– Наталья нашла Косте врача. Хорошего. Из Москвы. Прилетит на консультацию.
Голос матери в телефонной трубке был тонким и вибрирующим, как натянутая струна. Лидия замерла с ножом над разделочной доской, где уже горкой лежала мелко нашинкованная кинза. Утренний свет, серый и скудный, едва пробивался сквозь запыленное стекло кухонного окна, окрашивая все в унылые, меланхоличные тона. За окном выл ветер, прилетевший с холодного, свинцового Каспия. Зима в Махачкале была не столько морозной, сколько промозглой и тоскливой.
– Какого врача, мама? – медленно спросила Лидия, откладывая нож. Пальцы вдруг стали ватными. Ей было пятьдесят три, она была вдовой уже десять лет и привыкла к тому, что ее жизнь движется по предсказуемой, хоть и не самой радостной колее: работа менеджером в портовой логистической компании, вечерний ритуал готовки, тихие ужины с родителями, у которых она снова жила после смерти мужа.
– Психиатра, Лидочка, какого же еще. Наталья говорит, он светило. У Кости же… ну, ты сама все видишь. Это нельзя так оставлять.
Лидия видела. Она видела, как ее младший брат Константин, некогда шумный, деятельный, полный идей и планов, после краха своего маленького бизнеса с сувенирными лавками год назад сжался, ушел в себя. Он не стал буйным или агрессивным. Он просто затих. Переехал в свою крошечную однокомнатную квартирку, оставшуюся от бабушки, и проводил дни, гуляя по пустому зимнему пляжу или часами рисуя в альбоме чаек и волны. Он похудел, в глазах поселилась постоянная тень, но он не был сумасшедшим. Он был раздавлен.
– Мама, а с Костей говорили? Он согласен?
В трубке послышался тяжелый вздох. – Вай, Лида, ну что ты как маленькая. Как с ним говорить? Он же в своем мире. Наталья все взяла на себя. Она молодец, все организует. Вечером приходи, отец вернется, все обсудим. Наталья тоже будет.
Короткие гудки. Лидия осталась стоять посреди кухни, пахнущей зеленью и подступающей тревогой. Наталья все взяла на себя. Ее старшая сестра, Наталья, всегда все брала на себя. Успешный риелтор, с железной хваткой, двумя детьми-студентами в Москве и мужем-чиновником, она привыкла решать проблемы. Особенно чужие. Она не спрашивала, она ставила перед фактом. И их брат Константин, с его творческой натурой и нынешней уязвимостью, был для нее именно такой проблемой. Проектом, который нужно было срочно «оптимизировать» и «привести в норму».
Вечером в родительской гостиной было душно. Отец, Николай, крупный, все еще крепкий мужчина с седыми усами, сидел в кресле, нахмурив густые брови. Мать, Амина, суетилась с чашками. А в центре комнаты, как полководец перед битвой, стояла Наталья. Она была одета в дорогой деловой костюм, от нее пахло успехом и решительностью.
– Итак, слушайте, – начала она без предисловий, не дожидаясь, пока все усядутся. – Врач прилетает в субботу. Профессор Ярцев. Консультация стоит очень дорого, но я договорилась. Он посмотрит Костю. Скорее всего, назначит терапию. Возможно, понадобится госпитализация в частную клинику. Ненадолго, на пару недель. Чтобы стабилизировать состояние.
Она говорила четко, раскладывая по полочкам чужую судьбу. Николай слушал, кивая. – Правильно. Давно пора. Совсем распустился. Сидит, картинки свои малюет, как девчонка. Мужику сорок лет!
– Пап, он не распустился, ему плохо, – тихо вставила Лидия.
Наталья метнула на нее острый, раздраженный взгляд. – Лида, вот только не надо этой твоей сентиментальности. Ему плохо, потому что он болен. Депрессия – это болезнь. Ее надо лечить медикаментозно, а не твоими пирогами.
Лидия вздрогнула. Кулинария была ее отдушиной. Она часами могла возиться с тестом для чуду, вымешивая его, вкладывая в него всю свою нерастраченную нежность. Она готовила сложные блюда, пекла торты. Каждую неделю она отвозила Косте большую сумку с едой: горячий хинкал, ароматный плов, пироги с творогом и зеленью. Это был ее способ сказать: «Я с тобой, я тебя люблю». Константин всегда улыбался, благодарил и съедал все до крошки. Для Натальи это было лишь проявлением сестринской глупости.
– Мы уже поделили шкуру неубитого медведя, – продолжила Лидия, сама удивляясь своей смелости. – Костя не вещь. Мы не можем решать за него.
– А кто будет решать? – взвилась Наталья. – Он? Он сейчас недееспособен, Лидия! Он не может принять за себя ни одного здравого решения! Он бизнес свой профукал, от людей прячется. Ты хочешь, чтобы он с балкона шагнул однажды? Я – нет! Я, в отличие от тебя, действую!
Отец ударил ладонью по подлокотнику. – Наталья права! Хватит нюни распускать. Она дело говорит. Сколько это стоить будет, дочка?
