– Папа сказал, что мама нас бросит и уедет к другому мужчине! – Жанна, вцепившись тонкими пальчиками в рукав юлиной куртки, смотрела на нее огромными, полными слез глазами. Семилетняя девочка, подопечная, сложный случай.
Юлия присела на корточки, заглянула в это отчаянное детское лицо. Ветер трепал ее волосы, выбившиеся из-под капюшона, и бросал в лицо холодные капли начинающегося дождя. Они стояли у подъезда старой пензенской пятиэтажки.
– Жанночка, это папа Олег так сказал? – мягко спросила Юлия, убирая с детского лба прилипшую прядь волос.
– Да. Он сказал, что тетя Света нас не любит. Что она только делает вид, а сама ищет, кто побогаче, и скоро нас оставит, как… как та.
«Как та» – это была родная мать Жанны, уехавшая два года назад в Москву за новой жизнью и новым мужем. Юлия работала с этой семьей уже полгода. Олег, отец девочки, был хороший, но сломленный человек, который панически боялся повторения предательства. Его страхи, его неуверенность теперь отравляли жизнь и дочери, и новой женщине, Светлане, которая искренне пыталась наладить с ними быт.
– Твой папа очень тебя любит и боится снова потерять близкого человека. Иногда взрослые говорят глупости от страха, – Юлия говорила это девочке, а слова эхом отдавались в ее собственной голове. – Это как в шахматах. Иногда игрок так боится потерять ферзя, что готов пожертвовать всеми пешками, не понимая, что без пешек ферзь долго не продержится. Твой папа боится, а тетя Света – его пешка, очень важная. Понимаешь?
Жанна непонимающе моргнула, но кивнула. Главное, что ее выслушали. Юлия проводила девочку до квартиры, коротко поговорила с Олегом, в очередной раз убеждая его не переносить свои травмы на новые отношения, и пошла домой.
Ветер на улице Московской превратился в настоящий шторм. Он гнул молодые деревца, швырял в лицо мусор и завывал в проводах. Юлия плотнее закуталась в куртку. В ее душе, несмотря на усталость и тяжелый разговор, было странное, почти оптимистичное спокойствие. Она сделала все, что могла. Она расставила фигуры на доске Олега так, чтобы он увидел возможный выигрышный ход. Воспользуется ли он им – его дело. Теперь ее ждала собственная партия, затянувшаяся до эндшпиля.
Квартира встретила ее напряженной тишиной. Станислав сидел на кухне, уставившись в темное окно, за которым метались ветки старого тополя. На столе перед ним стояла пустая чашка из-под кофе. Он не обернулся, когда она вошла. Юлии было сорок восемь, Станиславу пятьдесят. Десять лет они жили в гражданском браке, и последние года три она все чаще чувствовала себя не партнером, а ресурсом.
– Опять до ночи со своими неблагополучными? – его голос был ровным, но в этой ровности таилось глухое раздражение. – Могла бы и позвонить.
– Я звонила, у тебя было занято, – спокойно ответила Юлия, снимая мокрую куртку. – У Жанны опять проблемы. Отец накручивает.
– У всех проблемы, – отрезал Станислав, наконец повернувшись. Его лицо, когда-то привлекательное своей энергичной предприимчивостью, теперь казалось одутловатым и недовольным. – А о наших проблемах ты когда думать собираешься?
Юлия вздохнула и села напротив. Вот он, знакомый гамбит. Атака с фланга, цель которой – вызвать чувство вины.
– Стас, что случилось?
– Что случилось? – он усмехнулся. – Ничего нового. Я тут сижу, думаю, как нам дальше жить. Проект с автозапчастями опять встал, нужны вложения. Снова. А ты порхаешь, как бабочка, спасаешь мир. У тебя есть время на всех этих сирых и убогих, а на собственную семью – нет.
Юлия смотрела на него и видела не мужчину, с которым когда-то решила связать жизнь, а капризного, эгоистичного подростка в теле взрослого.
– Моя работа – это не порхание. Это то, что оплачивает наши счета, пока твои проекты «стоят», – она сказала это беззлобно, как констатацию факта.
– Ах, вот как! Попрекать начала? – его голос повысился. – Я для нас стараюсь, для будущего! Хочу, чтобы мы жили как люди, а не считали копейки в этой дыре! А ты… ты, кажется, уже нашла себе будущее получше.
Юлия замерла. Это был новый, неожиданный ход.
– Что ты имеешь в виду?
– Твои шахматы! – выплюнул он. – Каждый вторник и четверг. Засиживаешься там до поздна. Думаешь, я не знаю, что у вас в клубе новый тренер? Моложе меня, да? Более успешный? Уже присмотрела себе партию поинтереснее? Готовишь пути к отступлению?
