Туман, густой и молочный, съел верхушки новостроек и приглушил привычный гул проспекта Ленина. Он просачивался в щели старых окон в офисе «СибАгроПрома», оседал на стеклах холодной испариной и делал дневной свет похожим на вечерний. Елена, главный бухгалтер, поежилась не от сырости, а от внезапного, липкого озноба, пробежавшего по спине. Письмо на экране монитора было коротким, официальным и ледяным, как вода в Оби в ноябре. «Елена Викторовна, зайдите ко мне в кабинет немедленно. Дмитрий Сергеевич».
Она нажала «выйти из системы», и экран погас, отразив ее сосредоточенное, чуть осунувшееся за последние годы лицо. Пятьдесят три. Возраст, когда сюрпризы на работе обычно связаны с премией к юбилею или уходом на пенсию, но никак не с такими вызовами. Она знала Дмитрия Сергеевича, нового финансового директора, всего полгода. Молодой, жесткий, из Москвы, с репутацией хирурга, который не боится резать по живому.
Дверь в его приемную была приоткрыта. Секретарша, молоденькая девочка, не подняла на Елену глаз, только кивнула в сторону массивной дубовой двери. Это было хуже любого крика. Тишина в приемной звенела, как натянутая струна.
Дмитрий Сергеевич стоял у огромного панорамного окна, за которым клубился все тот же барнаульский туман, скрывая реку и мост. Он не обернулся, когда она вошла.
«Елена Викторовна, — его голос был ровным, безэмоциональным. — Вчера в семнадцать ноль-ноль завершился тендер на годовое обслуживание агрохолдинга «Заря Алтая». Наш главный конкурент, «АгроРесурс», подал заявку за десять минут до закрытия. Их предложение было ниже нашего ровно на полтора процента. Ровно на ту сумму, которая позволила им выиграть, но не вызвала бы подозрений в демпинге».
Елена молчала. Она знала этот тендер наизусть. Она лично сводила все цифры, проверяла каждую запятую. Полтора процента. Это не случайность. Это знание.
«Доступ к финальной смете имели три человека, — продолжил Дмитрий, наконец обернувшись. Его глаза были холодными и внимательными. — Я, коммерческий директор и вы. Коммерческий был со мной в кабинете до последнего. Я свои файлы за пределы этого ноутбука не выносил».
Он сделал паузу, давая словам впитаться в тишину кабинета. Удар пришелся точно под дых, выбив воздух. Не было криков, не было обвинений. Была спокойная, убийственная логика, от которой некуда было деться.
«Я не понимаю, о чем вы, — голос Елены прозвучал на удивление твердо, хотя внутри все обрушилось в ледяную пропасть. — Никакие данные из моего компьютера или из моих бумаг не могли попасть к посторонним».
«Елена Викторовна, — Дмитрий подошел к столу и положил перед ней распечатку. — Это лог входов в вашу учетную запись с домашнего компьютера. В прошлую субботу, в пятнадцать ноль-две, вы открывали финальный проект сметы. Работали с ним двадцать минут. В воскресенье вечером «АгроРесурс» провел экстренное совещание совета директоров. Мы проиграли контракт на двести миллионов. Найдите логичное объяснение, и я вас с удовольствием выслушаю».
Суббота. Да. Она работала из дома, хотела еще раз все выверить перед финальной подачей. В голове, как замедленная съемка, начали прокручиваться кадры. Суббота. Игорь на диване с газетой. Запах жареной картошки. И… звонок в дверь. Алевтина. Золовка. Сестра Игоря. Ее визиты всегда были стихийным бедствием, ураганом из новостей, советов и плохо скрываемой зависти.
Елена села в кресло, не потому что ей предложили, а потому что ноги перестали держать. Она смотрела на распечатку, но видела не цифры, а лицо Алевтины, ее жадные, бегающие глазки.
