А чего рассказывать-то, в самом деле? Ну ей-богу, не знаю. Жизнь, как жизнь, не хуже, чем у других, как говорится... Да и было бы о чём, главное. Вот ты говоришь, о себе. Так ведь только о себе любимой и не получится.
Я-то, небось, всегда среди людей жила. Сама - никогда... Что ты...
Это сейчас, знаешь, принято, особенно у вас, у психологов, мол, себя надо на первое место ставить, да что ты думаешь, да чувствуешь, ну и всё в таком роде, а в наше время, говорили – «я» - последняя буква в алфавите и точка.
И где твоё место, и какое оно по счёту, тоже быстро объясняли. Вот ты смеёшься, а ведь это правда... Да, да.... И если совсем честно, то я вот не люблю вашего брата, то есть психологов-то этих самых. Что за манера, понимаешь, всю душу твою на изнанку вывернут, выполощут и домой отправят... Живи потом с этим, как знаешь...
- Что говоришь?
- Ну ходила, понятное дело. Врач мой мне присоветовал, когда у меня болячка та в груди образовалась....
- А? Ой, да и не помню уже, и вспоминать не хочу, честно говоря... Та тоже твердила всё о чувствах, да о прощении... Её послушать, так эт мне, Варьку-то, сестру, непременно простить нужно, значит? За то, что она, змея подколодная, обокрала меня... Как липку, то есть… По миру чуть не пустила…
- Не нужно мне воды… И салфетки убери, сказала, не плачу я… Фу ты, говорю же, ноги моей больше не будет там... У говорильщиков этих… Ух, всё... Ладно, успокоилась...
- Да у тебя, поди, есть собеседники поинтересней меня… Нет, ну, правда... А что в моей жизни такого увлекательного?? Вообще ничего, обычная, тяжёлая жизнь. А у кого она лёгкая? У депутатов разве, да сынков ихних, ну может быть. Да что нам с ними равняться-то… А как у нашего поколения, да у родителей наших, так вообще… беспросветная часто...
Ну родилась второй в семье. А вообще нас четыре сестры. Все девочки, ну ты знаешь. Мальчики у мамы нашей все мертворожденные были. Поносит сколько-то, и вот в нужнике или в бане, смотрит, а он уж повис на пуповине.
У бабушки нашей, по материнской линии, тоже все девки были. Так как-то повелось что ли... У тёток были и мальчики, да все какие-то… неблагополучные. То хворый, как Сережка, брат мой двоюродный, колясочник, то запойный, как Вовка тёть Тани, то наркоман, как Костик - Галки, сестры двоюродной сын: наелся какой-то дряни, да и шагнул с седьмого этажа.
Нет, у нас с сестрами, слава богу, у троих сыновья младшие. Аккурат после девчонок через шесть лет мальчишки рождались. Младшая Варька не успела только сыном обзавестись, развелась, ну да о ней и вовсе говорить не хочу. У старшей вот только сынок тоже жить не захотел. И скажи ты на милость, что это за напасть такая? Молодой, красивый, здоровый, а вроде как поломанный снутри что ль…
Ну а в роду нашем, хоть и девчата, но все справные.... Да...
- Что говоришь? Почему «хоть»? Да и не знаю даже. Так повелось вроде как. Девчонка родилась у мужика, ну и бракодел, значит. А если сын то, стало быть, молодец и герой.
- Да нет, конечно, сестра наша ничуть не хуже, а как-то беззащитнее, что ли. Её и жальче потому больше. Хотя дочка моя сейчас бы поспорила. Она считает, что я скала, а не женщина, камень гранитный… Ну да бог ей судья...
- Какой я была в детстве?
Родители и учителя считали вредной, непослушной. А я так думаю, что просто подход ко мне нужен был. Вот сейчас понимают это, так ведь? Даже чересчур, как по мне-то. А тогда, кто б его искал подход-то этот. До того разве было? Поверишь ли, вообще не помню, чтобы родители находились в покое когда-нибудь. Как заведенные, что мать, что отец. Хозяйство большое, огород, сад, а животины одной сколько, и птицы без счёта, - ко всему руки приложить нужно… Ну и нас с малолетства не то, чтобы особо приучали, а выхода у нас не было другого-то.