И они начали обсуждать деньги. Наталья с азартом достала блокнот, принялась расписывать бюджет: консультация, анализы, клиника, лекарства. Лидия смотрела на них и чувствовала, как ледяной холод сковывает ее изнутри. Они говорили не о живом, страдающем человеке, а о неисправном механизме, который нужно починить. Чувства Константина, его гордость, его воля – все это было вынесено за скобки как несущественная помеха.
На следующий день Лидия после работы поехала к брату. Его маленькая квартирка на первом этаже старой пятиэтажки встретила ее запахом масляных красок и заварного кофе. Константин сидел у окна на широком подоконнике и что-то рисовал в своем альбоме. За окном моросил мелкий, нудный дождь, и голые ветви деревьев царапали серое небо.
– Привет, – улыбнулся он. Улыбка у него была виноватая. – Опять ты с сумками. Лидка, ну зачем.
– Чтобы ты не помер с голоду, художник, – она постаралась сказать это бодро, ставя на стол контейнеры. – Тут твой любимый курзе с мясом.
Она села рядом. Тишина в его квартире была не гнетущей, а умиротворяющей. Здесь не было родительского беспокойства и сестринского напора. Здесь был покой.
– Костя, – начала она осторожно. – Наталья хочет, чтобы тебя посмотрел врач. Психиатр.
Он не удивился. Медленно отложил альбом. – Она звонила. Сказала, что приедут люди и заберут меня «на лечение». Сказала, если буду сопротивляться, будет хуже.
– Что ты ей ответил?
– Ничего. Положил трубку. – Он посмотрел на Лидию, и в его глазах она увидела не безумие, а отчаяние и страх. – Лид, они думают, я спятил. А я просто… устал. Я не могу больше соответствовать. Их ожиданиям, этому миру, где нужно постоянно бежать, доказывать, зарабатывать. Я выгорел. Мне просто нужно время. Побыть одному. В тишине. Они отнимут у меня даже это. Они нашпигуют меня таблетками, и я стану овощем. Послушным, удобным, но мертвым внутри.
Лидия смотрела на его тонкие, испачканные краской пальцы, на его осунувшееся лицо, и внутри нее росла глухая ярость. Ярость на сестру, на отца, на собственное многолетнее молчание. Она привыкла быть тихой, ведомой. На работе, в мужском коллективе портовых агентов и диспетчеров, ей приходилось быть жесткой и собранной, отстаивать каждый контракт, решать логистические ребусы с застрявшими в Иране фурами или внезапным штормом. Но дома она снимала эту броню и превращалась в тень. Уступчивую, незаметную Лидочку.
– Я не хочу, – сказал Константин тихо, почти шепотом. – Пожалуйста, Лид. Не дай им.
Внутренняя борьба разрывала ее на части. С одной стороны – логика Натальи. А вдруг она права? Вдруг Косте и правда нужна помощь, а она, Лидия, своей жалостью только вредит? С другой – глаза брата, полные мольбы, и ее собственное, глубинное чутье, кричащее о том, что происходит чудовищная ошибка. Чего я хочу на самом деле? – этот вопрос эхом отдавался в ее голове. Она хотела, чтобы ее брата оставили в покое. Чтобы ему дали право на его боль, на его слабость, на его путь.
Вечером, возвращаясь от Кости, она столкнулась на лестничной площадке с соседкой, Заремой-ханум, пожилой, мудрой женщиной, которая знала их семью с самого детства.
– Вай, Лидочка, что-то ты чернее тучи, – сказала она, внимательно глядя ей в лицо. – Что случилось?
И Лидия, сама от себя не ожидая, рассказала. Про Наталью, про врача, про Костю. Зарема слушала молча, кивая своим седым мыслям. Они зашли к ней в квартиру, пахнущую сушеными травами и старыми книгами.
– Я принесла тебе немного пахлавы, – вспомнила Лидия, доставая из сумки небольшой сверток.
– Спасибо, дочка, – Зарема поставила на стол две маленькие чашечки для кофе. – Знаешь, у меня был двоюродный брат. Он играл на таре, как бог. Ничего больше не умел и не хотел. Вся родня его гнобила: «Бездельник, позоришь нас! Иди на завод!» А он только играл. И умер в сорок лет от тоски. Не от голода, нет. От тоски. Потому что никто не дал ему просто быть собой.
Она помолчала, глядя в окно, за которым сгущались сумерки.
– Твоя сестра, она думает, что лечит. А на самом деле она калечит. Она хочет не здорового брата, а удобного. А ты? Тебе что нужно? Или ты в этой семье не в счет?
Слова Заремы были как удар гонга. «Или ты не в счет?» Эта фраза пронзила Лидию. Всю жизнь она была «не в счет». Сначала рядом с яркой, пробивной Натальей. Потом рядом с властным мужем. Теперь – в тени родительских тревог и сестринской самоуверенной правоты.
В четверг вечером раздался звонок. Это была Наталья.