«Ой, Ленка, ты опять в своих бумажках! — прозвучал в памяти ее елейный голос. — Чё, опять страну спасаешь? Игорь, ну погляди на нее, вся в работе, вся в делах! Не то что мы, простые смертные».
Алевтина тогда бесцеремонно зашла в комнату, которую Елена называла своим кабинетом. Подошла к столу. Елена инстинктивно прикрыла ноутбук, но на принтере лежала распечатка с промежуточными расчетами.
«Ого, какие циферки! — Алевтина схватила лист. — Миллионы туда, миллионы сюда. Хорошо живете, буржуи!»
Елена тогда вырвала у нее бумагу. «Аля, не трогай, это рабочее».
«Да чё я там понимаю, — обиженно надула она губы. — Подумаешь. Пойду лучше чайку попью».
И она ушла на кухню, громко разговаривая по телефону со своей подружкой Верочкой. Верочка… Господи, Верочка же работает в «АгроРесурсе». В отделе снабжения или где-то там. Елена сама когда-то помогла ей туда устроиться по просьбе Алевтины.
Снежный ком, запущенный с горы, покатился, набирая скорость. Картина сложилась. Беспощадная в своей простоте и глупости. Алевтина, желая похвастаться своей значимостью, своей близостью к «большим деньгам», ляпнула что-то подруге. «А вот моя Ленка сейчас такой контракт мутит, там такие суммы…» И назвала цифру. Ту самую, итоговую, которую подсмотрела на листе. Не со зла. Просто из болтливости. Из вечного желания казаться важнее, чем она есть.
«Дмитрий Сергеевич, — Елена подняла глаза. В них не было страха или вины. Только холодная, свинцовая ярость. — Я знаю, как это произошло. Но доказать это будет почти невозможно».
Она вышла из его кабинета, не дожидаясь ответа. Туман за окном казался теперь не просто погодным явлением, а метафорой ее собственной жизни. Непроглядной, вязкой, полной скрытых угроз.
Дома Игорь смотрел хоккей. На столе стояла тарелка с недоеденным ужином. Он даже не обернулся.
«Игорь», — позвала она из прихожей.
«А? Лен, ты чего так рано? Чё-то случилось?» — он оторвался от экрана.
Елена молча прошла в комнату. Она не сняла пальто, только бросила сумку на пол.
«В субботу у нас была твоя сестра, — начала она ровным, лишенным интонаций голосом. — Она зашла в мой кабинет и увидела документы по тендеру. Потом она пошла на кухню и позвонила своей подруге Вере из «АгроРесурса».
Игорь нахмурился. «Ну, звонила. И чё?»
«Сегодня мы проиграли этот тендер. Меня обвиняют в промышленном шпионаже. Двести миллионов, Игорь. Моя компания потеряла двести миллионов из-за языка твоей сестры».
Он помолчал, переваривая. Потом лицо его приняло привычное виновато-упрямое выражение.
«Лен, ну ты преувеличиваешь. Ну чё она там могла сказать? Она же в этом ни бум-бум. Просто ляпнула что-то, и всего делов. Не могла же она специально…»
«Всего делов», — эхом отозвалось в голове Елены. Эта фраза. Этой фразой он оправдывал все: разбитую Алевтиной фамильную вазу, ее сплетни про Елену на семейных праздниках («Ленка-то наша совсем зазналась, мужика своего не кормит, все по работам бегает»), ее вечные просьбы в долг без отдачи. «Всего делов». Два слова, которые перечеркивали ее чувства, ее труд, ее жизнь. Тридцать лет брака, построенного на «всего делов».
Она смотрела на него, на этого седеющего мужчину в растянутых трениках, и впервые за много лет видела его отчетливо. Не как мужа, не как отца их взрослых дочерей, а как чужого, слабого человека, который всегда будет выбирать свою кровь, свою стаю, даже если эта стая рвет ее на куски. Ощущение одиночества, которое подтачивало ее изнутри годами, вдруг стало абсолютным.
«Я ухожу, Игорь».
