Солнце, уставшее и красное, как перезрелый помидор, цеплялось за крыши липецких пятиэтажек, не желая проваливаться за горизонт. Его косые лучи пробивались сквозь стерильно чистые витрины аптеки «Здоровье», превращая ряды блистеров и флаконов в мозаику из янтаря и малахита. Лидия, поправляя белоснежный халат, в сотый раз за смену скользнула взглядом по часам. Десять вечера. До конца смены еще два часа, два часа тишины и запаха валерианы, который, казалось, въелся в стены.
Она любила эти поздние осенние смены. Город затихал, случайные покупатели были либо встревожены, либо по-ночному задумчивы, и разговоры с ними получались короче и честнее. Днем приходилось быть автоматом по выдаче лекарств и советов, а вечером можно было быть просто человеком. Фармацевтом с сорокавосьмилетним стажем жизни за плечами.
Телефон, лежавший под прилавком, завибрировал. На экране высветилось «Жанна». Лидия вздохнула, заранее зная тему разговора.
— Да, дочка, — ответила она, стараясь, чтобы голос звучал бодро.
— Мам, ты где? Я звоню-звоню…
— На работе, где ж еще, — Лидия машинально протерла и без того блестящее стекло витрины. — У меня ночная сегодня.
— Опять? А я ужин приготовила… — в голосе Жанны зазвучали знакомые капризные нотки. — Слушай, тут Александр заезжал.
Сердце Лидии сделало неуклюжий кульбит. Александр, ее Саша, ее позднее, вымоленное у судьбы счастье. Инженер-строитель, немногословный, с надежными, как опоры моста, руками и морщинками-лучиками у глаз. Они были помолвлены три месяца. Три месяца счастья для Лидии и три месяца необъявленной войны для Жанны.
— Что-то случилось? — спросила она, напрягаясь.
— Да нет… Просто завез квитанции. И знаешь, что он сказал? — Жанна сделала драматическую паузу. — Спросил, долго ли мы еще собираемся «ютиться вдвоем». Представляешь? «Ютиться»! В нашей-то трехкомнатной квартире!
Лидия закрыла глаза. Она знала, что Александр, скорее всего, имел в виду их будущее совместное проживание в его доме за городом, но Жанна виртуозно умела выдергивать слова из контекста и наполнять их ядом.
— Жанночка, он наверняка не то имел в виду…
— Мам, открой глаза! — зазвенел голос дочери в трубке. — Он тебя ненавидит! Он спит и видит, как бы выставить тебя из дома, чтобы ты жила с ним, а меня оставить одну! Он считает тебя обузой, а меня — помехой! Ты видела, как он на тебя смотрит, когда ты кашляешь? Как будто ты уже при смерти и ему придется за тобой ухаживать!
Поток слов бил наотмашь. Каждое обвинение было абсурдным, но, повторяемое изо дня в день, оно оставляло на душе липкий, ядовитый осадок. Лидия чувствовала, как под белым халатом стынет кожа.
— Жанна, прекрати. Саша — хороший человек.
— Хороший? Мам, тебе сорок восемь лет, а ты веришь в сказки! Он просто хочет удобную женщину без проблем. А тут — взрослая дочь, квартира… Он хочет избавиться от всего этого! Он выгонит тебя, вот увидишь! Точнее, он тебя заберет, а меня выгонит. Или заставит платить аренду. Он вчера намекал!
Лидия молчала. Она не знала, что отвечать. Любой аргумент разбивался о стену дочерней убежденности, замешанной на страхе и эгоизме.
— Мне работать надо, — тихо сказала она. — Поговорим дома.
— Ну да, конечно. Работать. Лишь бы не говорить правду, — бросила Жанна и повесила трубку.