Хотя я вредная была… Не всегда хотелось картошку полоть или в доме убирать. Или готовить на всю семью. Мать-то годам к сорока, часто болеть стала. По больницам все больше… Вот и приходилось. А мне так побольше остальных, я думаю. Ну как, почему? Говорю же, вредная была, шебутная по малолетству-то. И ещё, знаешь, что думаю? Наверное, не любили меня особенно-то...
Ну а чего ты глаза такие удивленные делаешь? Вроде как я неприличное чего ляпнула. Или что, запретная тема выходит? Ну так сама же просила честно, искренне, без прикрас. Ну то-то, что, конечно... Ну да, так и думаю, что не любили.. Всегда чувствовала, с самого детства.
Ну это по имени даже моему понять можно. Ну вот назвали меня Зиной. Ну это что за имя? Старшая - Лидия. Звучит? Звучит. Затем - Нонна. Ну как? Правильно, вот и я говорю, красиво и с достоинством. А младшая - Варвара, как из сказки почти, Варвара краса, ну и так далее. И я тут, с боку припёка. Здрасьте, пожалуйста, Зина. Да и вообще, доставалось мне больше других... Один раз меня отлупили, помню, прямо в мой день рождения. Нет, не специально, конечно. Забыли просто. Напроказничала чего-то там, как водится. Ну, я носом шмыгаю, пятую точку прикрываю и ну дёру на крышу сарая. Слышу мать отцу говорит: «Ах ты, батюшки, да она ж у нас сегодня именинница». И зовут слезай, мол, ладно уж… А я не верю, думаю заманивают, перехитрить хотят, значит…
Тётки родные тоже особенно не жаловали. Даже те, что бездетные. Помню, мне лет девять было, наверное. Залезла на грушу бабки Моти, спелая такая, сочная груша была, но сама она никогда не угостит, всё на рынок везла. И вот залезла я, значит, - ох и ловкая была, отчаянная, говорю же, оторва, хуже пацана.
И вот вижу гнездо, ну думаю, погляжу, есть ли яйца, я руку, а оттуда змея: шшшш. Ну я со страху отпрянула и сорвалась вниз. Да здорово так грохнулась на грядку прямо, ажно гул пошёл… Ну а бабка Мотя тут, как тут, уже бежит, что молодуха та, и не хромает ничуть, и про палку свою забыла, притворщица старая... И чую кричит, что есть мочи: «Ах ты ж лиходейка, ах же потрох ты собачий, ах погибели нет на тебя! Усю клумбу разворотила мне, сатана, ну кто те цветы купит теперь?!»
Ну я ж недаром её племянница, про ушибленную спину позабыла тут же, и добрую свою тётушку дожидаться не стала, а руки в ноги и только поминай, как звали…
Ну вот, а как подросла, так строгости ещё больше стало. Мать никуда не пускала и больше всех остальных следила за мной. Ну а как же. Лида, вот уж точно "хорошая девочка Лида", она же старшая, мать ей очень доверяла. Она совестливая очень была. И трудяга... Помню, на огород выйдем, полоть, к примеру. Я быстро так: тюх, тюх, быстрее, скорей, только локти, да пятки сверкают. Ещё ведь погулять успеть нужно, а мать не пустит, пока не кончим работу. Варька, как всегда, больной скажется, Нонка раскачивается, да дремлет на тяпке, а Лида, та нет, она каждую травинку выдернет, каждый комочек земли разотрёт, да так усердно, да так тщательно… Она и сейчас такая. Мать-то твоя. Знаешь, есть люди, которые всегда ощущают себя старшими, ответственными за всё, что происходит? Вот Лида такая, всю жизнь несёт на себе этот груз. Нонка та тихая да приветливая. Ласковая такая, мать говорила, если придется с кем из вас доживать, так я только с Нонной буду.
Нонка ведь певунья у нас. Всё пела, ух и голосистая была девка. Сейчас уж нет, конечно, а тогда... Мечтала петь со сцены. Но мама сказала, что это за профессия такая – певичка? И Нонна пошла в строительный техникум.
