Вечерний туман, густой и тёплый, как парное молоко, окутывал Ростов-на-Дону. Он съедал огни фонарей на Большой Садовой, превращая их в расплывчатые жёлтые пятна, глушил шум редких машин, делая город призрачным и тихим. Екатерина, припарковав машину во дворе сталинки, с наслаждением вдохнула влажный, пахнущий цветущей липой и рекой воздух. В свои пятьдесят восемь она научилась ценить эти мгновения покоя. Особенно после таких дней.
Она поднялась на свой третий этаж, чувствуя, как гудят ноги в элегантных, но неудобных туфлях. Дверь открылась прежде, чем она успела достать ключ. На пороге стоял Владимир, её муж, с неизменной обаятельной улыбкой, которая тридцать пять лет назад сразила её наповал.
– Катюша, ну наконец-то! Я уже заждался, – он принял у неё сумку и портфель с документами. – Устала, моя пчёлка?
– Как ломовая лошадь, – выдохнула Екатерина, снимая туфли и с наслаждением шевеля пальцами. – Леонид Петрович выжал из меня все соки. У него там война между отделами, а он хочет, чтобы я за два тренинга сотворила чудо.
– Главное, чтобы он платил хорошо, – Владимир поцеловал её в висок. Его прикосновение было привычным, но уже давно не вызывало трепета. – Я тут ужин приготовил. Ну, как приготовил… заказал твои любимые роллы. И вино охладил.
– Спасибо, Володя, – она прошла в гостиную.
На столе действительно стояли контейнеры из ресторана и бутылка её любимого рислинга. Романтично. Поздно вечером, в туманном городе, ужин на двоих. Картинка из глянцевого журнала. Но Екатерина, профессиональный психолог, слишком хорошо умела видеть то, что скрывалось за фасадом. Она видела напряжённые плечи мужа, его бегающий взгляд, слишком настойчивую заботливость, которая всегда предшествовала очередной просьбе.
Они сели за стол. Владимир разлил вино по бокалам.
– За тебя, моя королева. За то, что ты у меня самая умная и успешная.
Екатерина чуть улыбнулась. Этот тост она тоже слышала сотни раз. Он был прелюдией.
– Володь, давай сразу. Что случилось?
Владимир картинно вздохнул, отложив палочки. – Кать, ну почему сразу случилось? Я просто хочу провести вечер с любимой женой.
– Потому что я тебя знаю. У тебя «просто вечер» бывает только после того, как ты уже получил то, что хотел. А перед этим – всегда прелюдия. Так что? Инвестор из Москвы снова передумал? Твой гениальный проект по разведению нутрий в Азовском районе опять требует вложений?
Его лицо мгновенно утратило обаяние, стало жёстким и обиженным.
– Почему ты так? Я же для нас стараюсь! Это будет прорыв! Просто нужно ещё немного… дожать. Партнёры просят подтвердить финансовую состоятельность. Символическую сумму, просто чтобы показать серьёзность намерений.
Екатерина почувствовала, как внутри всё сжалось в холодный комок. Снова. Та же песня, те же слова. «Вложиться в будущее», «последний рывок», «это окупится сторицей». Она открыла рот, чтобы сказать всё, что думает о его «проектах», которые тридцать лет съедали её зарплату, её сбережения, её нервы. Но в этот момент на столе завибрировал её телефон. Жанна. Младшая сестра. Звонок в одиннадцать вечера не предвещал ничего хорошего.
– Да, Жанночка, слушаю.
– Катя! Катя, ты сидишь? – голос сестры срывался от возбуждения и плохо скрытого злорадства. В её речи, как всегда, проскальзывало южное «шоканье».
– Сижу. Что такое? С мамой всё в порядке?
– С мамой-то всё в порядке! Это с тобой не всё в порядке! – выпалила Жанна. – Я сегодня у неё была, разбирали старые фотографии. И она… она мне такое рассказала! Катька, держись… Мама сказала, что ты приёмная и тебя нашли в детдоме!
Мир качнулся. Туман за окном, казалось, хлынул в комнату, заполнив её вязкой, удушливой тишиной. Екатерина смотрела на мужа, но видела лишь расплывчатое пятно. Детдом. Приёмная. Слова бились о черепную коробку, как град о стекло.
– Что? – прошептала она. – Жанна, это какая-то глупая шутка.