Воздух в аптеке вдруг стал спертым, а запах лекарств — удушающим. Обуза. Помеха. Эти слова впились в мозг, как иголки. Она подошла к маленькому зеркалу в подсобке. Из него смотрела уставшая женщина с красивыми, но печальными глазами. Сеточка морщин у губ, несколько серебряных нитей в темных волосах, собранных в строгий пучок. Она была помолвлена. Она должна была быть счастлива. Но вместо этого чувствовала себя подсудимой на бесконечном процессе, где прокурором выступала ее собственная дочь.
Дверной колокольчик звякнул, возвращая ее в реальность. В аптеку вошел высокий мужчина в элегантном пальто. Он нерешительно остановился у входа, щурясь от яркого света.
— Добрый вечер, — сказал он, подходя к прилавку. Голос был низкий, с приятной хрипотцой.
— Добрый вечер, — ответила Лидия, возвращая на лицо профессионально-приветливое выражение. — Чем могу помочь?
Он протянул ей аккуратно сложенный листок с рецептом. Лидия развернула его. Странный, редкий препарат для поддержания сердечной мышцы. Она нахмурилась, вбивая название в компьютерную базу.
— К сожалению, такого у нас нет. Только под заказ, доставка дня три-четыре.
Мужчина разочарованно вздохнул.
— Жаль. Очень нужно. Для отца. Весь Липецк, кажется, объехал.
Лидия всмотрелась в его лицо. Что-то мучительно знакомое было в этих серых глазах, в изгибе губ. Она снова взглянула на рецепт, на фамилию врача и пациента. Пациент — Соколов Г.И. А потом ее взгляд зацепился за подпись внизу, размашистую и знакомую до боли. Владимир.
Кровь отхлынула от ее лица.
— Володя? — прошептала она, не веря своим глазам.
Мужчина поднял на нее удивленный взгляд. Он всмотрелся, его брови сошлись на переносице. Секунда, другая… и на его лице проступило узнавание, смешанное с изумлением.
— Лида? Лидочка Беляева? Надо же…
Двадцать семь лет. Не тридцать два, как в кино, а вполне конкретные, прожитые двадцать семь лет сжались в точку, в этот звенящий миг узнавания посреди аптеки. Владимир Соколов. Ее первая любовь, ее партнер по дуэту в вокальной студии при ДК Металлургов. Человек, с которым они пели о весне и звездах, пока жизнь не развела их по разным, совсем не песенным дорогам.
— Ты… фармацевт? — он не мог скрыть удивления.
— Как видишь, — она слабо улыбнулась, чувствуя, как краска заливает щеки. — А ты…
— А я по-прежнему мучаю ноты, — усмехнулся он. — Руковожу хором в той самой студии. И преподаю в колледже искусств.
Они смотрели друг на друга, и в этой паузе проносились годы. Его волосы тронула седина на висках, морщины в уголках глаз стали глубже, но глаза… глаза горели тем же молодым, увлеченным огнем.
— Я думала, ты в Москве, — сказала Лидия.
— Вернулся. Десять лет назад. Отец заболел… да и не мое это, столица. Душно там. А ты… ты поешь?
Вопрос ударил под дых. Это было самое больное. После замужества, рождения Жанны, развода, бесконечных забот и смен в аптеке пение ушло. Сначала не было времени, потом — сил, а потом, как ей казалось, и голоса. Он остался там, в юности, вместе с Володей и мечтами о большой сцене.
— Нет, — она покачала головой, и улыбка стала виноватой. — Давно уже нет. Голос сел.
— Не верю, — серьезно сказал он. — Такой голос не садится. Он просто спит.
Слова о лекарстве, о больном отце, о работе — все отошло на второй план. Прошлое ворвалось в ее упорядоченный, расписанный по сменам мир, и она не знала, что с этим делать.
— Слушай, а что ты делаешь… ну, скажем, завтра вечером? — вдруг спросил он. — У нас репетиция. Зайди просто так, послушать. Вспомнить. Мы как раз разучиваем «Эхо любви», помнишь?
«Эхо любви». Их коронный номер. Ее сердце пропустило удар.