Он уставился на нее. «В смысле? Куда ты уходишь? Из-за этой ерунды? Лен, давай я поговорю с Алькой, она извинится…»
«Она не извинится. А даже если и так, это ничего не изменит, — Елена спокойно смотрела ему в глаза. — Дело не в тендере. Дело в том, что ты только что назвал мою разрушенную репутацию и, возможно, карьеру, «ерундой» и «всего делов». Собирай вещи. Или я соберу свои. Квартира моя, ты помнишь».
Она развернулась и пошла в спальню. Закрыла дверь. Открыла шкаф. Ее руки не дрожали. Она методично доставала свои платья, блузки, костюмы. Потом подошла к углу, где стоял ее мир. Мольберт. Ящик с масляными красками, пахнущий льном и скипидаром. Несколько холстов. На одном из них был почти законченный пейзаж: Обь в утреннем тумане. Тот самый туман, что и сегодня. Она начала рисовать его неделю назад, пытаясь поймать это состояние неопределенности, растворения. Теперь картина приобрела новый, зловещий смысл.
Она аккуратно упаковала кисти, завернула в ткань тюбики с краской. Забрала книги с полки. Несколько альбомов по искусству. И стопку своих старых акварелей, которые она писала еще в юности. Ни одной совместной фотографии. Ни одной вещи, которая напоминала бы об Игоре. Прошлое нужно было отсечь одним движением, как хирург.
Ночью она не спала. Сидела на кухне в пустой квартире — Игорь, поскандалив для приличия, уехал к матери — и смотрела в окно. Туман начал редеть, открывая огни на другом берегу. Огни чужой, нормальной жизни. Утром она позвонила дочерям. Сказала сухо и по факту: «Мы с отцом разводимся. У меня проблемы на работе из-за тети Али. Подробности потом». Дочери, давно живущие своими семьями, не стали причитать. Они знали свою тетю. «Мам, мы с тобой. Что нужно?» — сказала старшая. И это было все, что ей требовалось услышать.
В понедельник она пришла на работу раньше всех. В ее кабинете пахло лимонным чистящим средством и напряжением. Она включила компьютер. Доступ не был заблокирован. Значит, Дмитрий дал ей шанс. Шанс утопающего самому доплыть до берега.
И Елена начала работать. Не как бухгалтер, а как следователь. Она открыла социальные сети. Нашла страницу Верочки, подруги Алевтины. Статус «в активном поиске», фотографии из отпуска в Турции, котики, рецепты. Ничего особенного. Но в списке друзей… В списке друзей был некто с фамилией, совпадающей с фамилией коммерческого директора «АгроРесурса». Дальнейшее было делом техники. Пара кликов — и вот они, совместные фото с какого-то корпоратива. Верочка и этот мужчина. Они не просто знакомы.
Елена составила короткий, сухой отчет. Без эмоций, только факты и скриншоты. Хронология: визит Алевтины, ее доступ к документам, ее телефонный звонок Вере. Профиль Веры, ее место работы. Ее доказанная связь с топ-менеджером конкурента. Возможный мотив Веры: не просто передача информации, а желание выслужиться перед начальством, с которым у нее, судя по всему, были не только рабочие отношения.
Она отправила файл Дмитрию Сергеевичу с темой «Пояснения к инциденту с тендером». И стала ждать.
Ответ пришел через два часа. «Елена Викторовна, зайдите».
На этот раз в приемной ее встретил не молчаливый кивок, а растерянный взгляд секретарши. Дмитрий сидел за столом. Перед ним лежала ее служебная записка.
«Вы поразительный человек, Елена Викторовна», — сказал он без предисловий. Голос его был другим. В нем слышалось… уважение. — «Большинство на вашем месте рыдали бы, писали заявление по собственному или искали виноватых. Вы же провели расследование».
«Я защищала свое имя», — просто ответила она.
