Солнечный луч, густой и золотистый, как липовый мёд, лежал на свежевыкрашенном паркете, пробиваясь сквозь ещё голые, без штор, окна нашей новой квартиры. В воздухе пахло краской, пылью и счастьем. Тем самым, особенным счастьем, которое бывает только раз – когда ты стоишь посреди своей мечты, ставшей реальностью, и не можешь поверить, что это всё твоё. Стены, потолок, этот самый солнечный луч – всё твоё.
Мы с Игорем, моим мужем, копили на эту «двушку» в старом, но добротном сталинском доме почти восемь лет. Восемь лет отказов от отпусков на море, скромных праздников, одной и той же зимней куртки. И вот, свершилось. Я бродила из комнаты в комнату, касаясь ладонью прохладных стен, и улыбалась. Игорь возился на кухне, пытаясь собрать только что доставленный гарнитур, и весело ругался на непонятную инструкцию.
Всё было идеально. Кроме одного.
— Я была уверена, что она не сможет позволить себе эту квартиру, – донесся до меня приглушенный голос свекрови, Светланы Петровны, из кухни.
Я замерла в дверном проеме гостиной, превратившись в слух. Сердце ухнуло куда-то вниз, больно ударившись о ребра. Они с Игорем думали, что я в дальней комнате, выбираю место для шкафа.
— Мам, ну что ты такое говоришь? – устало отозвался Игорь, и я услышала характерный скрип его отвертки. – Мы вместе копили. Лена работала не меньше моего.
— Да что там её работа, Игорек! – в голосе свекрови проскользнули снисходительные нотки, которые я так хорошо знала. – Учительница в частной гимназии. Разве там платят такие деньги? Квартира-то в каком районе, дом какой! Тут и твоей зарплаты инженера-проектировщика впритык. Я же не слепая, я цены знаю. Уж не влезли ли вы в кабалу какую, в долги? Ты мне скажи, сынок, как на духу. Я же волнуюсь.
Я прислонилась к косяку, чувствуя, как краска счастья на моем внутреннем холсте начинает трескаться и осыпаться. Её «волнуюсь» всегда было предисловием к чему-то едкому, к попытке влезть под кожу, найти слабое место и надавить. Она никогда не верила в меня.
С самого первого дня нашего знакомства с Игорем я была для неё «простой девочкой из провинции», которой несказанно повезло отхватить её столичного сына. А тот факт, что я сама приехала в Москву, сама поступила в педагогический, сама нашла себе хорошую работу – это всё было не в счет. Просто удачное стечение обстоятельств.
— Мам, всё нормально, – отрезал Игорь. – Ни в какую кабалу мы не влезли. Закрыли тему. Помоги лучше дверцу подержать.
Разговор затих, но яд уже был впрыснут. Весь оставшийся день я ходила сама не своя. Радость от покупки померкла, уступив место горькой обиде. Почему? Почему она всегда ищет подвох? Почему не может просто порадоваться за нас, за своего сына?
Вечером, когда мы, измотанные, пили чай на полу посреди кухни, Игорь заметил моё состояние.
— Лен, ты чего такая? Мама опять что-то сказала? Не обращай внимания, ты же знаешь её. Она из другого поколения, для них такая покупка – это что-то из области фантастики.
— Дело не в поколении, Игорь, – тихо ответила я, глядя на пляшущие в чашке чаинки. – Дело в отношении. Она уверена, что я… ни на что не способна. Что без тебя я – ноль. Пустое место.
— Глупости. Она меня любит, вот и переживает, чтобы я не надрывался.
«Переживает за тебя, а унижает меня», – подумала я, но вслух ничего не сказала. Я приняла решение. Пусть это будет моей маленькой тайной. Пусть она мучается в догадках, строит теории, подозревает меня во всех смертных грехах. Так даже интереснее.
Следующие пару месяцев превратились в тихую партизанскую войну. Светлана Петровна приходила «помогать с ремонтом», а на деле проводила ревизию.
— Ой, какие обои дорогие, итальянские, наверное? – тянула она с притворной небрежностью, ковыряя край ногтем.
— Немецкие, Светлана Петровна. Практичные, – отвечала я с самой милой улыбкой.
— А паркет… циклевали или новый клали? Новый, поди, денег стоит немереных…
— Решили один раз сделать хорошо, чтобы на наш век хватило.
Она поджимала губы и уходила инспектировать ванную, где придирчиво стучала по плитке, видимо, проверяя, не пустотелая ли. Каждый новый предмет в нашей квартире – диван, люстра, даже приличный набор кастрюль – вызывал у неё новую волну подозрений, которые она облекала в форму заботливых вопросов.
Игорь ничего не замечал, он был поглощен ремонтом и радовался, как ребенок, каждой новой детали интерьера. А я… я играла свою роль. Роль загадочной транжиры, непонятно откуда берущей деньги.
Развязка наступила в день нашего новоселья. Собрались самые близкие: родители Игоря, пара его друзей с женами и моя лучшая подруга Катя. Стол ломился от угощений, в бокалах искрилось шампанское, звучали тосты. Светлана Петровна была в своем репертуаре: она сияла, как начищенный самовар, принимала комплименты квартире, будто это она её купила, и нет-нет, да и вставляла шпильку в мой адрес.
— Леночка у нас хозяюшка, конечно, – вещала она подруге Игоря. – И как только всё успевает? И на работе своей, и такой стол накрыла, и ремонт контролировала. Наверное, и зарплата у неё+ такая, что можно себе позволить не экономить. Не то, что мы в свое время, каждую копеечку считали.
