Струи ледяного екатеринбургского дождя, нехарактерного для начала зимы, стекали по стеклу нотариальной конторы, превращая мир за окном в размытую акварель. Лидия смотрела на мокрый асфальт, на котором отражались огни проспекта Ленина, но не видела ничего, кроме слов, только что произнесенных нотариусом.
«Валентина Аркадьевна завещала дом церкви. Местной епархии».
Екатерина, женщина с безупречной укладкой и холодными, как зимнее небо, глазами, произнесла это с той степенью сочувствия, которая граничила с полным безразличием. Она пододвинула к Лидии папку с копией документа. «Вот, можете ознакомиться. Все юридически чисто».
Лидия не прикоснулась к папке. Ее пальцы, привыкшие порхать над клавиатурой, переводя тысячи слов в день с немецкого на русский и обратно, казались чужими и непослушными. Церкви? Мать, которая за всю жизнь была в храме от силы раза три – на крестинах, на отпевании отца и еще раз, когда заблудилась в Верхотурье. Мать, для которой старый дом под Сысертью был не просто дачей, а храмом ее собственной жизни, ее воспоминаний, ее сада.
– Этого не может быть, – голос Лидии был тихим, почти шепотом. – Она не могла. Она всегда говорила, что дом останется нам с Леонидом.
– Люди меняются, Лидия Андреевна, – назидательно произнесла Екатерина, поправляя на столе идеальную стопку бумаг. – Особенно перед лицом вечности. Возможно, она искала искупления.
Искупления? За что? За то, что в сорок восемь лет вырастила двоих детей одна, работая на трех работах?
– А мой брат... Леонид? Он знает?
– Леонид Андреевич был здесь вчера. Он принял волю матери со смирением, – в голосе нотариуса прозвучала нотка одобрения.
Смирение. Это слово никак не вязалось с ее младшим братом, вечно суетливым, вечно ищущим быстрой выгоды, с его дорогими часами и кредитами, о которых он никогда не говорил прямо, но которые сквозили в каждом его торопливом звонке.
Лидия поднялась. Ноги были ватными. «Спасибо», – выдавила она и вышла из душного офиса на улицу, под косые, злые струи дождя. Ветер с Плотинки пробирал до костей. Она поплотнее закуталась в пальто и пошла, сама не зная куда, просто прочь от этого места, где ее мир только что аккуратно, юридически чисто, разрезали на части.
***
Квартира встретила ее теплом и запахом жареной курицы. Виталий, ее гражданский муж последние десять лет, сидел на диване с ноутбуком. На экране мелькали графики.
– Ну что? – спросил он, не отрывая взгляда от монитора.
– Дом. Мама завещала его церкви.
Виталий наконец оторвался от ноутбука. Его лицо, обычно спокойное и немного отстраненное, выразило удивление.
– Как церкви? В смысле? Совсем?
– Совсем, – Лидия сняла мокрое пальто. Вода стекала с него на ламинат, образуя темную лужицу. – Нотариус сказала, все оформлено по закону. Лёня в курсе. Говорит, принял со смирением.
Виталий хмыкнул. – Смирение и Лёнька? Что-то новенькое. Наверное, уже прикинул, как у батюшек скидку на отпевание выпросить.
Его попытка пошутить не нашла отклика. Лидия прошла на кухню и налила себе стакан воды. Руки все еще дрожали.
– Я не верю, Вит. Просто не верю. Это не похоже на маму. Она любила этот дом. Она говорила… – голос ее прервался.
– Лид, послушай, – Виталий подошел и обнял ее за плечи. – Твоя мама была… своеобразной женщиной. Мы не знаем, что у нее было на уме в последние месяцы. Может, и правда ударилась в религию. А может, просто не хотела, чтобы вы с Лёнькой перегрызлись из-за этого дома. Знаешь же его. Он бы тебе житья не дал, заставил бы продать.
– Но церкви? Почему?