— Я не знаю, Володя… У меня дела.
— Лидочка, — он подался вперед, через прилавок, и его голос стал тише, доверительнее. — Никаких обязательств. Просто приди. Ради старой памяти. Я буду очень ждать. ДК Металлургов, семь вечера.
Он записал свой номер на обороте рецепта, тепло улыбнулся и, еще раз сказав «Надо же…», вышел, оставив Лидию одну посреди ее стеклянного царства. Она смотрела на клочок бумаги в своих руках. Внезапная встреча, приглашение… Это было похоже на сон.
Дома ее ждала грозовая атмосфера. Жанна сидела на кухне, подперев щеку рукой. Телевизор был выключен.
— Ты чего так долго? — спросила она тоном, не предвещавшим ничего хорошего.
— Покупатель был сложный, — солгала Лидия, снимая пальто. — Искали редкое лекарство.
— Ты встретила кого-то, — это был не вопрос, а утверждение. Жанна обладала сверхъестественным чутьем на любые изменения в материнском настроении. — У тебя глаза блестят.
Лидия решила не скрывать. Врать она не умела, да и не хотела.
— Да. Встретила старого знакомого. Очень старого. Мы вместе пели когда-то.
Жанна напряглась. Ее взгляд стал колючим.
— Мужчину?
— Да, мужчину. Владимир Соколов. Ты его не помнишь, конечно.
— И что ему от тебя надо? — в голосе дочери звенел металл.
— Ничего. Просто поболтали. Он пригласил на репетицию своего хора. Послушать.
Жанна фыркнула и встала из-за стола. Она прошлась по кухне, излучая раздражение.
— Послушать. Конечно. Мам, ты серьезно? У тебя жених есть! Александр. Или ты уже забыла? Ты собираешься замуж, переезжать к нему. А тут какие-то старые знакомые с хорами!
— Жанна, это просто встреча. Я не давала никаких обещаний.
— А он уже все решил! Они все такие! Увидят одинокую женщину в возрасте и начинают вить гнездо! Думают, она на все согласится! А Александр? Ты о нем подумала? Как он на это посмотрит?
— Да как он посмотрит? Нормально посмотрит! — начала закипать Лидия. — Потому что он мне доверяет! В отличие от некоторых!
— Доверяет? — рассмеялась Жанна резким, неприятным смехом. — Да ему плевать! Я же тебе говорю, он только и ждет повода, чтобы от тебя избавиться! Чтобы сказать: «Ах, у тебя там старая любовь нашлась? Ну и иди к нему, а я умываю руки!» Ему это только на руку будет! Он избавится от тебя и от меня одним махом!
— Прекрати нести чушь! — Лидия ударила ладонью по столу. Посуда в сушилке жалобно звякнула. — Ты слышишь себя? Ты превращаешь мою жизнь в ад!
— Я просто хочу, чтобы ты была счастлива! И в безопасности! — почти кричала Жанна, и в ее глазах блеснули слезы. — А с ним ты не будешь в безопасности! И этот твой певец… Мам, тебе сорок восемь! Какие хоры, какие старые любови? Тебе о стабильности думать надо! Чтобы было, где голову приклонить в старости! А ты… ты как девчонка!
Это был удар ниже пояса. «Тебе сорок восемь». Фраза, которая должна была пригвоздить ее к позорному столбу здравого смысла. Но что-то в Лидии сломалось. Хроническая усталость от этих сцен, от необходимости оправдываться за право дышать, за право на счастье, вдруг сменилась холодным, кристально чистым гневом.
— Да, мне сорок восемь, — сказала она тихо и отчетливо, глядя дочери прямо в глаза. — И именно поэтому я сама буду решать, что мне делать. Слушать хор, выходить замуж или лететь на Луну. Это моя жизнь, Жанна. Моя. И я никому не позволю ее отравлять.