– Никакая не шутка! Она плакала, говорила, что всю жизнь боялась признаться! Что взяли тебя двухлетней, потому что у неё не получалось забеременеть! А через пять лет я родилась! Представляешь?! Вот почему она тебя всегда больше любила, вину чувствовала!
Екатерина молча нажала отбой. Телефон выпал из ослабевших пальцев на стол.
Владимир смотрел на неё с раздражением.
– Ну что там ещё? У твоей сестры вечно драмы на пустом месте. Кать, так что мы решим с деньгами? Мне ответ нужно дать завтра до обеда.
Она подняла на него пустой, невидящий взгляд.
– Володя… Жанна сказала… мама сказала ей, что я приёмная.
Он фыркнул.
– Господи, какая чушь. Твоя мать просто стареет, вот и несёт околесицу. А Жанка твоя, уж прости, дура набитая, рада любому скандалу. Давай не будем об этом. Это неважно. Важно то, что у нас есть реальная возможность наконец-то выйти на другой уровень. Ты же хочешь, чтобы я перестал зависеть от твоей зарплаты?
«Неважно». Это слово ударило сильнее, чем новость от сестры. В момент, когда земля ушла у неё из-под ног, когда рушился фундамент всей её идентичности, для него это было «неважно». Важны были только его проекты, его амбиции и её деньги.
И в этой туманной тишине, нарушаемой лишь его нетерпеливым сопением, на неё обрушилась лавина воспоминаний. Не о детстве, нет. О них с Володей.
***
Они познакомились на дне рождения общего друга. Она – двадцатитрёхлетняя выпускница психфака РГУ, полная идей и веры в светлое будущее. Он – двадцатипятилетний инженер, обаятельный, остроумный, с горящими глазами и грандиозными планами. Он говорил не о том, как будет сидеть в КБ за чертежами, а о том, как откроет кооператив, как будет строить, создавать, как они разбогатеют и уедут путешествовать по миру. Он ухаживал стремительно и красиво. Водил её в театр, её обожаемый театр, и, в отличие от других кавалеров, не зевал на спектаклях, а после горячо спорил с ней о режиссерской трактовке Чехова. Он казался ей воплощением мечты – умный, деятельный, романтичный. Мужчина-партнёр, мужчина-соратник.
Первые годы были именно такими. Она начинала частную практику, он открыл свой первый бизнес – небольшой цех по производству пластиковых окон. Они всё делали вместе. Она помогала ему с подбором персонала, используя свои профессиональные навыки. Он вечерами забирал её с работы, привозил ей ужин, слушал её рассказы о сложных клиентах. Они были командой. Деньги были общими, планы – общими, мечты – одни на двоих. Она чувствовала себя частью чего-то большого и надёжного.
Первый тревожный звонок прозвенел лет через семь. Его оконный бизнес прогорел – задавили конкуренты. Это был удар. Но Владимир не унывал. «Ерунда, Катюша! – говорил он, обнимая её. – Это был опыт. Теперь я знаю, как не надо делать. У меня новая идея, просто бомба! Будем возить из Турции дублёнки. В Ростове это пойдёт на ура!»
И она поверила. Взяла кредит на своё имя, потому что его кредитная история была уже подпорчена. Он уехал в Стамбул, вернулся с товаром. Первую партию распродали быстро. Владимир снова был на коне – щедрый, весёлый, полный планов. А потом что-то пошло не так. Следующая партия застряла на таможне, потом изменился курс, и бизнес стал убыточным. Кредит остался на ней.
Она работала всё больше. Брала корпоративные заказы, вела группы, консультировала до поздней ночи. А он… он искал себя. «Катя, ну не пойду же я на завод за три копейки! Я создан для большего! Мне нужна идея!» – говорил он. Идеи появлялись регулярно: страусиная ферма, производство тротуарной плитки, сеть ларьков с шаурмой. Каждая «гениальная идея» требовала начальных вложений. Её вложений.
Фраза «надо вкладываться в будущее» стала его мантрой. А её жизнь превратилась в бесконечный марафон по зарабатыванию денег на его «будущее». Её тихая гавань, её отдушина – театр – стала предметом упрёков.
– Опять в свой театр? – морщился он, когда она покупала билеты. – Кать, это же нерационально. Две тысячи за билет, плюс такси, плюс буфет… Эти деньги могли бы пойти на рекламу моего нового сайта!
Однажды она не выдержала.
