– Я вернулась.
Голос, который Лидия не слышала пять лет, прозвучал в прихожей ее нижегородской квартиры так же легко и мелодично, как и прежде. Словно не было этих лет, полных тишины и чужого детского лепета, превратившегося в уверенную речь. Словно его обладательница вышла пять минут назад за хлебом, а не исчезла с чужим мужчиной, оставив после себя лишь короткую записку и годовалого сына.
Лидия медленно вышла из комнаты, поправляя серый кардиган. Она только что закончила свою вечернюю практику. Асаны давались с каждым годом всё труднее, но именно йога держала ее шестидесятилетнее тело в тонусе, а разум – в равновесии. Сейчас это равновесие было ей необходимо как никогда.
На пороге стояла Жанна. Всё та же – ослепительная, как вспышка фотокамеры. Идеально уложенные светлые волосы, дорогая кашемировая водолазка цвета кэмел, тонкий аромат незнакомых духов, который мгновенно заполнил скромную прихожую, пахнущую валокордином и яблочным пирогом. Она улыбалась так, будто ее возвращение было самым большим и радостным сюрпризом на свете.
– Здравствуй, Лидия Андреевна. Не ждали?
Лидия молча отступила вглубь квартиры, пропуская бывшую невестку. Она не ждала. Она научилась не ждать.
– Андрей скоро будет, – ровно произнесла она, направляясь на кухню. – Чай будешь?
– Ой, нет, что вы. Я на минутку. Я по делу.
«По делу», – мысленно повторила Лидия, ставя чайник на плиту. У Жанны всегда были дела. И эти дела никогда не касались никого, кроме нее самой.
Вечерний туман, густой и молочный, подкрался к окнам, стирая очертания домов на противоположном берегу Оки. Он окутывал город, делая его загадочным и нереальным. Таким же нереальным, как и появление этой женщины здесь, в их с Андреем и Костей маленьком, выстроенном заново мире.
Жанна вошла на кухню, осмотрелась с легкой брезгливостью. Ее взгляд скользнул по стопке детских рисунков, прижатых магнитиком к холодильнику, по ортопедическим сандаликам у порога, по развивающим играм на подоконнике.
– А где… Константин? – она произнесла имя сына с едва заметной запинкой, словно примеряла чужое слово.
– У соседки. Мы ждем Андрея, чтобы пойти за ним.
– Правильно. Не нужно травмировать ребенка.
Лидия обернулась. Взгляд ее, обычно мягкий и немного усталый, стал острым, как скальпель. Она всю жизнь работала логопедом-дефектологом, видела сотни детей и их родителей. Она научилась читать людей по малейшим нюансам речи, по паузам, по бегающим глазам. Речь Жанны была безупречной – плавной, выверенной, как у диктора на радио. Но за этой безупречностью всегда скрывалась пустота.
– Травмировать? – тихо переспросила Лидия. – Ты считаешь, твое появление его травмирует?
Жанна на мгновение сбросила маску любезности. В ее голубых глазах мелькнуло раздражение.
– Я его мать. Я имею право его видеть.
Звук закипающего чайника прорвал нависшую тишину. Лидия выключила газ. Воспоминания, которые она так старательно укладывала на самые дальние полки своей памяти, хлынули, как вода из прорванной плотины.
***
Семь лет назад Андрей, ее единственный, поздний и обожаемый сын, привел Жанну знакомиться. Это был такой же летний вечер, но ясный и звенящий. Они стояли на Стрелке, там, где сливаются Ока и Волга, и Андрей, сияющий от счастья, не выпускал ее руку. Жанна казалась сошедшей с обложки журнала. Высокая, стройная, с водопадом светлых волос и улыбкой, способной обезоружить любого. Она говорила о каких-то проектах, о выставках, о путешествиях. Ее речь лилась легко и красиво.
Лидия, привыкшая анализировать коммуникацию, слушала и чувствовала смутную тревогу. Это была не беседа, а монолог-презентация. Жанна не задавала вопросов, она вещала. Она не интересовалась Лидией, ее жизнью, ее работой. Она демонстрировала себя.
Андрей был ослеплен. Он, серьезный инженер-конструктор с местного судостроительного завода, человек цифр и чертежей, попал под чары этой сирены. Он смотрел на нее так, как смотрят на чудо.
– Мам, ну как она тебе? Правда, она невероятная? – спросил он позже, когда они остались вдвоем.
– Она очень… эффектная, – осторожно подобрала слова Лидия.
– Эффектная? Мам, она идеальная!
