Серый, мокрый декабрьский вечер в Красноярске был похож на затянувшуюся простуду. Дождь, смешанный с тающим снегом, лениво стучал в окно, превращая вид на проспект Мира в размытую акварель из огней и мокрого асфальта. В квартире Натальи, однако, царил свой собственный климат. Пахло ванилью, шоколадом и чем-то неуловимо цветочным. Под фиолетовым светом фитоламп на подоконнике тянулись к жизни стройные ряды рассады петуний и лобелии – абсурдное, но жизнеутверждающее зрелище посреди сибирской зимы.
Наталья, женщина лет сорока трех с ясными, чуть уставшими глазами и ловкими, сильными пальцами, сосредоточенно выводила тончайший узор из сахарной мастики на боку будущего торта. Заказ был сложный, на золотую свадьбу, и требовал ювелирной точности. Эта работа, её маленькая кондитерская «Сладкая жизнь», вытащила её из такой пропасти, о которой теперь и вспоминать не хотелось. Она была её спасением и её гордостью.
Резкая трель телефона заставила её вздрогнуть. Рука с кондитерским стеком замерла в миллиметре от хрупкого кружева. Наталья нахмурилась, вытерла руки о фартук и взяла трубку. На экране высветилось «Михаил зять». Сердце неприятно екнуло.
– Слушаю, Миша.
– Наталья Викторовна, здравствуйте! Извините, что поздно, – голос зятя в трубке звучал нервно, почти срываясь на фальцет. – У вас всё в порядке? Вы не заняты?
– Занята, Миша, но для тебя найду минуту. Что-то с Лидой?
– С Лидой-то как раз всё слишком в порядке! – выпалил он. – Она вам не рассказывала? Наталья Викторовна, тут такое дело… В общем, ваша дочь рассказывает всем соседям наши семейные секреты!
Наталья молча смотрела на свои руки, перепачканные сахарной пудрой. Семейные секреты. Какое странное, архаичное словосочетание.
– Какие именно секреты, Миша? – спросила она спокойно, возвращаясь к столу и машинально поправляя лист пергамента.
– Ну… всякие! Про то, как мы ипотеку платим, что я работу ищу новую… А сегодня… сегодня она тёте Вале с третьего этажа рассказала про отца! Про Дмитрия!
Вот оно. Наталья почувствовала, как внутри что-то замерзло, а потом медленно начало оттаивать, обдавая холодом. Дмитрий. Имя, которое в её доме не произносили уже почти пять лет.
– И что же она рассказала про отца? – голос её не дрогнул. Годы тренировок.
– Да всё! Что он вас бросил в самый тяжелый момент, что он… ну, вы понимаете! Что он сейчас в Красноярск вернулся, дела у него швах, пытается у кого-то денег перехватить! Тётя Валя потом меня в подъезде поймала, начала причитать, мол, держись, Мишенька, яблочко от яблоньки… Намекает, что Лида такая же, как отец! Вы понимаете?! Это же удар по нашей репутации! Что люди подумают? Мы же только жить начали!
Наталья прикрыла глаза. Она представила свою дочь Лидию – прямолинейную, честную до резкости, с её ясным, не терпящим полутонов взглядом. Она не рассказывала секреты. Она констатировала факты.
– Миша, – произнесла она медленно, подбирая слова, как лепестки для сахарной розы. – Лида уже взрослая девочка. И она имеет право на собственное мнение. А соседи… Соседям всегда нужно о чём-то говорить. Не переживай так.
– Не переживать?! Наталья Викторовна, вы бы с ней поговорили! Это же ненормально – выносить сор из избы! Тем более такой… чужой сор!
– Это не чужой сор, Миша. Это её жизнь. И моя тоже. Я поговорю с ней. Спокойной ночи.
Она нажала отбой, не дожидаясь ответа. Руки слегка дрожали. Она подошла к окну. Внизу, в свете фонарей, кружилась мокрая каша. Пять лет назад дождь тоже лил, только казался он не серым, а черным, как сажа.