А Варька, так тут вообще какой разговор? Она младшая, да болезная вечно. То почки у неё, то голова, то давление... Ай, притворства больше... Но родители верили, жалели, лишний раз не нагружали ничем. Мама на пятом месяце с Варькой ходила, когда у неё от какого-то укола неправильного, нога гнить стала. Абсцесс начался, часть мякоти пришлось вырезать, снова уколы, антибиотики. Так что ее, Варьку, мать с отцом, всегда как бы пострадавшей считали. И она так привыкла к этому с сызмальства, что уже и чувствовала себя вечно жертвой какой-то. Вроде как, знаешь, все ей чем-то обязаны. А кто тебе чем обязан-то!? Мы все, как видишь, не больно-то крепкого здоровья, а все равно живём, не жалуемся, да ещё работаем, как ломовые лошади!
Ты знаешь, вот самой сейчас не больно-то верится, но бывало у меня в один день: отпахала смену, - это я еще в заводской столовой работала, - с сумками домой понеслась, обои в детской доклеила и еды на всю семью наготовила, да не абы что, а как положено: первое, второе и компот.
А что ты головой качаешь, у меня Володя такой, небось знаешь, если мяса нет, за стол и не сядет. А то ещё отработаю, да в Михайловку, к родителям. Ведь там то огород, - ни конца, ни края, - то закрутки, то обрезка деревьев, то уголь раскидать, да мало ли в большом хозяйстве забот? И родители наши не молодеют ведь, кто поможет-то? Варька, что ль? Ага, от нее дождешься… Нонка та ленивая, всю жизнь на тяпке качалась, напевала да спала. Сама себя убаюкивала. А Лида далеко: муж военный, сегодня здесь, завтра там. Вот и выходит, ты да я, да мы с тобой...
Так вот, о чём это я? Дай бог памяти... А, ну да… Как в возраст входить стала, мать всё боялась, что в подоле принесу. Я, значит. Особенно, как в кулинарное училище ушла после восьмого класса, так она прямо стерегла меня. Всё домой загоняла, от греха подальше. Может, и не зря… Помню раз, я на танцы убежала вечером, ух и любила это дело… Там и с Володей познакомилась. Танцевали с ним до упаду просто, он меня стрекозой называл. Ну, говорит, и в руках не удержать, коза, стрекоза... Как есть егоза...
Так вот, мать не пустила на танцы-то, а я в окошко тихонько вылезла. Ну и через часа два тем же Макаром, значит, обратно. А уж в комнате мать сидит в потемках, меня, понятное дело, дожидается. И в руках веник, как сейчас помню новый, здоровенный, отец сам вязал. Ох и отходила она меня тем веником, да за милую душу... Ну а что ж, я не в обиде, за дело ведь... А я действительно хорошенькая была в юности-то. Это сейчас от жизни несладкой, работы этой проклятущей да болячек - ноги от вен синие, пальцы на руках распухли, да спину вон согнуло… А ты побегай от одного чана с горячим паром, к другому, да кастрюли тяжеленные поворочай, ага, так я посмотрю на вас. Вы сейчас все такие изнеженные, куда там. Машин для всего придумали: она и возит вас, и белье стирает, и посуду моет, и обед, включая кофе готовит. Это ж надо - робот-пылесос придумали! Ты из дома, а он тебе порядок сам наводит! Нам бы до такого век не додуматься.
О чем это я снова, вишь отвлекаюсь. Мне много не надо, чуть что и я уже, фьють, - в другом месте. В Володьку влюбилась без памяти. Прямо дух захватывало, как глядела на него. Глядела, да наглядеться не могла никак... Он красивый был, что ты! Он и сейчас-то ничего, ты видишь. Ему его возраст в жизни не даст никто… А тогда, это вообще что-то... Высокий, широкоплечий, а улыбка.... И в футбол играл, и на коньках катался, как заправский фигурист, а бильярдистом так вообще лучшим был. Я смотрела и прямо пила его, как воду живую, а жажду все утолить никак не получалось... Он смеялся, ну что ж такое, говорит, жениться, выходит, нужно...
