Арина
Арине исполнилось восемь лет, она считала себя уже большой, сама в школу ходила. Но вот дома стало как-то тихо и тихо. Тишина бывает разная: звенящая, спокойная, легкая, уютная, а у них поселилась другая тишина: густая и тяжелая, как варенье, которое не хочет стекать с ложки. Мама включала телевизор или музыку, но тишина всё равно просачивалась сквозь них, ложась на всё тонкой пылью.
Ариша постоянно ждала, прислушивалась к шагам в подъезде: стук лифта, скрип двери — сердце замирало, а потом снова билось ровно, услышав чужой голос.
От них ушел папа Арины, сказал, что должен разобраться в себе, месяц поживет отдельно. Сначала он звонил Арине каждый день, голос его был весёлым, он спрашивал про школу и обещал скоро приехать. Потом звонки стали реже, а теперь и вовсе прекратились. Телефон молчал, словно обидевшись на что-то.
— Мама, а папа когда вернется?
— Скоро, дочка, — отвечала мама, и глаза её становились влажными. Ариша видела это и больше не спрашивала, ведь мама потом плачет, но так, чтобы дочка не видела. Арина просто ждала папу, как может ждать любой восьмилетний ребенок, — упрямо и безоговорочно.
Однажды после уроков Ариша шла домой через парк. Был хмурый осенний день, пахло мокрым асфальтом и прелой листвой. Она шла, шлёпая по лужам в своих новых красных ботиночках, и мечтала о горячем какао, которое ей обязательно дома сделает мама. И вдруг она увидела его, папу. Он стоял на другой стороне аллеи, у киоска с мороженым, а рядом с ним, взяв его под руку, смеялась какая-то тётя в ярко-жёлтом плаще. Они выглядели так, будто этот осенний день для них — самое солнечное утро в мире.
Ариша обрадовалась и, не думая, бросилась через аллею, через лужи, забыв про всё на свете.
— Папа! Па-а-па! — её звонкий крик разрезал сырой воздух.
Она была уже совсем близко, почти касалась рукой его куртки. Папа обернулся, увидел её. И в его глазах, мелькнуло нечто стремительное и колкое, похожее на испуг. Он не улыбнулся, не раскрыл объятий. Он резко, почти грубо, отвернулся к женщине в жёлтом, что-то ей быстро сказал, и они ускорили шаг, скрывшись за поворотом.
Ариша замерла посреди аллеи. Красные ботиночки стояли в грязной луже. Крик застрял у неё в горле комом. Она не плакала, просто смотрела в ту точку, где только что был её папа, а теперь была пустота. Мир, который минуту назад был полон звуков — шороха листьев, смеха той тёти, — вдруг снова стал абсолютно беззвучным, но это была уже другая тишина, не та, что ждёт, а та, что кончилась.
Она медленно побрела домой. Мама, открыв дверь, ахнула:
— Доченька, ты вся мокрая! Что случилось?
Ариша посмотрела на маму своими огромными, вдруг повзрослевшими глазами.
— Ничего, — тихо сказала она. — Я просто промочила ноги.
Она больше никогда не спрашивала про папу, не подходила к телефону, когда звонил незнакомый номер. А когда через год он попытался снова войти в её жизнь, она просто смотрела на него тем же взглядом, что и тогда, в парке, абсолютно пустым. Арина не злилась, не упрекала, просто его не ждала. Ожидание закончилось в тот осенний день, и начинать его снова у неё не было ни малейшего желания.
Тишина в их доме постепенно сменилась новыми, чёткими звуками. Звяканье монет в копилке-хрюшке, на которую мама откладывала «на чёрный день». Терпеливое шуршание утюга по вечерам, когда мама гладила бельё.
Слово «алименты» Арина услышала не из ссор родителей — они уже не ссорились, папа просто исчез. Она услышала его в разговоре мамы с бабушкой по телефону. Голос у мамы был усталый, как будто она тащила в гору тяжёлый валун.