В голове набатом прозвучали слова маленькой Жанны: «Папа сказал, что мама нас бросит и уедет к другому мужчине!» Боже, как же все похоже. Та же паранойя, тот же страх, только мотивы другие. Олег боялся потерять любовь. А Станислав? Чего боялся он?
Юлия молчала, давая ему выговориться. Он ходил по маленькой кухне, жестикулируя, и слова его становились все злее, все несправедливее. Он обвинял ее в безразличии, в эгоизме, в том, что она мысленно уже не с ним. И сквозь поток этих обвинений вдруг прорвалось главное, то, что сидело занозой в его мозгу.
– Я ведь не дурак, Юля. Все понимаю. Решила спрыгнуть, пока есть, что делить? Квартира-то на тебя записана. Думаешь, я позволю тебе уйти со всем?
Вот оно. Фигура вышла из-за пешек. Не страх одиночества, не ревность. Холодный, трезвый расчет. Фраза, как щелчок замка, открыла последнюю дверь в ее сознании. Все встало на свои места.
Она сидела неподвижно, а перед глазами проносились картины последних десяти лет. Ретроспекция, как анализ проигранной партии.
Они познакомились на дне рождения общего знакомого. Станислав тогда только приехал в Пензу из Саратова, полный идей и планов. Он был обаятелен, говорил о перспективах, об инвестициях, о том, что в провинции можно делать большие деньги, если есть голова на плечах. Юлии, которой тогда было под сорок, уставшей от бесперспективных отношений и тихой, монотонной жизни, он показался глотком свежего воздуха. Он не ныл, не жаловался, он действовал. Он видел в ней не просто женщину, а соратницу, партнера. «Мы с тобой, Юлька, горы свернем!» – говорил он, и она верила.
Первые годы были похожи на стремительный дебют. Они продали ее старую «однушку», доставшуюся от родителей, вложили все деньги в его первый бизнес – небольшую строительную фирму. Дела пошли. Они купили эту двухкомнатную квартиру с видом на Суру, сделали ремонт. Станислав был на коне. Он был щедр, весел, постоянно придумывал что-то новое. Юлия работала социальным работником, ее стабильная, хоть и не огромная зарплата была «подушкой безопасности». Ей нравилась ее работа, чувство, что она нужна, что она может реально помочь. Станислав поначалу этим даже гордился: «Моя Юля – святая женщина, людям помогает».
А потом начался миттельшпиль. Длинный, изматывающий. Первый проект прогорел из-за нечестного партнера. Станислав был в ярости, но быстро оправился. «Ничего, прорвемся! Нужны деньги на новый старт». Она взяла кредит. Новый проект – поставка фермерских продуктов в магазины – тоже не взлетел. «Город у нас нищий, люди не готовы платить за качество», – объяснял он. Потом была идея с вендинговыми аппаратами, потом – с грузоперевозками. Каждая новая идея требовала «стартового капитала», и этим капиталом была ее зарплата, ее сбережения, новые кредиты, оформленные на нее.
Его отношение менялось постепенно. Гордость за ее работу сменилась раздражением. «Что ты там получаешь, копейки! А нервов тратишь на миллион». Он перестал называть ее «партнером», все чаще звучало «ты должна меня поддержать». Он начал контролировать ее расходы, упрекать в покупке «ненужных» вещей. Изолировал от подруг. «О чем тебе с ними говорить? Они же клуши, дальше своей кухни ничего не видят. А мы с тобой о высоком думаем». Он умело играл на ее чувстве долга, на ее эмпатии. Когда она пыталась возражать, он смотрел на нее с укором: «То есть, ты в меня больше не веришь? Хочешь, чтобы я пошел на завод, как все, и сгнил там за тридцать тысяч?»
Она превратилась в «ломовую лошадь», как он однажды в сердцах ее назвал, тут же, впрочем, извинившись. Она брала дополнительные дежурства, подработки. Приходила домой выжатая, как лимон, а ее ждал не ужин и теплое слово, а очередной бизнес-план и требовательный взгляд. «Юль, тут подвернулся вариант, надо срочно пару сотен тысяч. Отдадим через три месяца с процентами».
Шахматы стали ее отдушиной. Два раза в неделю она уходила в старенький ДК на окраине города, где собирались такие же любители. Там, за доской, мир обретал логику и порядок. Каждый ход имел последствие. Каждая фигура имела свою ценность. Там не было места манипуляциям и эмоциональному шантажу. Только чистая стратегия. Там она снова чувствовала себя умной, сильной, контролирующей хотя бы этот маленький черно-белый мир. Новый тренер, молодой парень, аспирант политеха, действительно появился. Он был талантлив, интересно разбирал партии, и Юлия с удовольствием оставалась после занятий, чтобы обсудить какой-нибудь сложный этюд. Это было ее личное пространство, ее цитадель, куда она не пускала Станислава. И теперь он пытался разрушить и ее.