А как жениться, у меня сестра старшая, Лида-то, не замужем ещё. И не предвидится, главное... А как ей дорогу перейти??? К родителям, значит, так, мол и так, год уж встречаемся, заневестилась совсем… А про себя думаю, а ну как Володе ждать надоест? А мать, говорит, как Лида скажет, так, мол, тому и быть. Ну мы с Володей оба в ноги к сестре - бух, милая, родненькая, прости нас, но разреши, Христа ради... Она, конечно, конечно, мол, да за ради бога.... Разрешила, в общем. Да только я знаю, что не понравилось ей это. Где-то в глубине души обида таилась. Это да, точно тебе говорю. Я, ты знаешь, понимаю людей хорошо. А тут и понимать не нужно было. Бабы ведь, язык, сама знаешь, без костей, вот и давай чесать, мол, дорогу перешла, старшей-то... А ещё Нюся, соседка у нас была такая, стерва языкастая, как-то встретила Лиду и говорит: "Что ж это, младшая замуж вышла, а старшую никто не берет"… Ну и само собой, это не так уж приятно слышать. Особенно молодой-то девушке. Ну моей вины, я считаю, тут нет никакой. Кто ж виноват, что так случилось? Тем более, что Лида вышла замуж тоже. И очень скоро. Меньше, чем через год. Правда, не очень удачно, на мой взгляд. Мне вообще, кажется, что пошла она за первого, кто позвал. Вроде, как назло. Мол, вот вам всем, я тоже замужем. Ой, да не слушай ты меня, говорю иной раз что-то несусветное. Прямо несёт меня, бывает... Не обращай внимания на фантазии глупой тётки. Просто так что-то вспомнилось… Например, что мама наша плакала даже, представляешь? Да ещё перед самой нашей свадьбой. Ну кто так делает?? Так ведь можно и несчастье накликать запросто...
Ну поженились мы, значит. В положенный срок, Светланка родилась. А через шесть лет Славик. Я работала много и всё поваром. То в заводской столовой, а то в школьной, как дети подросли. Володя в типографии, всю жизнь на одном месте. Может, кто и скажет, что он необщительный да угрюмый, а всё же пьяным, к примеру, я его никогда не видела. И руки на меня ни разу не поднял. И голоса даже не повысил. Другое дело, что ему этого и не требовалось. Слово у него тяжёлое, увесистое, может сказать что-то негромко, а оно на душе таким холодом, таким грузом ляжет. Ну да, есть такое, спорить не буду. Да с ним и не получится. Но я тебе так скажу, на то он и глава семьи, а не размазня какая-нибудь. Его слово, конечно, закон, тут уж без вариантов. Но жили мы хорошо. Любила я его сильно. И сейчас люблю. И уважаю, да… Много ты знаешь жён, которые через столько лет совместной жизни скажут то, что я тебе сейчас говорю? То-то и оно! Детей воспитывали в строгости. Маленьких так Володя и на руки не разрешал брать без нужды. Вообще считал, что ласка только портит. А я с ним согласна, между прочим. Разбаловать ребенка очень просто. Потакай всем хотелкам, сюсюкай, облизывай без конца, да и дело с концом. Только потом, что ты с ним делать-то будешь, а? Когда он тебе на шею сядет? Мало таких примеров что ли? Поэтому, что ни говори, а прав мой Володя. По молодости, да по глупости, я не понимала ещё, обижалась, бывало, даже плакала украдкой. Ну а как? Жалко же, вроде как было.
Вот Светланка такая хорошенькая была, что ты! Глазки, как смородины чёрные, кудряшки шелковые… Дитё надрывается, заходится от крика, а муж мне: не смей на руки брать, один раз слабину проявишь, сама не рада будешь. Так-то девочка, ещё полбеды. А Славика он иной раз прямо жёстко воспитывал. Мальчик же, мужчина будущий… А он такой нежный родился, такой милый, с ямочками на щёчках розовых, в роддоме так все и говорили про него, славный, славный. Вот, значит, Славиком и нарекли. Здесь уж, по-моему, вышло. Муж не больно-то вообще детей хотел. Ну на это уж я никак согласиться не могла, ну какая семья без детей-то!? Вот я ему и говорю, мол Славиком хочу назвать, а он мне в ответ: «А мне какое дело? Сама рожать решила, сама и называй».