«Этого недостаточно для суда, — признал он. — Но для меня — более чем. Служба безопасности уже работает с этой информацией. Думаю, у наших конкурентов скоро будут большие внутренние проблемы. А у нас, — он сделал паузу, — у нас освобождается позиция. Мы создаем новый отдел. Отдел внутреннего аудита и контроля. Чтобы таких «всего делов» больше не случалось. Мне нужен человек с вашим складом ума. И вашей… непоколебимостью. Вы будете подчиняться напрямую мне. Зарплата вдвое выше вашей нынешней. Согласны?»
Елена смотрела на него, на этого молодого московского «хирурга», и видела не начальника, а человека, который оценил не выслугу лет, а профессионализм. Который увидел в ней не «женщину в возрасте», а специалиста.
«Я согласна», — сказала она.
В следующие несколько недель ее жизнь превратилась в спринтерский забег. Развод оформили быстро, без скандалов. Игорь пытался что-то говорить про «тридцать лет», про «надо простить», но наткнулся на спокойную вежливую стену. Алевтина звонила, рыдала в трубку, кричала, что Елена ломает семью. Елена просто положила трубку и заблокировала ее номер.
Она продала большую четырехкомнатную квартиру и купила себе «двушку» в новом доме с видом на реку. Сама сделала ремонт. Одну комнату целиком отдала под мастерскую. Поставила мольберт к самому окну. Выбросила тот холст с туманным пейзажем. Он больше не отражал ее состояние.
Лето заканчивалось. Теплый сентябрьский день заливал Барнаул золотом. Тумана не было и в помине. Воздух был прозрачным и чистым. Елена стояла у мольберта. Перед ней был новый холст. Она смешивала краски на палитре: кадмий желтый, ультрамарин, белила. Она писала букет подсолнухов, который купила утром на рынке. Яркие, дерзкие, полные жизни, они тянулись к свету.
Работа в новой должности была сложной, но невероятно интересной. Дмитрий Сергеевич оказался требовательным, но справедливым руководителем. Они часто спорили, обсуждали рабочие моменты, и в этих спорах рождалась истина. Иногда после тяжелого дня он заходил в ее отдел, и они просто пили кофе, разговаривая о книгах или о Москве, по которой он скучал. Это было новое для нее общение — на равных, без семейных ролей и обязательств.
В дверь ее новой квартиры позвонили. На пороге стояла старшая дочь с тортом.
«Мам, привет! Заехала поздравить с новосельем. Ну, как ты тут, в своей берлоге?»
Они сидели на маленькой кухне, пили чай. Дочь смотрела на Елену с новым, взрослым выражением.
«Знаешь, я тут с отцом говорила. Он все винит тетю Алю. А я ему сказала, что тетя Аля — это просто спичка. А пороховая бочка была всегда. Я тобой так горжусь, мам. Ты не сломалась. Ты стала… другой».
«Какой?» — улыбнулась Елена.
«Счастливой, что ли, — пожала плечами дочь. — Раньше ты была просто мамой и женой. А теперь ты — Елена Викторовна. И еще вот это все, — она кивнула в сторону комнаты-мастерской, откуда доносился терпкий запах красок. — Ты как будто домой вернулась. К себе».
Когда дочь ушла, Елена вернулась к своему холсту. Она взяла тонкую кисть и добавила несколько ярких бликов на лепестки подсолнуха. В этот момент завибрировал телефон. Сообщение от Дмитрия. Неофициальное, без отчества.
«Елена, отчет великолепен. Спасибо. Кстати, в филармонии в субботу дают Рахманинова. Не хотите составить компанию?»
Она отложила кисть и подошла к окну. Внизу раскинулся вечерний Барнаул. Река блестела в закатных лучах. Мосты, соединяющие берега, казались прочными и надежными. Она больше не боялась тумана. Она научилась видеть сквозь него. Она была одна, но впервые в жизни не чувствовала себя одинокой.
Елена улыбнулась и набрала ответ: «С удовольствием, Дмитрий».
Затем она вернулась к мольберту, взяла палитру и добавила в свой букет еще больше солнца.