– А какая разница? – он пожал плечами. – Пойми, это уже свершившийся факт. Бумаги подписаны. Ты же не пойдешь в суд с епархией бодаться? Нервы, деньги, время… Оно тебе надо? У нас и так ипотека. Давай просто… отпустим. Это всего лишь старый дом.
Лидия молчала. Для него это был «всего лишь старый дом». Для нее – место, где на старой яблоне до сих пор висели качели, которые смастерил отец. Место, где она, будучи подростком, прятала в щели на чердаке свои дневники. Место, пахнущее флоксом, парным молоком и мамиными пирогами. Отпустить это было равносильно тому, чтобы отпустить часть себя.
– Я устала, – сказала она, отодвигаясь от Виталия. – Пойду поработаю.
Работа всегда была ее спасением. Мир чужих слов, строгих формул, ясных терминов. Там не было места двусмысленности. Там «да» означало «да», а «нет» – «нет».
Она села за свой стол в углу гостиной. Два больших монитора, стопки словарей, удобное кресло. Ее крепость. На почте висело письмо. Срочный заказ. Немецкая юридическая фирма, с которой она никогда раньше не работала, предлагала крупный проект. Перевод архива переписки по делу о корпоративном мошенничестве. Сроки горели. Конфиденциальность – высшего уровня. Оплата – более чем щедрая. Как раз хватило бы на два ипотечных платежа.
«Согласна», – напечатала она, даже не раздумывая. Ей нужно было забыться. Уйти с головой в чужие проблемы, чтобы не думать о своих.
***
Следующие несколько дней превратились в марафон. Лидия работала по четырнадцать часов в сутки. Мир сузился до экрана монитора, до готических нагромождений немецкой юридической лексики. Виталий приносил ей еду, иногда ворчал, что она себя загонит, но в целом был доволен – перспектива закрыть часть ипотеки его радовала. Леонид позвонил один раз. Голос его был маслянистым, полным фальшивого сочувствия.
– Лидусь, привет. Ты как? Я вот тоже… до сих пор в шоке. Но что поделать, воля матери – закон. Нам надо быть выше этого, правда? Мы же семья.
Лидия что-то буркнула в ответ и сослалась на срочную работу. Слушать его было физически тяжело.
Она погружалась в перевод. Дело было запутанным. Какая-то крупная промышленная группа из Дюссельдорфа пыталась доказать, что их российский партнер выводил активы через цепочку подставных фирм. Лидия переводила электронные письма, протоколы встреч, банковские выписки. Имена, названия, суммы. Все это сливалось в один монотонный поток информации.
Ее тело начало протестовать. Затекла спина, ныла шея. Однажды ночью, около трех часов, она поняла, что больше не может сидеть. Она встала, прошла в центр комнаты и расстелила свой старенький, потертый коврик для йоги.
В тишине квартиры она начала делать свою привычную практику. Медленные, тягучие асаны. Собака мордой вниз, переход в планку, чатуранга. Она дышала, пытаясь синхронизировать движение с дыханием, как учил ее инструктор. Пранаяма. Контроль над дыханием, контроль над умом. Но ум не поддавался. Мысли роились, жалили. Дом. Мама. Леонид. «Принял со смирением».
Она замерла в позе воина, вирабхадрасане. Сильная, устойчивая поза. Руки разведены в стороны, взгляд устремлен вперед, за кончики пальцев. Взгляд в будущее. А какое у нее будущее? Квартира в ипотеке, работа фрилансера, вечно занятой партнер и брат, который… который что?
Она пыталась найти равновесие, но ее качнуло. Образ матери, поливающей розы у крыльца, был таким ярким, что защемило в груди. Нет. Не могла она. Не с ее трепетным, почти языческим обожанием этого клочка земли.
Закончив практику, Лидия почувствовала не облегчение, а странную, холодную решимость. Она вернулась за стол. Дождь за окном снова перешел в мокрый снег, он лениво налипал на стекло.