– Володя, я работаю по двенадцать часов в сутки! Я имею право хоть на какую-то радость? Театр – это единственное, что помогает мне не сойти с ума! Помнишь, как мы раньше ходили вместе?
– Раньше было другое время, – отрезал он. – Мы были молодые и глупые. Сейчас нужно думать о деле.
В тот вечер она впервые пошла в театр одна. И, сидя в бархатном кресле в ростовской драме, глядя на сцену, где разворачивалась трагедия шекспировского Лира, обманутого лживыми дочерьми, она вдруг почувствовала леденящее одиночество. Она больше не была частью команды. Она была ресурсом. Сырьевой базой для его бесконечных проектов. Она была его трудолюбивой пчёлкой, его ломовой лошадью, его личным банкоматом с функцией психологической поддержки. А он… он превратился в искусного манипулятора, паразитирующего на её любви, её чувстве долга и её усталости. Он даже изолировал её от родных. Каждая встреча с матерью или Жанной заканчивалась его упрёками: «Опять они тебе напели, что я неудачник? Они просто завидуют, что мы живём лучше них!» И она, чтобы избежать конфликтов, стала видеться с ними реже.
Она вспомнила, как год назад, после особенно крупного провала очередного «стартапа», она лежала без сил, глядя в потолок, и чувствовала себя полностью опустошённой. Как выжатый лимон, из которого выдавили последнюю каплю сока. Тогда она впервые подумала о разводе. Но мысль эта показалась кощунственной. Тридцать пять лет брака. Общая квартира, дача, машина… Всё нажито её трудом, но по закону – общее. «Развестись, пока есть, что делить» – циничная фраза, которую она часто слышала от клиенток, вдруг обрела для неё страшный, личный смысл. Но она отогнала эту мысль. Стыдно. Неправильно. Это же Володя. Её Володя. Просто у него трудный период. Который длится уже двадцать лет.
***
– Катя! Ты меня слышишь? – голос Владимира вырвал её из омута воспоминаний. Он выглядел откровенно злым. – Я с тобой разговариваю! Мне нужны деньги! Твоя мать, сестра и их сплетни могут подождать!
Екатерина медленно подняла на него глаза. Туман в голове рассеивался. На смену шоку и растерянности приходила холодная, звенящая ясность. Профессиональная привычка анализировать и раскладывать по полочкам сработала безупречно. Ложь или правда то, что сказала Жанна, сейчас было совершенно неважно. Это был лишь катализатор. Диагностический инструмент, который подсветил истинное положение вещей.
Она вспомнила сегодняшний день. Своего клиента, Леонида Петровича, владельца крупного агрохолдинга. Суровый, обветренный мужик, привыкший говорить на языке цифр и урожайности. Он пришёл к ней с проблемой, которую формулировал по-своему:
– Екатерина Андреевна, у меня партнёр по бизнесу… Мы с ним с нуля всё поднимали. Я пахал в полях, он занимался сбытом. А теперь он сидит в ростовском офисе, требует новую машину, ездит на «инвестиционные форумы» за счёт фирмы, а вся прибыль уходит на покрытие его «представительских расходов». Он говорит, что создаёт имидж, ищет новые рынки. А по факту – доит компанию. Я его тяну на себе, как дохлую корову. И не знаю, что делать. И выкинуть жалко – столько лет вместе, и тащить дальше мочи нет.
И она, Екатерина, целый день объясняла ему, суровому Леониду, про созависимые отношения, про нарушение границ, про психологический вампиризм и манипуляции. Говорила о том, что партнёрство – это двустороннее движение. Что если один только берёт, а другой только даёт, это не партнёрство, а паразитизм. Она рисовала схемы, приводила примеры, учила его, как выстроить разговор, как установить жёсткие рамки, как перестать быть «спасателем» и вернуть себе контроль над своей жизнью и своим бизнесом.
– Вы должны сказать ему прямо, Леонид Петрович, – говорила она уверенным голосом консультанта. – «Я больше не буду финансировать твои прожекты. Вот отчётность, вот реальные цифры. С этого дня все расходы – только с моего одобрения. Либо мы работаем на равных, либо мы расходимся».
Леонид слушал, хмурился, кивал. А она, говоря всё это, не осознавала, что составляет инструкцию для самой себя.
Теперь она смотрела на Владимира, и это был уже не взгляд любящей, уставшей жены. Это был взгляд психолога на пациента. Взгляд Леонида Петровича на своего партнёра-паразита.