- Да, мама, не платит, третий месяц. Говорит, что сейчас нет возможности, новая семья, расходы.
Арина стояла в коридоре, прижавшись лбом к прохладной стене, и слушала. И всё встало на свои места. Осколки того дня в парке сложились в целую картину. Они с мамой были не просто брошены, они были заменены, стали «бывшими». А у папы теперь была «настоящая» жизнь: новая любовь, та самая тётя в жёлтом плаще, и, как он однажды сказал маме, сквозь зубы, раздражённо, «будут настоящие дети».
Мысль обжигала сильнее, чем его равнодушие в парке. Выходило, что она, Арина, была какой-то пробной, ненастоящей? Её рисунки, которые он когда-то вешал на холодильник, её пятёрки по чтению, её слёзы из-за разбитой коленки — всё это было частью жизни, которую можно просто забыть?
Она больше не видела папу, но иногда видела его машину на соседней улице. Она была чистой, блестящей. Однажды из окна той машины высунулась рука и выбросила пустой стаканчик из-под дорогого кофе. Арина смотрела, как стаканчик покатился по асфальту, и думала, что мама вчера считала мелочь, чтобы купить молока.
Как-то раз мама, пытаясь быть весёлой, сказала:
— Ариша, давай в субботу сходим в кафе? Как раньше!
Арина покачала головой.
— Не надо, мама, давай лучше пирог испечём, дома вкуснее.
Она видела, как мамины глаза наполнились благодарностью и болью одновременно. Арина научилась читать эти глаза. Она видела в них усталость после двойной смены, гордость, когда Арина приносила пятёрку, и тихий ужас, когда звонил телефон, и на экране высвечивался номер из прошлой жизни.
Однажды этот номер позвонил ей.
— Ариш, это папа, — сказал голос в трубке. Он звучал неестественно бодро. — Как дела, дочка? Я соскучился, хочу тебя увидеть.
Арина молчала. Она смотрела в окно на голые ветки деревьев.
— Ты меня слышишь? — папа помолчал. — Мы сходим в кафе, погуляем как раньше. Помнишь?
Она помнила, но помнила она и аллею, и жёлтый плащ, и стаканчик из-под кофе.
— У меня уроки, — тихо, но чётко сказала она. — Я занята.
— Но это ненадолго! Я могу заехать...
— Я не люблю ходить в кафе, — перебила она его, и положила трубку.
Она подошла к маме, которая тревожно смотрела на неё из кухни, и обняла её, прижавшись к старенькому маминому халату.
— Всё нормально, мама, — прошептала Арина. — Я с тобой.
Они были бывшими для папы, но друг для друга они были единственными и самыми настоящими. И в этом мире, пахнущем домашним пирогом и маминой любовью, не было места человеку, который однажды отвернулся и назвал свою дочь частью прошлого.
Лена
Лежа ночью без сна, Лена слушала ровное дыхание Арины за стеной и понимала: она должна попытаться оградить её окончательно от такого отца, надо же, отвернулся от родной дочки. Решение пришло само, тяжёлое и неотвратимое, как камень: подать на лишение Виктора родительских прав.
Первый суд стал унизительным спектаклем. Виктор явился, благоухающий дорогим парфюмом, в новом костюме. Он говорил судье о своей любви к дочери, о том, как он ценит отцовство
- Да у меня были проблемы, я задерживал алименты, но теперь буду видеться с дочкой, всё погашу. Вот – частично долг по алиментам уже закрыл.
Судья выслушала стороны и отказала. Но её слова, обращённые к Виктору, прозвучали как чёткое предупреждение:
- Уважаемый ответчик, государство даёт вам шанс. Начните платить алименты регулярно, наладьте общение с ребёнком. В противном случае, при повторном обращении истца, решение может быть пересмотрено не в вашу пользу.
Виктор вышел из зала суда, сказав Лене вполголоса:
- Слышала? Она моя дочь. Никто не лишит меня прав. Я буду с ней общаться, обязательно.