Через три месяца они поженились. Лидия не возражала. Как можно возражать против счастья собственного сына? Она отдала им свою трехкомнатную квартиру, а сама переехала в «двушку» поменьше, оставшуюся от родителей. Она надеялась, что ошибается, что ее материнская ревность и профессиональная привычка все анализировать играют с ней злую шутку.
Но она не ошибалась.
После рождения Кости всё стало только хуже. Жанна, казалось, воспринимала ребенка как досадную помеху ее блестящей жизни. Она морщилась от его плача, раздражалась, когда нужно было менять подгузники. «Лидия Андреевна, ну посидите с ним, у меня встреча, это очень важно для моей карьеры», – эта фраза стала рефреном их жизни. Какая карьера была у безработной красавицы, никто не знал, но «встречи» случались почти каждый день.
Лидия, разведенная много лет назад и привыкшая полагаться только на себя, молча брала внука и уходила гулять по набережной Федоровского, показывая ему величественную панораму заречной части города. Она пела ему колыбельные, делала массаж, читала первые книжки. Андрей, измученный работой и бессонными ночами, ничего не замечал или не хотел замечать. Он всё еще был влюблен.
А потом Лидия начала замечать странное. Жанна стала скрытной. Она запиралась в комнате, подолгу говорила по телефону шепотом. Иногда Лидия, приходя помочь с Костей, заставала ее роющейся в бумагах Андрея. Не в тех, что касались их общей жизни, а в его рабочих документах, патентах, чертежах.
Однажды вечером, укладывая внука, она услышала, как Жанна с кем-то разговаривала на балконе. Туман тогда был таким же густым, как и сегодня, и ее голос доносился приглушенно.
–…Да, я всё скопировала. Там несколько перспективных разработок. Я думаю, вашим конкурентам это очень понравится… Нет, он ничего не подозревает. Тюфяк влюбленный… Да, скоро. Мне нужно еще кое-что выяснить по поводу его счетов.
Холод сковал Лидию. Это было не просто предательство. Это была подлость, расчетливая и ледяная.
Вечером она решилась на разговор с сыном. Она пыталась быть максимально деликатной, подбирала слова, как логопед подбирает звуки для ребенка с алалией – осторожно, терпеливо, шаг за шагом.
– Андрюша, мне кажется, Жанна не совсем честна с тобой. Я видела, как она…
– Мама, не начинай, – тут же оборвал ее Андрей. Он был уставшим и раздраженным. – Ты с самого начала ее невзлюбила.
– Дело не в этом! Она роется в твоих бумагах. В рабочих. Я слышала, как она говорила по телефону…
– Ты подслушивала? – его глаза потемнели. – Моя мать шпионит за моей женой в моем же доме?
Это было страшнее всего. Обвинение от собственного сына.
– Я не шпионила! Я беспокоюсь о тебе!
Но он ее не слышал. Он видел только свою ревнивую мать, которая пытается разрушить его идеальную семью. И тогда, в отчаянии, Лидия произнесла слова, которые потом долго отдавались эхом в ее голове:
– Твоя жена шпионит за нами, Андрей! За твоей спиной! Она продает твои секреты! Выгони ее из дома, пока не стало слишком поздно!
Это была их самая страшная ссора. Андрей кричал, что она ничего не понимает, что она живет в прошлом веке и завидует его счастью. Он почти выставил ее за дверь.
Лидия ушла, раздавленная. Она закрылась в своей маленькой квартирке и несколько дней не отвечала на звонки. Она занималась йогой, пытаясь дыханием и статикой унять бурю внутри. Врикшасана, поза дерева. Найди опору, вытянись вверх, сохрани баланс, даже когда ветер гнет ветви. Она была этим деревом, а ураган по имени Жанна пытался вырвать ее с корнем.
А через неделю Жанна исчезла.
Андрей позвонил поздно ночью. Его голос был сломленным, мертвым.
– Мам… она ушла.
Лидия примчалась сразу же. Андрей сидел на кухне, глядя в одну точку. На столе лежала записка, написанная каллиграфическим почерком Жанны: «Прости. Я не создана для этой жизни. Я встретила другого. Не ищи меня». И ни слова о сыне.
В кроватке спал годовалый Костя.
В тот момент Андрей повзрослел на десять лет. Вся его слепая любовь рассыпалась в прах, оставив после себя лишь горький пепел разочарования и стыда.
– Ты была права, мама, – прошептал он. – Во всем права. Прости меня.