Тогда её кондитерская была не «Сладкой жизнью», а крохотным цехом в полуподвальном помещении, взятом в аренду на последние деньги. Заказов было мало, долги росли, а напряжение в доме можно было резать ножом. Наталья крутилась как белка в колесе: ночами пекла, днём развозила заказы, пыталась договориться с поставщиками, а вечерами падала без сил, не в силах даже улыбнуться. Она похудела, под глазами залегли тени, а в разговорах только и было, что про муку, дрожжи и неустойки.
Дмитрий, её муж, поначалу пытался поддерживать. Встречал с работы, заваривал чай. Но его терпения хватило ненадолго. Он, успешный менеджер по продажам в крупной компании, привык к лёгкости, к глянцевым перспективам, к жене, которая встречает его с улыбкой и горячим ужином, а не с рассказами о том, что печь снова барахлит.
Сначала он стал задерживаться на работе. Потом появились «срочные командировки» в Ачинск и Канск. Он перестал спрашивать, как у неё дела, а на её попытки поделиться отвечал раздраженным молчанием. Лида, которой тогда было семнадцать, всё видела и замыкалась в себе, становясь колючим подростком.
Развязка наступила в такой же промозглый ноябрьский вечер. Наталья вернулась домой совершенно разбитая: поставщик отказался давать продукцию в долг, а крупный заказ на корпоратив сорвался. Она сидела на кухне, тупо глядя в чашку с остывшим чаем, и не могла сдержать слёз. Это были не истерические рыдания, а тихое, безнадежное отчаяние.
Дмитрий вошел, одетый с иголочки, пахнущий дорогим парфюмом и успехом. Он постоял в дверях, глядя на неё с брезгливым сочувствием.
– Наташ, ну сколько можно? – спросил он устало. – Я прихожу домой отдохнуть, а тут опять… похоронное бюро.
– У меня проблемы, Дима, – прошептала она. – Мне кажется, я не справлюсь.
Он вздохнул. Подошел к окну, побарабанил пальцами по стеклу.
– Знаешь, я так больше не могу. Мне нужен перерыв.
– Перерыв? – не поняла она. – Отпуск? Давай съездим куда-нибудь, когда я разгребу…
– Нет, – он резко обернулся, и в его глазах была холодная, отчужденная сталь. – Мне нужен перерыв от этого твоего уныния и сплошной черноты. Я устал. Я хочу жить, радоваться, а не тонуть в твоих проблемах. У меня вся жизнь впереди.
Это было сказано так просто и буднично, что Наталья даже не сразу осознала смысл. Она смотрела на него, на своего мужа, с которым они прожили почти двадцать лет, и видела совершенно чужого, незнакомого человека.
– Что… что ты имеешь в виду? – выдавила она.
– Я ухожу, Наташа. Я снял квартиру. Вещи заберу завтра. Дочь взрослая, ты тоже не пропадёшь. Сильная женщина, справишься. А я так больше не могу. Это не жизнь.
Он ушел. Просто развернулся и ушел, оставив её одну посреди руин её мира. И самым страшным было не предательство, не финансовый крах, который теперь навалился на неё в полную силу. Самым страшным была эта фраза, впечатавшаяся в мозг калёным железом: «Мне нужен перерыв от этого твоего уныния и сплошной черноты». Он сбежал от её беды, как от заразной болезни, брезгливо отряхнув руки.
Первые месяцы были адом. Она работала на износ, спала по три-четыре часа, выплачивала долги. Лида молча помогала после учебы: мыла посуду, убирала в цехе. Однажды вечером, когда Наталья снова сидела, уронив голову на руки от усталости, дочь подошла, обняла её за плечи и сказала твёрдо: «Мам, мы прорвёмся. Без него даже легче. Воздуха больше стало».
И они прорвались. Наталья нашла в себе какие-то неведомые резервы. Она начала экспериментировать с рецептами, придумала свой фирменный торт «Сибирский сад» с брусникой и кедровыми орешками. Потихоньку пошли заказы. Она переехала из подвала в небольшое помещение на первом этаже жилого дома. Завела страницу в соцсетях. Её увлечение садоводством, которое раньше было просто отдушиной на даче, нашло отражение в декоре тортов: она научилась делать невероятно реалистичные цветы из крема и мастики. Её бизнес медленно, но верно пошёл в гору.