Эта «обязательность» продлилась ровно две недели. Он позвонил Арине раз, другой, пытался назначить встречу, но она молча слушала его в трубку и отказывалась. А потом он снова исчез. Алименты приходили урывками, словно милостыня: то тысяча рублей, то две. Эти жалкие суммы были горше, чем полное отсутствие денег. Они словно говорили: «Вот, возьми, но знай своё место. Ты — прошлое».
Лена вела учёт каждому переводу, каждой копейке. И смотрела, как цифра долга ползёт вверх, превращаясь в чудовищную, несправедливую сумму. Когда она перевалила за триста тысяч, Лена поняла — хватит ждать.
Второй иск Лена подавала уже без тени сомнения, не было страха, только решимость довести дело до конца, ради Ариши. На это заседание Виктор не явился, его представил какой-то молодой адвокат, который бойко зачитывал заученные фразы о «тяжёлом финансовом положении» и «временных трудностях».
Но справка от приставов о долге по алиментам в 370 тысяч рублей была Леной предоставлена. Свидетели пришли, дали показания, что он не появлялся в жизни дочери годами, не дарит подарки, не звонит, не интересуется. Лена предоставила и заключение психолога, основанное на беседе с Ариной, которая чётко и спокойно сказала, что не хочет и не нуждается в общении с отцом.
Суд иск Лены удовлетворил, лишив Виктора родительских прав.
…Принимая во внимание интересы несовершеннолетней Арины, мнение несовершеннолетней, поддержавшей требования истца, а также, что ответчик будучи предупрежденным судом о возможном лишении родительских мер не изменил своего отношения к ребенку, безразлично относится к его судьбе, не интересуется им, не заботится о его здоровье, нравственном и духовном воспитании, имеет задолженность по алиментам, детско-родительские отношения не восстановил, мер к налаживанию отношений с дочерью не предпринял, суд находит требования Лены о лишении ответчика родительских прав обоснованными и подлежащими удовлетворению.
Судья огласила решение быстро. Слово «удовлетворить» прозвучало для Лены как хлопок двери, которая наконец-то закрылась, перекрыв сквозняк из прошлого. Виктора лишили родительских прав.
Лена знала, что он подла иск на приставов, ведь они насчитали ему такой большой долг, а он же платил понемногу. Теперь он спорил по сумме, той сумме, которую не додал дочери.
Лена вышла из здания суда, был холодный, но солнечный день, она достала телефон и позвонила домой.
— Ариша, это мама.
— Всё хорошо? — сразу спросила она, уловив что-то в ее голосе.
— Всё, дочка. Теперь всё будет хорошо.
Заключение
Иногда, перед сном, Арина пыталась вспомнить его лицо, но из памяти всплывало только размытое пятно и яркий желтый цвет плаща той тети. Черты стерлись, как стирается надпись на песке волной. Не было ни боли, ни обиды — просто пустота на том месте, где когда-то жил папа.
Она слышала краем уха, что у него родились другие дети, те самые, «настоящие». Она задумалась: что делает детей настоящими? Она смотрела на маму, которая проверяла ее уроки, или смеялась над глупой комедией, или сердилась на пригоревшую кашу, вот это было настоящим: тепло маминых рук, их общие шутки, их дом.
А папа стал призраком, историей, которую не хочется перечитывать. Ей было абсолютно неинтересно, что с ним будет дальше: выиграет ли он миллион, уедет ли в другую страну, будут ли его новые дети его любить — это было частью чужой жизни, как сериал по телевизору, который можно выключить в любой момент.
У них с мамой была своя вселенная, выстроенная своими руками, иногда шаткая, иногда небогатая, но своя. Они были семьей, вполне себе настоящей, всамделишной, и этого было достаточно.
*имена взяты произвольно, совпадение событий случайны. Юридическая часть взят из:
Решение от 4 мая 2025 г. по делу № 2-419/2025, Курганский городской суд