Следующие пять лет стали их испытанием и их спасением. Андрей с головой ушел в работу, словно пытаясь делом искупить свою наивность. Он стал жестче, молчаливее, но в его глазах появилась та мужская твердость, которой раньше не было. Лидия фактически переехала к ним. Она уволилась из государственной поликлиники и стала брать только частных учеников на дому, чтобы все время посвящать Косте.
Это было непросто. У Кости на фоне стресса началась задержка речевого развития. В три года он почти не говорил, только мычал и показывал пальцем. Для Лидии, логопеда с сорокалетним стажем, это стало профессиональным вызовом и материнским долгом.
Она занималась с ним каждый день. Артикуляционная гимнастика перед зеркалом – «улыбка», «трубочка», «лошадка». Дыхательные упражнения – дуть на перышко, надувать мыльные пузыри. Пальчиковые игры, лепка, рисование. Она буквально «ставила» ему каждый звук, каждое слово. Ее квартира наполнилась методическими пособиями, логопедическими зондами и бесконечным терпением.
– Ба-ба, – сказал он однажды, протягивая ей кубик.
Лидия заплакала. Это было первое его слово.
Потом было «па-па». А потом слова посыпались, как из рога изобилия. К шести годам Костя говорил чисто, строил сложные предложения и обожал слушать, как бабушка читает ему про приключения капитана Врунгеля. Он был живым, умным, немного застенчивым мальчиком, который не помнил свою мать и считал бабушку центром своей вселенной.
Иногда, в особенно тяжелые дни, когда опускались руки, Лидия расстилала свой коврик и уходила в практику. Йога учила ее принимать реальность такой, какая она есть. Не бороться с ней, а дышать сквозь нее. Принимать боль в коленях, принимать усталость, принимать одиночество. И находить в этом принятии силу.
Они втроем стали настоящей семьей. Крепкой, как стены нижегородского Кремля. Они гуляли по Большой Покровской, ели мороженое, катались на канатке через Волгу, и Андрей, глядя на смеющегося сына и постаревшую, но такую родную мать, впервые за долгое время чувствовал себя не обманутым, а счастливым.
О Жанне не вспоминали. Ее имя стало табу. Словно ее и не было.
До сегодняшнего вечера.
***
Ключ в замке повернулся. Андрей.
Лидия напряглась всем телом, инстинктивно делая глубокий йоговский вдох через нос и медленный выдох. Жанна на кухне тоже замерла, приняв самую выигрышную позу – легкий наклон головы, печальная полуулыбка. Спектакль готовился к выходу главного зрителя.
Андрей вошел в прихожую, устало сбрасывая пиджак. Он увидел незнакомые изящные туфли и замер.
– Мам? Кто у нас?
Жанна вышла из кухни.
– Здравствуй, Андрей.
Андрей смотрел на нее долго, без всякого выражения. Ни удивления, ни радости, ни гнева. Просто смотрел, как на незнакомого человека, случайно зашедшего по ошибке. Та слепая, всепоглощающая любовь, что когда-то горела в его глазах, выгорела дотла, оставив после себя холодный, непроницаемый пепел.
– Зачем ты пришла? – его голос был ровным и тихим.
– Я… я хотела вас увидеть. Тебя. Сына. Я все эти годы думала о вас. Я совершила ужасную ошибку, Андрей. Я была молодая, глупая… Тот человек… он меня обманул. Я так страдала.
Она говорила красиво и трогательно. Даже у Лидии на секунду екнуло сердце. Жанна была гениальной актрисой.
– Где Костя? Я хочу его увидеть! – в ее голосе появились слезные нотки.
– Тебе не нужно его видеть, – так же тихо ответил Андрей.
– Но почему? Я его мать! Я имею на это право! Я могу пойти в суд, в опеку!
Андрей усмехнулся. Это была горькая, злая усмешка.
– Можешь. У тебя есть все шансы. Женщина, бросившая годовалого ребенка и не интересовавшаяся им пять лет, вдруг проснулась и решила вспомнить о материнском долге. Судья будет в восторге.
Лицо Жанны исказилось. Маска начала трескаться.
– Я всё исправлю! Я докажу! Андрей, я люблю тебя. Я всегда любила только тебя. Я хочу вернуть нашу семью.
Она шагнула к нему, протягивая руки.
Андрей не отстранился. Он просто стоял, как скала.
– Семью? Жанна, у тебя нет семьи. Ты ее разрушила в тот день, когда пыталась продать чертежи моего КБ конкурентам.
Жанна отшатнулась, как от удара.