– Лида, я все решила, – ее голос был металлическим, не терпящим возражений. – Я внесла предоплату за клинику. Сумма большая, невозвратная. Взяла из общих сбережений, которые у родителей лежали. Ты же не против? Это же для Кости. В субботу утром в восемь за ним приедет машина с санитарами. Спокойно, без шума. Ты должна быть там и помочь. Отвлечь его, если что.
Это была точка невозврата. Наталья не просто приняла решение, она оплатила его их общими деньгами, не спросив, поставив перед фактом. Она перешла последнюю черту, демонстрируя, что мнение Лидии, ее чувства, ее позиция не значат ровным счетом ничего.
– Ты… ты что сделала? – прошептала Лидия.
– Я сделала то, что должна была! – отрезала Наталья. – Хватит рефлексировать. В субботу. В восемь утра. У него. Будь там.
В пятницу вечером Лидия пришла к родителям. Наталья уже была там. В воздухе висело напряжение.
– Я хочу сказать, – начала Лидия, и ее собственный голос показался ей чужим, твердым и громким. – Никакой машины в субботу не будет. И никакого врача.
Наталья медленно повернулась к ней. На ее лице было недоумение, сменившееся гневом.
– Людка, да ты в своем уме ли? Я все организовала, все оплатила!
– Это твои проблемы, – холодно ответила Лидия. – Ты не спросила ни меня, ни, что важнее, Костю. Ты решила, что имеешь право распоряжаться его жизнью. Ты не имеешь.
– Я его сестра! – закричала Наталья.
– И я его сестра! И я не позволю сломать его!
Начался большой скандал. Отец вскочил, лицо его побагровело.
– Ты что себе позволяешь?! Против семьи идешь? Против старшей сестры, отца?!
– Я иду не против семьи, а против жестокости и глупости! – крикнула в ответ Лидия, чувствуя, как с каждой секундой в ней крепнет какая-то новая, незнакомая сила. – Вы не видите, что вы творите! Вы хотите засунуть его в клетку, потому что он не такой, как вы! Потому что вам стыдно за него!
– Мне не стыдно, я хочу ему помочь! – визжала Наталья, размахивая руками. – А ты потакаешь его болезни! Ты его убьешь своей жалостью! Вся страна на тебя смотрит, а ты…
– Нет, Наталья, согласие я не дам, – твердо сказала Лидия, глядя сестре прямо в глаза. – И если вы попробуете забрать его силой, я вызову полицию. И расскажу им все. Про ваше «лечение».
Она повернулась и вышла, оставив за спиной ошеломленную тишину, которая тут же взорвалась новой волной криков. Она не поехала домой. Она поехала к Косте.
Он открыл ей дверь, уже одетый в пальто. В руках у него был тот самый альбом.
– Я слышал, как ты кричала на них по телефону, – сказал он. – Я подумал, что…
– Собирай вещи, – перебила его Лидия, входя в квартиру. Ее руки дрожали, но голос был спокоен. – Только самое необходимое.
– Куда?
– Не знаю. Подальше отсюда. В горы. Есть одно село, Гуниб. Там тихо. Снимем домик на пару месяцев. У меня есть сбережения.
Это не было импульсивным решением. Это был осознанный, выстраданный шаг. Она не просто защищала брата. Она уходила из отношений, где ее не ценили, где ее голос ничего не весил.
Они уезжали из города рано утром, когда Махачкала еще спала под серым, пасмурным небом. Лидия вела машину, старенькую, но надежную «Ладу», а Константин сидел рядом и смотрел на проплывающие мимо дома. Когда они выехали на трассу, ведущую в горы, и первые лучи солнца пробились сквозь тучи, осветив величественные вершины, он впервые за долгое время улыбнулся по-настоящему, без тени вины или страха.
Через неделю ей позвонил отец. Он говорил сухо и отчужденно. Сказал, что она опозорила семью. Что Наталья с ней больше не разговаривает. Что она может не возвращаться. Лидия слушала молча, а потом тихо сказала:
– Папа, я спасла твоего сына.
Она подала заявление на увольнение по телефону, шокировав своего начальника. Нашла удаленную работу – вести документацию для небольшой транспортной фирмы. Жизнь в горном селе была простой и небогатой. Но в ней была тишина. Благословенная тишина. Константин много гулял, дышал чистым воздухом и рисовал. Он начал говорить. О своих страхах, о своем провале, о чувстве никчемности. А Лидия слушала. И готовила. Она нашла старую печь и пекла в ней хлеб, делала для брата его любимый хинкал, варила супы из горных трав.
Конфликт был разрешен. Она обрела не только свободу для брата, но и для себя. Она нашла свой голос. Конечно, это имело свою цену. Семья от нее отвернулась. Отец и мать под влиянием Натальи считали ее предательницей, похитившей их больного сына и мешающей его лечению. Она осталась одна против всех.
Однажды, сидя на веранде их маленького домика и глядя на заснеженные пики, Лидия смотрела, как Константин делает набросок в своем альбоме. Он был спокоен. Он был жив. И в этот момент она поняла, что готова была заплатить любую цену. Она больше не была тенью. Она была человеком, который сделал выбор. И этот выбор был правильным.