Она выплатила все долги. Купила новую печь. Смогла помочь Лиде с первым взносом на ту самую ипотеку, о которой теперь беспокоился Миша. Она обрела покой. Её «чернота» и «уныние» расцвели сахарными розами на тортах и настоящими пионами на дачном участке. Она научилась быть счастливой одна.
Звонок в дверь прозвучал так настойчиво и требовательно, что Наталья вздрогнула. Кого могло принести в такую погоду? Миша решил приехать лично?
Она посмотрела в глазок и замерла. На площадке, съежившись под холодным светом лампы, стоял он. Дмитрий.
Прошло пять лет, но она узнала бы его из тысячи. Только сейчас он не был тем лощеным, уверенным в себе мужчиной. На нём была какая-то потрёпанная куртка, волосы сбились под мокрым снегом, а лицо… Лицо было серым, измученным, с глубокими складками у рта. Он выглядел старше своих лет.
Наталья на секунду прислонилась лбом к холодной двери. Вдох. Выдох. Она открыла.
– Наташа… – выдохнул он, и от него пахнуло сыростью и отчаянием. – Пустишь?
Она молча отступила в сторону, пропуская его в теплую, пахнущую ванилью прихожую. Он вошел, неуверенно оглядываясь, словно попал в другой мир. Его взгляд зацепился за стеллаж с рассадой под фиолетовыми лампами.
– У тебя тут… оранжерея, – пробормотал он.
– Проходи на кухню. Чай будешь?
Он кивнул и прошёл следом за ней. Сел на тот самый стул, где она сидела в ту ночь. Наталья молча поставила чайник. Тишина была густой и тяжёлой.
– Я видел Лиду, – начал он, не глядя на неё. – С мужем. Она даже не поздоровалась. Прошла мимо, будто я пустое место. Ты её так настроила?
– Лида сама решает, с кем ей здороваться, – ровно ответила Наталья, доставая чашки. – Она уже не ребёнок.
– Не ребёнок… Она всем рассказывает про меня гадости! Мне сегодня партнёр потенциальный звонил, спрашивал, правда ли, что я семью бросил в беде. Откуда он знает? Это Лидкиных рук дело! Она меня топит!
«Яблочко от яблоньки», – пронеслось в голове у Натальи. Миша был прав.
– Она просто говорит правду, Дима. Люди сами делают выводы.
Чайник закипел. Наталья залила заварку, её движения были спокойными и выверенными.
– У меня всё рухнуло, Наташ, – голос Дмитрия дрогнул, и он наконец поднял на неё глаза. В них стояла та самая чернота, от которой он когда-то сбежал. – Бизнес прогорел. Партнёры кинули. Я в долгах, как в шелках. Мне жить негде. Я ночую у приятеля на диване, но он меня скоро выгонит.
Он смотрел на неё с отчаянной, жалкой надеждой.
– Я подумал… может, можно у тебя… на время? Пока я на ноги не встану. Я не буду мешать. Просто… перекантоваться. Мне так нужен… отдых. Передышка от всего этого.
Наталья поставила перед ним чашку с ароматным чаем. Села напротив. Внимательно посмотрела ему в лицо. Ни злости, ни радости отмщения она не чувствовала. Только холодное, кристально чистое спокойствие. Справедливость, как оказалось, была не огненной и мстительной, а тихой и неотвратимой, как сибирская зима.
– Я приехал в Красноярск пару недель назад, – продолжал он, не дождавшись ответа. – Думал, тут смогу начать всё сначала. Связи старые поднять… Но город будто вымер. Или все всё знают. Твоя дочь постаралась. Создала мне репутацию.
– Моя дочь просто не умеет врать, – тихо сказала Наталья. – Это хорошее качество.
– Хорошее? Она разрушает жизнь родному отцу!
– Ты сам разрушил свою жизнь, Дима. Пять лет назад. Когда решил, что чужое уныние для тебя слишком обременительно.
Он вздрогнул, словно его ударили. Он понял.
