Артём всегда считал, что вселенная должна подчиняться законам. Чётким, ясным и неопровержимым, как формулы в его инженерных расчётах.
Его собственная жизнь выстроена по этому принципу: работа ведущим конструктором в престижном бюро, график, расписанный по минутам, квартира с панорамными окнами, где каждая вещь лежала на своём месте.
Даже его увлечение астрономией, с детским телескопом на балконе, подчинялось строгому порядку. Он вёл подробные журналы наблюдений, классифицируя звёзды и планеты по всем правилам науки. Хаос и непредсказуемость вызывали у него глухое раздражение.
Именно поэтому его друг детства, вечно весёлый и бесшабашный Максим, был его полной противоположностью. Максим, владелец маленькой, но уютной кофейни «У Макса», жил по принципу «как-нибудь само сложится».
Он обожал импровизацию, шумные компании и считал, что лучшие вещи в жизни происходят вопреки всем планам.
— Ты засохнешь, как чертёж на ватмане, — частенько ворчал Максим, наливая Артёму очередную чашку эспрессо. — Вселенная - это не проект, который можно рассчитать. Это джаз, брат! Нужно уметь слушать и подыгрывать.
— Джаз - это хаос, — парировал Артём, с наслаждением вдыхая аромат кофе. — А я предпочитаю симфонию. Где каждый инструмент знает свою партию.
Однажды вечером Максим, хитро улыбаясь, положил перед ним смартфон.
— Знакомься, Вероника. Подруга моей Ани. Фотограф. Я уже всё ей о тебе рассказал.
Артём скептически взглянул на экран. На фотографии улыбалась девушка с тёмными, собранными в беспорядочный пучок волосами и живыми, смеющимися глазами. Она сидела на парапете набережной. За её спиной садилось солнце, а в руках она держала старый плёночный фотоаппарат.
— Она очень… яркая, — сдержанно заметил Артём.
— Это мягко сказано. Она - ураган! Тебе такой как раз не хватает. Свидание в субботу, в семь, у меня в кофейне. Не опаздывай.
Первая встреча была похожа на столкновение двух стихий.
Вероника ворвалась в кофейню с шумом и смехом, опоздав на двадцать минут. Яркая пёстрая юбка, на плече болталась объёмная сумка, набитая фотоаппаратурой, а в волосах застрял засушенный цветок.
— Артём? Прости за опоздание, поймала потрясающий свет на закате, не могла не снять! — её голос был звонким и тёплым.
Она говорила быстро, перескакивая с темы на тему, жестикулировала, постоянно смеялась.
Артём сидел напротив, прямой и немного скованный. Он ловил себя на мысли, что её энергия одновременно притягивает и пугает. Это была симпатия, решил он. Чисто физическое влечение к её яркости и живости.
Они начали встречаться. Вероника открыла ему город заново. Водила его по заброшенным дворам, где фотографировала старые афиши, тащила на блошиные рынки в поисках «сокровищ», заставляла есть мороженое зимой на набережной.
Артём, следуя своей систематичности, пытался подогнать её под свою схему. Он восхищался её талантом, умением видеть красоту в несовершенстве, добротой. "Это уже влюблённость", - констатировал он про себя. Ему нравилась её внешность, её суть, её характер.
Но её «недостатки» выводили его из равновесия. Её непунктуальность. Её привычка разбрасывать вещи по его идеально чистой квартире. Её полное отсутствие планов.
Однажды она опоздала на важный для него ужин с коллегами на целый час, потому что «снимала рыжую кошку с котятами в подвале старого дома». Артём сидел в ресторане один, сжимая стакан с водой, и чувствовал, как внутри закипает раздражение.
Когда она, наконец, появилась, сияющая и довольная, он не сдержался.
— Неужели так сложно посмотреть на часы? Или позвонить? У меня была встреча, Вероника! Я выглядел полным идиотом!
Её улыбка угасла:
— Я же сказала, у меня была важная съёмка. Эти котята… Ты не представляешь, какой кадр получился!