Она открыла очередной файл. Это был реестр платежей, зашифрованный, с комментариями на немецком. Лидия методично переводила строку за строкой. «Beratungshonorar», «Reisekosten», «Zusätzliche Dienstleistungen»… Гонорар за консультацию, командировочные расходы, дополнительные услуги. Стандартный набор.
И вдруг одна строка заставила ее замереть. Получатель – частное лицо. Сумма – довольно внушительная, двадцать тысяч евро. Назначение платежа: «Für die diskrete Lösung des Problems mit dem Nachlass in Ekaterinburg». «За деликатное решение проблемы с наследством в Екатеринбурге».
Сердце Лидии пропустило удар, а потом забилось часто-часто, как пойманная птица. Екатеринбург. Наследство. Это могло быть совпадением. Город большой, наследственных дел тысячи. Но что-то внутри, какая-то интуиция, заточенная годами вдумчивой работы с текстом, кричала, что это не совпадение.
Она начала лихорадочно просматривать прикрепленные к платежу документы. Счет-фактура. И в самом низу, в реквизитах получателя, она увидела имя, которое заставило воздух в ее легких застыть.
Ekaterina V. Solovyova.
Екатерина. Та самая женщина с ледяными глазами. Нотариус.
Лидия откинулась на спинку кресла. В ушах шумело. Вот оно. Вот и все. Немецкая компания, на которую она работала, была связана с бизнесом ее брата. Леонид, видимо, вел с ними какие-то дела. И для чего-то ему нужен был дом. Может, под залог для очередного кредита. Может, просто хотел продать и получить живые деньги. Он не мог ждать, делить, договариваться. И он нашел «деликатное решение». Он купил нотариуса. А деньги на взятку, судя по всему, взял у своих же немецких партнеров, проведя их как «консультационные услуги». А те, в свою очередь, наняли независимого переводчика, чтобы разобраться в мутных схемах своего российского компаньона. И этим переводчиком по иронии судьбы оказалась она. Круг замкнулся.
Загадка перестала быть загадочной. Она стала уродливой, грязной и до боли реальной.
Лидия посмотрела на экран. Перед ней было прямое доказательство преступления. И это доказательство было частью конфиденциального заказа. Она подписала NDA, соглашение о неразглашении. Раскрыть эту информацию – значит совершить профессиональное самоубийство. На нее подадут в суд. Ни одна серьезная компания больше никогда не даст ей заказ. Ее репутация, выстраиваемая двадцатью пятью годами безупречной работы, будет уничтожена.
Она встала и подошла к окну. Снег валил густыми, тяжелыми хлопьями. Город тонул в белой мгле. Виталий был прав. Зачем ей это надо? Нужно просто удалить этот файл. Сделать вид, что ничего не видела. Перевести все остальное, получить свои деньги, заплатить за ипотеку. Забыть. Жить дальше. Это логично. Разумно. Безопасно.
Она вернулась к столу. Палец занесся над кнопкой «Delete». Но она снова увидела лицо матери. Усталое, в сеточке морщин, но такое родное. И услышала ее голос: «Лидусь, главное – по совести живи. Чтоб спать спокойно могла».
Спать спокойно. Последние ночи она почти не спала.
Она скопировала файл на флешку. Маленький кусочек пластика теперь хранил в себе ее будущее. Каким оно будет, зависело только от нее.
***
На следующий день она позвонила Леониду.
– Лёнь, привет. Нам надо поговорить. Давай встретимся.
– Лидусь, я сейчас по уши в делах, давай на днях? – его голос был нетерпеливым.
– Нет, Лёня. Давай сегодня. В кафе у Ельцин Центра. Через час. Это важно.
В ее голосе было что-то такое, что заставило его согласиться.
Она приехала раньше. Заказала себе чай. Дождь снова сменил снег, и крупные капли барабанили по огромным окнам кафе. Она смотрела на набережную, на людей, спешащих под зонтами. Она была абсолютно спокойна. Ночная практика йоги и принятое решение принесли странное, холодное умиротворение. Она знала, что делает. Знала, на что идет. Асана была выстроена. Оставалось только дышать.