– Наташ… я был неправ. Я был дураком, эгоистом. Я всё понимаю. Но сейчас… мне так плохо. Мне нужна помощь. Ты же… ты же сильная. Ты смогла. А я… я не могу один.
Он говорил, а Наталья смотрела на свои руки. Руки, которые месили тесто, лепили цветы, сажали семена, вытирали слёзы дочери. Руки, которые вытащили её и её ребёнка из пропасти.
– Я не могу тебе помочь, Дима, – произнесла она так же тихо, но в голосе её была твёрдость закалённой стали.
– Почему? – прошептал он. – У тебя большая квартира. Я же не навсегда. Просто…
– Потому что мне нужен покой, – отчеканила она, глядя ему прямо в глаза. – Покой от твоего уныния и сплошной черноты. Я так долго создавала свой мир, свой сад, где нет места сорнякам. Я не хочу, чтобы он снова зарос.
Она почти дословно повторила его фразу. Бумеранг, запущенный пять лет назад, описал идеальную дугу и вернулся точно в руки отправителя.
Дмитрий смотрел на неё, и лицо его исказилось. Отчаяние сменилось злобой.
– Вот ты какая, значит… Святоша. Мстительная, холодная тварь! Думаешь, ты лучше меня? Да ты просто наслаждаешься! Радуешься, что я на дне!
– Я не радуюсь, Дима. Мне всё равно. Удивительно, правда? Я думала, буду ненавидеть тебя всю жизнь. А оказалось, что для ненависти нужно помнить. А я тебя почти забыла. Ты просто… глава из прочитанной книги. Не самой интересной, к слову.
Она встала.
– Чай остынет. Допивай и иди.
Он вскочил, опрокинув стул. Грохот отозвался в тихой квартире.
– Я так и знал! Вы с дочерью сговорились! Она – языком, ты – делом! Решили меня добить!
– Мы ничего не решали. Это твоя жизнь и твои поступки. Они догнали тебя. Так бывает.
Он смотрел на неё с ненавистью, потом его взгляд метнулся по кухне – чистой, светлой, уютной. Увидел на столе почти готовый торт – произведение искусства, символ чужого счастья и её успеха. Это, кажется, сломало его окончательно.
Он молча поднял стул, развернулся и пошёл к выходу. В прихожей он на секунду задержался, обернулся. В его взгляде уже не было злости, только бездонная, выжженная пустота.
– Счастлива? – бросил он.
– Да, – просто ответила Наталья. – Я счастлива. Я заслужила.
Дверь за ним захлопнулась.
Наталья постояла минуту, прислушиваясь к удаляющимся шагам на лестнице. Потом медленно вернулась на кухню. Подняла с пола крошечный сахарный лепесток, отколовшийся от торта, когда она вздрогнула от звонка. Растёрла его между пальцами в сладкую пыль.
Она не чувствовала триумфа. Она чувствовала облегчение. Словно закрыла последнюю страницу очень длинной и тяжелой истории. Гештальт, как говорят психологи, был завершён.
Она взяла телефон и набрала дочь.
– Лид, привет. Это мама.
– Привет, мам! Ты чего так поздно? Всё хорошо? Мишка не звонил? А то он тут ходит, дуется, что я «репутацию порчу».
– Звонил, – усмехнулась Наталья. – Не обращай внимания. Как вы там?
– Нормально. Кино смотрим. Мам, а если серьёзно… Он приходил? Отец.
Наталья посмотрела на свои петунии, упрямо тянущиеся к искусственному солнцу.
– Приходил.
В трубке повисла пауза.
– И что? – осторожно спросила Лида.
– И ушёл, – просто ответила Наталья. – Всё в порядке, дочка. Абсолютно всё в порядке.
Она закончила разговор и вернулась к своему торту. Руки больше не дрожали. Она аккуратно приладила на место последний завиток кремового кружева. Получилось идеально.
За окном всё так же лил холодный красноярский дождь, но в её душе было тихо, солнечно и уже пахло весной. Той самой весной, семена которой она так долго и упорно сажала в мёрзлую землю своей жизни.