Она развернулась и ушла в свою комнату, плотно закрыв за собой дверь. Она не плакала. Внутри все оледенело. Завтра у нее был выходной. И завтра в семь вечера у нее была назначена встреча с Александром в ресторане «Славянский». Они должны были окончательно утвердить дату свадьбы и обсудить детали переезда. И завтра в семь вечера в ДК Металлургов начиналась репетиция хора Владимира Соколова.
Весь следующий день Лидия провела как в тумане. Она механически делала уборку, отвечала на полные заискивающей тревоги вопросы Жанны, созванивалась с Александром, подтверждая встречу. Он был как всегда спокоен и нежен. «Наденешь то синее платье? Тебе в нем очень хорошо». А она думала только об одном: о выборе, который ей предстояло сделать.
К шести вечера она стояла перед зеркалом. На ней было то самое синее платье. Оно действительно шло ей, делая фигуру стройнее, а глаза — глубже. Она подкрасила губы, уложила волосы. Взрослая, красивая, состоявшаяся женщина, идущая на свидание со своим женихом. Но глаза… глаза были тревожными. Она смотрела на свое отражение и не узнавала себя. Это была не Лидия. Это была роль, которую она играла для Жанны, для Александра, для всего мира. А где была она сама? Та, которая когда-то пела так, что у слушателей бежали мурашки по коже?
Телефон завибрировал. Сообщение от Александра: «Выезжаю. Жду тебя, любимая. ❤️»
Сердце сжалось. Он был хороший. Он был ее тихой гаванью, ее надеждой на спокойную осень жизни. Разве она имела право его предавать?
И тут же раздался звонок. Жанна.
— Мам, ты уходишь? — голос дрожал. — Я тебя умоляю, не ходи. Я чувствую, что-то плохое случится. Он сегодня что-то скажет… про квартиру, про меня… Пожалуйста, останься дома.
Лидия смотрела на свое отражение. На женщину в синем платье, которая боялась жить. И вдруг она поняла. Дело было не в Александре и не во Владимире. Дело было в ней. В той девочке, которая замолчала двадцать семь лет назад.
— Я скоро буду, — сказала она в трубку и нажала отбой.
Она быстро сняла синее платье и бросила его на кровать. Надела удобные брюки, теплый свитер, простое драповое пальто. Никакой помады. Только она сама.
Она вышла из подъезда и вдохнула холодный, пахнущий прелыми листьями воздух. Солнце давно село, но небо на западе еще хранило бледную бирюзовую полосу. Фонари зажглись, бросая длинные тени на асфальт, усыпанный золотыми и багряными листьями. Она не пошла к остановке. Она пошла пешком, через Быханов сад.
Под ногами шуршала листва. Этот звук был музыкой. Каждый шаг отдавался в душе освобождением. Она шла не к Владимиру. Она шла к себе. Она не собиралась рушить свою жизнь, не собиралась изменять Александру. Ей просто нужно было сделать что-то для себя. Впервые за много лет.
Вот и знакомое здание ДК Металлургов. Из приоткрытого окна на втором этаже лились приглушенные звуки распевки, многоголосье, настраивающееся в единую гармонию. Она остановилась под старым кленом, чувствуя, как колотится сердце. Она не пойдет внутрь. Ей было страшно. Но и уйти она не могла.
И тут хор запел. Полилась знакомая до последней ноты мелодия. «Эхо любви».
«Покроется небо пылинками звезд, и выгнутся ветви упруго…»
Она закрыла глаза. Голос Владимира, ставший глубже и бархатистее, вел основную партию. А женский хор отвечал ему, подхватывал, создавая объем и полет. И Лидия вдруг почувствовала, как внутри нее, где-то глубоко в груди, просыпается и отзывается ее собственный голос. Он не сел. Он не умер. Он просто спал, как и говорил Володя.
Слезы катились по щекам, но это были не слезы горя или жалости к себе. Это были слезы очищения. Катарсис. Двадцать семь лет сжались в точку и растворились в этой музыке, в этом осеннем воздухе. Прошлое перестало быть грузом. Оно стало просто частью ее истории.