Леонид влетел в кафе, как всегда, шумный, деятельный, пахнущий дорогим парфюмом.
– Ну, что стряслось? У меня встреча через полчаса.
Он сел напротив, бросив на стол свой смартфон. Лидия медленно отпила чай.
– Я знаю про дом, Лёня.
– Что ты знаешь? Я же тебе говорил, воля матери…
– Я знаю, что ты заплатил нотариусу. Екатерине Соловьевой. Двадцать тысяч евро. Деньги ты взял у своих немецких партнеров из «Rheingold Industrie». Провел как гонорар за консультацию.
Лицо Леонида медленно менялось. Сначала недоумение, потом злость, потом страх. Он стал бледным, потом красными пятнами пошел по шее.
– Ты… ты что несешь? Совсем с ума сошла от горя? Какие немцы? Какая взятка?
– Я перевожу их переписку, Лёня. По случайному совпадению. Вся ваша схема – как на ладони. Все платежки, все счета. У меня есть копии.
Она сказала это ровным, бесцветным голосом. Она не угрожала, не кричала. Она просто констатировала факт. Как в переводе: «Das ist ein Fakt».
Леонид вскочил. – Ты! Ты же… ты же подписала… Это же конфиденциально! Я тебя засужу! Они тебя уничтожат!
– Возможно, – так же спокойно ответила Лидия. – Но я подумала, что сон по ночам мне дороже, чем карьера. И память мамы мне дороже, чем этот дом. Дело ведь не в доме, Лёня. Дело в том, что ты решил, что можешь вот так просто все растоптать. Ее волю. Меня.
– Да что ты понимаешь! – зашипел он, наклонившись над столом. Вокруг начали оборачиваться. – Мне нужны были деньги! Срочно! Этот дом все равно бы сгнил! А так хоть какая-то польза! Я бы с тобой потом поделился!
– Не ври хоть сейчас, – Лидия посмотрела ему прямо в глаза. – Ты бы не поделился.
Он сел обратно, обмяк. Вся его напускная энергия иссякла. Перед ней сидел не успешный бизнесмен, а напуганный, загнанный в угол человек.
– Что ты хочешь? – спросил он глухо.
– Я хочу, чтобы ты все исправил. Сам. Иди к этому своему нотариусу. Пусть найдется «вновь открывшееся обстоятельство». Другая версия завещания, «утерянная». Мне все равно, как вы это сделаете. Но дом должен быть оформлен так, как хотела мама. На нас двоих.
– А если нет? – он поднял на нее глаза, в которых блеснула последняя искорка надежды.
Лидия достала из сумки маленькую флешку и положила ее на стол.
– Тогда эта флешка отправится в два адреса. Первый – твоим немецким партнерам. Думаю, им будет интересно узнать, на какие «консультации» уходят их деньги. А второй – в прокуратуру. Дальше выбирай сам.
Она встала. – У тебя неделя.
Лидия вышла из кафе. Дождь почти прекратился. Над городом висела низкая, серая хмарь, но где-то на западе, над Верх-Исетским прудом, уже пробивалась тонкая полоска светлого неба. Она глубоко вдохнула влажный, холодный воздух. Она не знала, что будет дальше. Подаст ли Виталий на нее в суд за нарушение NDA. Найдет ли она когда-нибудь работу. Простит ли когда-нибудь брата.
Но впервые за много дней она чувствовала не страх и не боль, а легкость. Она шла по набережной, и ей казалось, что она не идет, а парит над землей. Она обрела равновесие. Не в позе воина на коврике в тихой квартире, а здесь, посреди шумного, хмурого города. Она нашла свою точку опоры. И это была не карьера, не ипотека и даже не старый мамин дом. Это было ее собственное достоинство. И этого у нее уже никто не мог отнять.