.
Однажды вечером он не выдержал. Я сидела на балконе с ноутбуком, когда он подошел ко мне. Вероника в это время громко обсуждала с подругой по телефону последние сплетни в спальне.
— Катя, это невыносимо, — начал он, понизив голос до шипения. — Я прихожу домой, и здесь бардак. Еда отвратительная. Она ничего не умеет! Она даже не знает, как заказать нам столик в «Метрополе»!
— Ты сам ее выбрал, — спокойно заметила я, не отрываясь от экрана. — Ты привел ее в этот дом. Ты сказал, что мы будем жить так.
— Я не это имел в виду! — он повысил голос. — Я думал, ты будешь... как раньше. А она... ну, для души.
— «Для души» нужно создавать условия, — парировала я, захлопывая ноутбук. — Ты разрушил старые, а новые построить не смог. Вероника старается, как умеет. Она честно выполняет свою часть договора.
— Какой к черту договор?! — взорвался он. — Это мой дом! Я хочу, чтобы здесь было чисто и пахло нормальной едой!
— Тогда поговори с хозяйкой, — я кивнула в сторону спальни, откуда доносился визгливый смех. — С той, что теперь отвечает за чистоту и еду. Мои полномочия, как ты помнишь, закончились.
Я встала и ушла в комнату, оставив его одного на балконе. Он смотрел мне вслед с таким выражением лица, будто впервые в жизни увидел меня по-настоящему. И этот новый образ ему категорически не нравился.
Точкой невозврата стал мой кабинет. Маленькая комната, которую я отвоевала себе много лет назад.
Там стоял мой старый чертежный стол, а на полках хранились папки с эскизами и проектами — все, что осталось от моей жизни до Вадима, от моей карьеры архитектора.
Это было мое святилище, место, где я все еще была собой.
Я вошла туда субботним утром и застыла. На полу стояла раскрытая коробка с вещами Вероники, а на моем столе, прямо на разложенном проекте загородного дома, который я когда-то проектировала для своих родителей, застыла уродливая клякса ярко-розового лака для ногтей.
Несколько папок с моими лучшими работами были небрежно сдвинуты, и из одной высыпались наброски.
— Ой, — раздался за спиной голос Вероники. — Я просто хотела освободить место для своих вещей. А тут столько старой бумаги. Вадим сказал, тебе это уже не нужно.
Она сказала это просто, без злого умысла. Как ребенок, который ломает сложную вещь, не понимая ее ценности.
Я молчала. Я смотрела на розовое пятно, которое расползалось по ватману, впитываясь в линии и расчеты. В этот момент я ничего не чувствовала. Ни гнева, ни обиды. Только оглушающую пустоту, на дне которой зарождалось что-то холодное и твердое, как сталь.
Вошел Вадим. Он увидел мое лицо, посмотрел на стол.
— Кать, ну чего ты? — начал он своим привычным примирительным тоном. — Вероника же не специально. Это просто старые чертежи, ты к ним сто лет не прикасалась.
И вот это было последней каплей. Не розовый лак. А его слова. Его легкое, небрежное обесценивание того, что было моей сутью, моей страстью, моей жизнью. Он не просто позволил чужой женщине вторгнуться в мой дом. Он позволил ей осквернить мою душу.
Моя улыбка, которая так его раздражала последние недели, исчезла. Я медленно повернулась к нему.
— Это не просто чертежи, Вадим. Это единственное, что у меня осталось от себя прежней. И ты это знал.
— Да брось ты, Катя...
— А теперь о делах, — мой голос звучал спокойно, но в этом спокойствии не было ни капли тепла.
— Эта квартира была куплена в браке, но первоначальный взнос, составлявший семьдесят процентов ее стоимости, был сделан из денег, которые я получила в наследство от родителей. У меня есть все документы.
На его лице самоуверенность сменилась недоумением. Он всегда занимался финансами, но в эти дела я его не посвящала.
— О чем ты?
— О том, что ваш визит затянулся. Я подаю на развод и на раздел имущества. И суд, уверяю тебя, учтет происхождение денег. Так что я даю вам неделю, чтобы вы нашли себе новое жилье и съехали.
Вероника ахнула, прикрыв рот рукой. Вадим смотрел на меня, не веря своим ушам.
— Ты не можешь! — выпалил он. — Это и мой дом!
— Скоро нет, — поправила я. — А это, — я обвела взглядом комнату, — моя территория. И ваше время пребывания на ней истекло. Дверь вон там.
Следующие дни Вадим испробовал весь свой арсенал манипуляций. Были и угрозы, и попытки вызвать чувство вины, и воспоминания о «наших лучших годах». Но он обращался к призраку. Той Кати, которая боялась конфликтов, больше не было.
Вероника, осознав, что сказка закончилась, а она была лишь пешкой в чужой игре, быстро сникла. Она молча собирала свои вещи, бросая на Вадима злые, разочарованные взгляды. Она проиграла, так и не поняв, что настоящая цена есть не только у вещей, но и у людей.