– Денег не будет, Володя, – сказала она тихо и отчётливо.
Он замер. Улыбка сползла с его лица, как плохой грим.
– Что значит «не будет»? Катя, ты не понимаешь, это наш шанс!
– Это твой шанс, – поправила она. – Очередной. За мой счёт. Больше этого не будет. Ни копейки. Ни на этот проект, ни на все последующие.
– Ты… ты с ума сошла? Это всё Жанка твоя накрутила со своими бреднями про детдом? – он вскочил, его лицо исказилось от ярости.
Екатерина осталась сидеть. Спокойная, прямая спина, руки сложены на столе. Как на консультации.
– Моё происхождение не имеет к этому никакого отношения. Хотя, знаешь, спасибо Жанне. И маме. Этот разговор, как бы он ни был абсурден, помог мне кое-что понять.
– И что же ты поняла, профессор? – ядовито процедил он.
– Я поняла, что тридцать лет живу с человеком, для которого я не любимая женщина, а функция. Источник дохода. Бесплатный психотерапевт. Удобный бытовой прибор. Я поняла, что все твои «мы», «наше будущее», «для нас» – это лишь манипуляция, чтобы я продолжала тащить тебя на себе.
– Да как ты смеешь! – закричал он. – Я жизнь на тебя положил!
– Нет, Володя. Ты положил свою жизнь на диван в ожидании чуда. А я положила свою жизнь на то, чтобы оплачивать твои ожидания. Я устала. Я выжата досуха. Помнишь, я говорила тебе, что чувствую себя выжатым лимоном? Так вот. Сока больше нет. Можешь считать, что твой личный соковый завод закрылся на бессрочную инвентаризацию.
Он смотрел на неё, и в его глазах был не гнев, а страх. Страх ребёнка, у которого отбирают любимую игрушку. Страх паразита, который чувствует, что носитель начинает вырабатывать иммунитет.
– И что… что ты предлагаешь? Развод? – спросил он уже тише, почти испуганно.
Екатерина взяла со стола свой телефон. Открыла галерею и нашла фотографию, сделанную на прошлой неделе. Билеты в театр. На премьеру. Она купила их давно, для себя.
– Я предлагаю для начала раздельный бюджет. Моя зарплата – это моя зарплата. Квартира, в которой мы живём, – моя. Она досталась мне от бабушки, помнишь? Машина записана на меня. Дача – единственное, что мы купили вместе, и то большая часть денег была моей. Так что, если ты хочешь поговорить о разводе и разделе имущества, мы можем это сделать. Но боюсь, результат тебя не обрадует.
Она встала, подошла к окну. Туман начал редеть, и сквозь него проступили очертания мокрой листвы на тополях во дворе. Стало видно соседний дом. Мир снова обретал чёткость.
– Я не выгоняю тебя. Пока. Ты можешь жить здесь. Но с этого дня ты сам себя обеспечиваешь. Ищешь работу. Настоящую. Не «проект», не «стартап», а работу. С зарплатой. И платишь свою часть за коммунальные услуги и еду. Как взрослый, самостоятельный мужчина. Партнёр. Если ты на это способен.
Владимир молчал. Он опустился на стул, ссутулившись, и вдруг показался ей старым и жалким. Обаяние исчезло, остался лишь испуганный, растерянный человек, чья комфортная жизнь только что рухнула.
Екатерина не чувствовала ни злорадства, ни жалости. Только огромное, всепоглощающее облегчение. Будто она несла на плечах тяжёлый мешок с камнями и наконец-то сбросила его.
Она вернётся к вопросу своего рождения. Поговорит с матерью, спокойно, без истерик. Узнает правду. Какой бы она ни была, теперь Екатерина знала, что сможет её выдержать. Потому что она знала, кто она. Она – Екатерина Андреевна, 58 лет, один из лучших психологов-консультантов в Ростове-на-Дону. Женщина, которая любит театр, рислинг и тёплый летний туман над Доном. Женщина, которая только что вернула себе свою жизнь.
Она посмотрела на нетронутые роллы, на вино в бокалах. Романтический вечер не состоялся. И слава богу.
– Я пойду спать, Володя, – сказала она спокойно. – Завтра тяжёлый день. И да, если хочешь, можешь доесть роллы. Я за них уже заплатила. Считай, это последнее вложение в наше прошлое.
Она ушла в спальню и впервые за много лет заперла за собой дверь.