– Что?.. Откуда ты… Это она тебе наговорила! – она метнула яростный взгляд на Лидию. – Твоя мать всегда меня ненавидела! Она шпионила за мной, лезла в нашу жизнь!
– Да, – спокойно сказал Андрей. – Она меня предупреждала. А я был идиотом и не верил. Но когда ты сбежала, я всё проверил. И звонки, и переводы на твой счет от очень интересной компании. Ты не просто сбежала с любовником, Жанна. Ты сбежала с деньгами за мое преданное доверие. Так что не рассказывай мне про ошибки молодости. Это был холодный расчет.
Наступила тишина. Густая, вязкая, как туман за окном. Жанна смотрела на Андрея, и в ее глазах больше не было ни любви, ни раскаяния. Только холодная, животная злость. Маска спала окончательно, явив истинное лицо.
– И что теперь? – прошипела она. – Думаешь, я просто так уйду?
– Думаю, да, – ответил Андрей.
– Я заберу сына! – выкрикнула она. – По суду! Он мой сын!
– Зачем он тебе? – вмешалась Лидия. Ее голос был спокоен, но в нем звучала сталь. – Он тебе не нужен. Он тебе всегда был только помехой.
– Не ваше дело! Может, я хочу алименты! С тебя, успешного конструктора, можно неплохо получить!
– Тебе нужны деньги, – констатировал Андрей. – Не я, не сын. Деньги. Твой богатый любовник тебя бросил, и ты решила вернуться к запасному аэродрому. Только аэродром закрыт на ремонт. Навсегда.
Жанна поняла, что проиграла. Ее красивое лицо исказила гримаса ненависти. Она обвела взглядом комнату, и ее взгляд упал на стол, где лежала папка с последними работами Кости. Она знала, куда ударить, чтобы было больнее всего.
Она подошла к столу, вытащила один из рисунков и презрительно хмыкнула.
– И это всё, чему ты его научила за пять лет? – она кивнула в сторону Лидии. – Говорят, он у тебя до трех лет мычал, как теленок. Сапожник без сапог. Логопед, а собственный внук с дефектом. Что ты с ним сделала? Он какой-то заторможенный, судя по этим каракулям.
Это был удар ниже пояса. Удар по самому святому – по ее работе, по ее любви, по тем тысячам часов, что она вложила в этого мальчика.
Лидия замерла, чувствуя, как внутри всё обрывается.
Но прежде чем она успела что-то сказать, вперед шагнул Андрей. Он молча забрал рисунок из рук Жанны и аккуратно положил его на место. Это был рисунок их семьи: большой папа, маленькая бабушка и он, Костя, посередине. Они держались за руки на фоне Волги, по которой плыл кораблик.
– Этот «заторможенный» мальчик, – ледяным тоном произнес Андрей, глядя Жанне прямо в глаза, – знает наизусть половину «Мойдодыра». Он умеет считать до ста. Он знает, почему корабли не тонут, потому что его папа – кораблестроитель. А еще он знает, что его любят. Больше, чем что-либо на свете. А вот чего он не знает, и, надеюсь, никогда не узнает – это тебя.
Он сделал паузу, давая словам впитаться в тишину.
– А теперь уходи.
– Я подам на экспертизу ДНК! – в отчаянии выкрикнула Жанна, пытаясь найти хоть какой-то рычаг. – Докажу, что это твой сын!
Эта последняя, бессмысленная угроза стала символом полного краха. Символом разрушенных иллюзий, окончательного и бесповоротного.
– Не трудись, – устало сказал Андрей, открывая входную дверь. – Я и так знаю, что он мой. Он – лучшее, что осталось после тебя. Уходи, Жанна.
Она бросила на них последний взгляд, полный яда, и выскочила на лестничную клетку. Хлопнула дверь.
В квартире повисла тишина. Слышно было только, как тикают старые часы в гостиной.
Лидия подошла к окну. Туман над рекой начал рассеиваться. В разрывах белесой дымки показались огни на том берегу, четкие и ясные.
Андрей подошел к матери и молча обнял ее за плечи. Крепко, как в детстве.
– Пойдем за Костей, мам, – тихо сказал он. – Он, наверное, уже заждался.
Лидия кивнула, смахивая слезу, которую все-таки не смогла сдержать. Она посмотрела на рисунок сына. Три человечка, держащиеся за руки. Их маленькая, но несокрушимая крепость на берегу великой русской реки.
Она сделала глубокий вдох. Воздух был чистым и свежим. Ураган прошел. Дерево устояло.