Она достала телефон. Пальцы слегка дрожали. Она нашла контакт «Саша ❤️» и написала сообщение: «Прости, немного задержусь. Нужно было кое-что сделать для себя. Уже иду к тебе. Люблю».
Отправив, она не стала ждать ответа. Она развернулась и пошла прочь от ДК, в сторону центра, где в окнах ресторана «Славянский» горел теплый свет.
Телефон снова завибрировал. Жанна. Лидия посмотрела на экран, на настойчиво мигающее имя, и сбросила вызов. Она сделала свой выбор.
Когда она вошла в ресторан, Александр тут же поднялся ей навстречу. В его глазах была тревога, но не злость.
— Лида? Все в порядке? Ты плакала?
Она покачала головой и улыбнулась. Наверное, впервые за этот день — по-настоящему.
— Все более чем в порядке, Саша. Прости, что заставила ждать.
Они сели за столик. Он взял ее руку в свои, и она почувствовала знакомое тепло и надежность.
— Что случилось? — мягко спросил он.
Она посмотрела ему прямо в глаза, не отводя взгляда.
— Я ходила в Быханов сад. А потом к ДК Металлургов. Там репетировал хор. Я просто стояла и слушала, как они поют. Мне… мне нужно было вспомнить, кто я.
Она ожидала чего угодно: ревности, непонимания, обиды. Но Александр лишь крепче сжал ее пальцы. Он долго молчал, всматриваясь в ее лицо, а потом сказал то, чего она никак не могла ожидать.
— Ты ведь пела раньше, да? Очень хорошо пела. Мне твоя тетка рассказывала.
Лидия кивнула, чувствуя, как к горлу подкатывает ком.
— Тогда, может, споешь для меня как-нибудь? — он улыбнулся своей тихой, теплой улыбкой. — Не для хора. Просто для меня.
В этот момент она поняла, что Жанна была неправа. Категорически, абсолютно неправа. Этот человек не хотел от нее избавиться. Он хотел ее узнать. Всю, целиком. С ее прошлым, ее страхами и ее заснувшим голосом.
Официант принес меню, но они не смотрели в него. Разговор тек сам собой, легко и свободно. Не о дате свадьбы и не о переезде. О музыке, которая ей нравилась. О его увлечении рыбалкой на Матырском водохранилище. О книгах, которые они читали. О мечтах, которые, казалось, давно забыты.
Телефон в ее сумочке больше не вибрировал. Жанна, видимо, сдалась. Или поняла, что сегодня ее власть закончилась.
Поздно вечером, когда Александр подвез ее к дому, он не стал торопить события.
— Зайдешь на чай? — спросила она, хотя знала ответ.
— В следующий раз, — улыбнулся он. — У нас есть время, помнишь? Отдыхай.
Он поцеловал ее в щеку, долго и нежно, и она почувствовала не страсть, а нечто гораздо большее — заботу и глубокое уважение.
Поднявшись в квартиру, она на цыпочках прошла мимо комнаты дочери, где горел ночник. Она не хотела сейчас никаких разговоров. Она вошла к себе, открыла окно и снова вдохнула прохладный ночной воздух. Где-то далеко прогудел тепловоз с НЛМК. Город жил своей жизнью. И она — тоже.
Она достала телефон и создала в контактах новую запись. «Владимир (хор)». Не «Володя ❤️», не «Володя Соколов», а просто, по-деловому. Это было ее прошлое, к которому она теперь могла прикасаться без боли и сожаления. Затем она открыла сообщение от Александра. «Жду тебя, любимая. ❤️». Она перечитала его еще раз и улыбнулась.
Завтра будет новый день. Будет трудный разговор с Жанной. Будут сборы и подготовка к новой жизни. Будет много всего. Но сейчас, в этой тишине, глядя на звезды над спящим Липецком, Лидия знала одно. Это не конец старой истории. Это только начало.