В последний вечер он сделал финальную попытку.
— Хорошо. Она уйдет, — сказал он, когда Вероника вышла в магазин. — Я все понял. Я был неправ. Давай начнем сначала. Я и ты.
— Сначала, Вадим? — я горько усмехнулась. — «Сначала» — это когда ты уважал мою работу. «Сначала» — это когда мой кабинет был моим. Ты сам сжег все мосты, которые вели к этому «сначала».
Он понял, что проиграл. Окончательно и бесповоротно. Их уход был жалким и суетливым.
Когда за ними закрылась дверь, я прошлась по квартире. Открыла все окна, впуская свежий осенний воздух.
Затем я вернулась в свой кабинет, взяла растворитель и аккуратно начала стирать с чертежа уродливое розовое пятно. Оно сходило медленно, оставляя на бумаге бледный, едва заметный след, как шрам.
Я взяла остро заточенный карандаш и провела новую, уверенную линию. Совершенно другую.
Два месяца спустя
Прошло три месяца. Развод был в процессе, вялый и неинтересный, как старый сериал. Вадим не спорил, понимая, что проиграет в суде. Моя жизнь вошла в новую колею.
Кабинет превратился в полноценную студию, заваленную эскизами, образцами и макетами. Запах кофе, дерева и бумаги стал главным ароматом моего дома.
Я взяла крупный заказ на проектирование эко-отеля, и работа поглотила меня целиком, возвращая давно забытое чувство азарта и самореализации.
Как-то вечером позвонил Олег, наш общий знакомый. Рассказал, что Вадим совсем сдал: бизнес разваливается, выглядит плохо, живет на съемной квартире. Их роман с Вероникой, как и следовало ожидать, лопнул, как мыльный пузырь, едва исчезли деньги и комфорт.
Я выслушала это без злорадства, скорее с отстраненным любопытством энтомолога, наблюдающего за предсказуемым поведением насекомого. На вопрос Олега, есть ли у Вадима шанс, я ответила фразой про сожженный дом и повесила трубку. История казалась законченной.
А через неделю, поздно вечером, когда я дорабатывала сложный узел в проекте, мой телефон снова завибрировал. Незнакомый номер. Я хотела сбросить, но что-то заставило меня ответить.
— Да?
— Екатерина? — голос на том конце был тихим, но уверенным, и я не сразу его узнала. В нем не было ни капризных ноток, ни наивности. — Это Вероника.
Я замерла. Этого я не ожидала.
— Нам нужно встретиться, — продолжила она, не дожидаясь моего ответа.
— Я думаю, нам не о чем говорить, — холодно ответила я.
— Ошибаетесь. У нас есть общий интерес. Точнее, общий враг.
Я усмехнулась. — Ты ошиблась номером. У меня нет врагов.
— Есть, — в ее голосе прорезался металл. — Просто вы еще не знаете всей картины. Вадим не просто вышвырнул меня, когда у него начались проблемы. Он обманул меня. Он обещал мне долю в бизнесе, который, как оказалось, уже тогда шел ко дну.
— Это ваши личные дела.
— Уже нет. Я не из тех, кто прощает, когда ее используют. Пока я жила у вас, я была не только кухаркой. Иногда я разбирала его почту, когда он просил. И кое-что копировала. Просто на всякий случай.
Я напряглась. Это было уже интересно.
— Что ты хочешь? — спросила я прямо.
— Справедливости. И компенсации. У меня на руках документы, доказывающие, что Вадим несколько лет выводил деньги из своей фирмы через подставные компании. Уклонялся от налогов в особо крупных размерах. Часть этих денег, кстати, была еще вашими общими.
Я молчала, переваривая информацию. Это было очень похоже на Вадима — его любовь к рискованным схемам и уверенность в собственной безнаказанности.
— Он разрушил вашу семью и вашу карьеру, — голос Вероники звучал жестко и по-деловому. — Он попытался разрушить мою жизнь. В одиночку мы для него просто бывшая жена и бывшая любовница. Но вместе...
Она сделала паузу.
— Вместе мы можем забрать у него все. И даже больше. Я знаю, как. У меня есть доказательства, у вас — репутация и, я уверена, хорошие юристы. Подумайте, Екатерина. Завтра в полдень, в кофейне «Централь». Если вы не придете, я пойму. Но тогда я буду действовать одна. И поверьте, это будет не так красиво.
Она отключилась.
Я сидела в тишине своего кабинета, глядя на почти законченный проект отеля. На мой новый, светлый, правильный мир. А в телефоне остался вызов от женщины, которая была олицетворением его крушения. Она предлагала мне не просто месть. Она предлагала вернуться в темноту, чтобы устроить там большой пожар.
И я впервые за эти месяцы не знала, какую линию мне чертить дальше.
Читать продолжение рассказа можно тут
Напишите, что вы думаете об этой истории! Мне будет очень приятно!
Если вам понравилось, поставьте лайк и подпишитесь на канал. С вами был Джесси Джеймс.