Я чувствовала, как внутри всё закипает. Это был уже не намёк, а прямое обвинение в непонятных доходах, брошенное при всех. Игорь смущенно кашлянул, Катя метнула в свекровь испепеляющий взгляд. И тут отец Игоря, Николай Сергеевич, тихий и всегда немного отстраненный мужчина, неожиданно вмешался.
— Светлана, а что в этом плохого? – спокойно спросил он. – Радоваться надо, что дети могут себе позволить жить лучше, чем мы. Что Лена – молодец, что смогла обеспечить им такой старт.
— Да я и радуюсь, Коля, я радуюсь! – замахала руками свекровь. – Просто… любопытно мне. Мы с тобой всю жизнь на заводе отпахали, а на такую квартиру и за три жизни бы не заработали. А тут – раз, и готово. Чудеса, да и только. Может, Леночка, у тебя родители подпольные миллионеры, а мы и не знаем?
В комнате повисла звенящая тишина. Все взгляды устремились на меня. Игорь покраснел до корней волос и уже открыл рот, чтобы осадить мать, но я его опередила. Я медленно встала, чувствуя, как дрожат коленки, но голос мой, к моему же удивлению, звучал твердо и ровно.
— Нет, Светлана Петровна. Мои родители не миллионеры. Они обычные пенсионеры в маленьком городке под Воронежем. Чудес тоже не бывает. Вы правы, на зарплату учителя такую квартиру не купишь. Даже с зарплатой Игоря.
Свекровь победоносно улыбнулась. Вот оно! Она была права! Сейчас я во всем признаюсь.
— Почти половину суммы за эту квартиру внесла я, – продолжила я, глядя ей прямо в глаза. – Из личных сбережений.
Игорь посмотрел на меня с изумлением. Он знал, что у меня есть накопления, но не думал, что они настолько велики. Он никогда не лез в мои финансовые дела, полностью мне доверяя.
— Личных? – фыркнула свекровь. – Девочка моя, какие у тебя могут быть «личные» сбережения такого размера? Клад, что ли, нашла?
Я подошла к старому комоду, который перевезла из своей съемной однушки, – единственному предмету мебели из прошлой жизни. Открыла верхний ящик и достала оттуда маленькую, потертую деревянную птичку-свистульку. Фигурка была совсем простенькая, вырезанная неумелой рукой, краска на ней давно облупилась.
Я вернулась к столу и положила птичку в центр.
— Это не клад. Это – наследство.
— Наследство? – в голосе свекрови прозвучало откровенное недоверие. – Твоя бабушка, кажется, медсестрой в больнице работала? Что она могла тебе оставить?
— Она оставила мне самое главное, – я взяла в руки птичку, и её шершавое, теплое дерево привычно легло в ладонь. – Моя бабушка, баба Поля, всю жизнь мечтала о море. Она его ни разу не видела. Она работала на двух ставках, брала ночные дежурства, чтобы вырастить двоих детей после смерти деда. И всю жизнь она откладывала деньги. В железную коробку из-под леденцов. Откладывала «на море». Она показывала мне эту коробку, когда я была маленькая, и говорила: «Вот, Ленок, вырастешь, и мы с тобой как махнем в Крым! Будем на волны смотреть и пахлаву есть».
Я сглотнула подступивший к горлу комок.
— Она так и не съездила. Сначала поднимала детей, потом помогала им с внуками, то есть с нами. А потом заболела. Когда её не стало, мама отдала эту коробку мне. Там были деньги. Не очень большие по нынешним меркам, но для нее – целое состояние. И я дала себе слово, что бабушкина мечта не пропадет зря. Я не потратила ни копейки. Я положила их в банк под хороший процент.
Потом, когда начала работать, я каждый месяц добавляла к этому вкладу ровно половину своей зарплаты. Восемь лет, Светлана Петровна. Каждый месяц. Я не покупала себе дорогих вещей, не ездила в отпуска, как мои подруги. Я ела гречку и носила одни и те же джинсы. Потому что у меня была цель. Я хотела, чтобы у бабушкиной мечты был свой дом. Этот дом.
Я замолчала, обводя взглядом ошеломленные лица гостей. Игорь смотрел на меня так, будто видел впервые. В его глазах стояли слезы.
— Так что это не просто квартира, купленная на непонятно какие деньги. Это квартира, построенная на огромной любви и великой мечте одной простой женщины. И на моем упрямстве, – я снова посмотрела на свекровь. – Я была уверена, Светлана Петровна, что вы, как женщина, прошедшая через многое, поймете. Но, видимо, ошиблась.
Я села на свое место. Тишина была такой, что казалось, слышно, как пылинки оседают на паркет.
И вдруг Светлана Петровна медленно протянула руку и взяла со стола деревянную птичку. Она повертела её в своих узловатых пальцах, и я увидела, как дрогнул её подбородок. Она смотрела на эту неказистую игрушку, а видела, наверное, что-то своё. Свои несбывшиеся мечты, свои железные коробки, свою молодость.
Она подняла на меня глаза. И впервые за все годы нашего знакомства я не увидела в них ни подозрительности, ни снисхождения. Только какое-то новое, робкое уважение. И ещё… стыд.
— Прости, – тихо, почти шепотом, сказала она. И этого простого слова было достаточно.
Конфликт был исчерпан. Не было больше победителей и проигравших. Была только семья, сидящая за одним столом в квартире, у которой теперь появилась душа. И ещё была маленькая деревянная птичка, символ того, что самые прочные стены строятся не из кирпича, а из любви, памяти и верности своей мечте.