— Кому нужны твои котята, когда люди ждут? — выпалил он, не думая.
Боль отразилась в её глазах. Она молча развернулась и ушла.
Наступили дни тягостного молчания. Артём пытался звонить, но она не брала трубку. Максим лишь качал головой:
— Я же говорил, ты слишком жёсткий. Она не робот, чтобы подстраиваться под твой распорядок.
Однажды вечером Артём сидел у себя на балконе, смотря в телескоп на тусклую точку Марса. И вдруг его осенило. Он смотрел на планету, зная о её пылевых бурях, разреженной атмосфере, негостеприимном климате. Он знал все её «недостатки». И от этого она не стала для него менее прекрасной. Напротив, именно эти особенности делали её уникальной, живой, настоящей.
Вспомнил слова, которые когда-то читал: «Симпатия — это когда нравится внешность, влюблённость — когда нравится внешность и характер, а любовь — это когда нравятся даже недостатки».
Понял, что был слеп. Он пытался любить идеальную, выдуманную им Веронику, которая вписывалась бы в его упорядоченный мир. Но не принимал её настоящую - спонтанную, эмоциональную, немного безалаберную, но такую искреннюю и прекрасную в своём несовершенстве.
«Недостатки» были неотъемлемой частью её «созвездия». Непунктуальность была следствием её увлечённости. Беспорядок — отражением творческой натуры. Он не только это не принял, но даже отказался видеть в этом красоту.
Вскочил, схватил ключи и побежал к своей машине. Он знал, где её искать. На старой заброшенной фабрике, которую она обожала и часто фотографировала. Он летел, нарушая все свои правила, молясь, чтобы она была там.
Нашёл её сидящей на груде кирпичей. Она смотрела на закат, и в руках у неё был тот самый плёночный фотоаппарат. Услышав его шаги, она обернулась. Её лицо было печальным.
— Вероника, — начал он, запыхавшись. — Я полный идиот! Ты права. Вселенная - это не симфония. Это джаз. И я… я только учусь его слушать. С тобой...
Она молча смотрела на него.
— Я требовал от тебя совершенства, — продолжал он, подходя ближе. — Но совершенство - это скучно. Это как идеально ровная линия горизонта. А ты… ты как вот это, - он указал на руины фабрики, на которые ложились золотые лучи заката. - В тебе есть трещины, неровности, неожиданные повороты. В этом твоя красота! Ты прекрасна! Я люблю твой характер. Все твои недостатки. Потому что они - часть тебя. Та самая часть, которую я раньше не понимал и которой боялся. Прости меня.
Вероника смотрела на него. В глазах таял лёд, губы слегка улыбались. А по щеке скатилась слеза.
— А котята действительно были очень милые, — тихо сказала она. — Я хотела показать их тебе.
Он рассмеялся. Это был смех облегчения и счастья. Он обнял её. В этот момент почувствовал, что его упорядоченный мир не рухнул. Стал богаче, объёмнее, интереснее.
В нём появилось место для импровизации, для случайностей, для творческого беспорядка.
Спустя год они стояли на том же самом месте, на руинах фабрики. Но теперь Артём держал в руках не телескоп, а фотоаппарат. Вероника учила его видеть мир через объектив.
Он, к своему удивлению, обнаружил, что хаос может быть прекрасным. Что в случайном сочетании света и тени, в трещине на стене, в непредсказуемом полёте птицы есть своя, высшая гармония.
— Смотри, — сказала Вероника, указывая на небо, где зажигались первые звёзды. — Вот Орион. Ты же знаешь, какая звезда в его поясе самая неровная, с самым непостоянным блеском?
— Минтака, — автоматически ответил Артём.
— Именно. И она - самая красивая! Потому что она — живая. Как и ты теперь.
Он улыбнулся и обнял её.
Артём больше не пытался всё систематизировать. Он научился любить. Любить несовершенство мира, несовершенство Вероники и даже своё собственное несовершенство.
В этой любви он обрёл свободу. Свободу быть собой и принимать другого человека таким, какой он есть. Со всеми его трещинами и звёздами.