– …квартира на тебя, машина тоже, хоть я ее и покупал! – голос Станислава вернул ее из прошлого в душную реальность кухни. Он уже перешел от обвинений к разделу имущества, которого, по сути, не было. Были только долги на ее имя.
Юлия подняла на него глаза. В них больше не было ни боли, ни обиды. Только холодное, ясное спокойствие, как перед решающим ходом в партии.
– Ты прав, Стас, – сказала она тихо, но отчетливо.
Он опешил. Он ожидал слез, оправданий, скандала. А получил согласие.
– Что «прав»?
– Прав, что пора все решать. Ты боишься, что я тебя брошу и оставлю ни с чем. Но ты не того боишься. Тебе нужно бояться того, что я останусь. Потому что тогда тебе придется самому отвечать за свою жизнь. А ты этого, кажется, уже разучился делать.
Она встала. В ее движениях не было суеты. Она подошла к серванту, достала шахматную доску и поставила ее на стол.
– Посмотри, – сказала она, расставляя фигуры. – Всю нашу жизнь ты играл в шашки. Прыгал через фигуры, сбивал их, стремился поскорее в дамки. Просто, быстро, бездумно. А я пыталась играть с тобой в шахматы. Я жертвовала пешками, – она сдвинула вперед несколько белых пешек, – своей зарплатой, своим спокойствием, своими друзьями. Я думала, что это стратегические жертвы, чтобы укрепить позицию, чтобы дать нашему королю, нашему «будущему», пространство для маневра. Я защищала тылы, пока ты совершал бессмысленные вылазки.
Станислав смотрел на доску, потом на нее. Он ничего не понимал.
– Что за бред ты несешь? Какие еще шахматы?
– Я думала, мы играем в одну игру, Стас. А оказалось, ты просто использовал мои фигуры, чтобы строить из них баррикады для себя. Ты не партнер. Ты паразит. Ты не боишься меня потерять. Ты боишься потерять ресурс. Источник дохода. Бесплатного кредитора. Ты назвал мою работу «порханием бабочки»? Эта «бабочка» десять лет тащила на себе тебя, твои прожекты и твою веру в собственную гениальность.
Она говорила ровно, без крика. Каждое слово было выверенным ходом. Она видела, как меняется его лицо. Растерянность сменялась злостью, потом – плохо скрытым страхом. Он понял, что она не блефует.
– Ты… ты пожалеешь об этом, – прошипел он. – Останешься одна в свои почти пятьдесят, кому ты нужна?
– Мне, – просто ответила Юлия. – Я себе нужна. Уставшая, задерганная, но еще не сломленная. И знаешь что? Мне этого достаточно. Это называется «шах».
Он замолчал, обхватив голову руками. Вся его напускная уверенность схлынула, оставив на берегу жалкого, испуганного человека. Он попытался сделать еще один ход, привычный, манипулятивный.
– Юля… Юленька… прости меня. Я не то имел в виду. Я просто устал, нервы… Я люблю тебя, ты же знаешь.
Но она больше не велась на эту уловку. Она видела всю фальшь.
– Нет, Стас. Ты любишь удобство, которое я создаю. А это не любовь. Это потребительство. И срок годности этого продукта истек. Партия окончена.
Она оставила его сидеть на кухне перед пустой шахматной доской. Прошла в комнату, открыла окно. Ветер уже стих, оставив после себя чистый, влажный воздух, пахнущий мокрой землей и молодой листвой. Где-то внизу просигналила машина, из соседнего окна донеслась тихая музыка. Город жил своей жизнью.
Юлия глубоко вдохнула. На плечи давила огромная усталость, но под ней пробивалось новое, давно забытое чувство – легкость. Не было больше нужды просчитывать ходы за двоих, не было нужды жертвовать собой ради иллюзорной победы. Эндшпиль завершился. Да, она потеряла много фигур. Но она сохранила главную – себя.
Она достала телефон и набрала номер.
– Светлана? Здравствуйте. Это Юлия Андреевна, социальный работник Жанны. Извините за поздний звонок… Да, все в порядке. Я просто хотела сказать вам, что вы очень сильная и хорошая женщина. Не позволяйте чужим страхам разрушить вашу жизнь. Боритесь за свое счастье. Как в шахматах, знаете ли… Иногда лучшая защита – это нападение.
Положив трубку, Юлия улыбнулась. Впервые за долгое время это была ее собственная, не вымученная улыбка. Впереди было много сложностей: кредиты, раздел имущества, одиночество. Но это была уже другая игра. Ее собственная. И она, черт возьми, была к ней готова. Оптимизм, который она так долго раздавала своим подопечным, наконец-то нашелся и для нее самой. Она посмотрела на свое отражение в темном стекле. Нет, не выжатый лимон. Просто игрок, закончивший одну очень сложную партию и готовый начать новую. С чистого листа. Или, вернее, с пустой доски.