А потом уж полюбил. Хоть и не показывал этого никогда. Ни-ни. Но я знаю, что любил. И строгость эта оттуда же. Ну сама подумай, если б ему всё равно было, стал бы он так беспокоиться о воспитании? Хотя, бывало, сердце прямо кровью обливается, но я терплю, не перечу мужу. Потому как учёная, если что поперёк его - напротив, ещё сильнее гайки закрутит.
Просто я иной раз, когда они маленькие ещё были, дождусь, как уснут, проберусь в комнату к ним, расцелую тихонько, чтоб не разбудить, да чтоб Володя не видел, перекрещу их, полюбуюсь на спящих, ну и вроде, как легче делается…
А вообще хорошо мы жили, вот честно… И всё у нас было: и дети, и квартира, и машина. И родители живы-здоровы. Да и зарабатывали оба не то, чтобы много, но в принципе, на всё хватало. Тем более, я всегда при продуктах, и наводить здесь тень на плетень не стану, мол, я не такая, я жду трамвая, ни крошки ни разу, ни-ни… Не люблю фальши этой, терпеть не могу…
И мне очень хотелось ещё ребёнка, или даже двух, - и здоровье тогда позволяло, - хотя сколько абортов-то этих самых сделала, да операций по женской части, ой, и вспоминать, иной раз, не хочется…
Володя, знаешь, у меня против всего этого искусственного, предохранений там разных и прочего, он за естественный ход вещей, ну если ты понимаешь, о чём я толкую…
- Да уж должна разуметь, не маленькая, небось… Так вот, муж категорически против был, чтобы, значит, ещё рожать. Так и сказал - удумаешь что в этом смысле, - разведусь сразу, без разговоров. А я даже мысленно представить свою жизнь без него не могла. Ни сейчас, ни тогда…
То есть, вообще, говорю же, жили мы хорошо. Мирно. Сначала несколько лет с его матерью и сестрой. Хоть и нелегко приходилось, - дом старый, да огород, да свекровь, с ох и непростым характером, - мне там нравилось.
Ну а что, - молодым везде хорошо, мне кажется. Потом уж, как Славик родился, - квартиру получили, хорошую, двухкомнатную, со всеми удобствами.
Володя хотел мать забрать к нам, остерегался её оставлять с Райкой, сестрой его.
- Почему? Да просто всё, пьющая она, вот и весь сказ. А с пьющей дочкой каково это под одной крышей-то? Да ещё пожилому человеку? Ну вот то-то и оно. Но она к нам не поехала, отказалась наотрез. Оно и понятно, свой дом, он и есть свой, плохо ли, хорошо, но ты сама себе хозяйка. Да и вообще, в этом возрасте менять свою жизнь, привычный уклад, очень непросто. Я вот её сейчас особенно хорошо понимаю.
А вообще у неё судьба, у свекровки-то, не дай бог. И врагу не пожелаешь. Расскажу, потому - раз о ней, то это и Володи, её сына касается. А раз Володи, значит и меня.
Так вот, слушай, муж свекрови, - отец Володи и Райки, - сгорел от водки. Уж так пил, что она с детьми света белого не видела. Последние годы и не работал уже нигде. С дома всё выносил, что не успевали спрятать. Жену колотил, детей, а потом драка случилась в какой-то пьяной компании и его ножом пырнул кто-то... Ну и помер он, значит…
- Да кто, такой же пропащий алкаш, как и он… Обычное дело при таком-то образе жизни. Ну свекровь, правду сказать, перекрестилась тихонько, да и выдохнула с облегчением. Поверишь ли, они с детьми так с ним намыкались, что и хоронить не стали. Взяли просто в анатомичку при мединституте сдали и всё. 25 рублей получили, между прочим. За последние годы, это были чуть не единственные деньги, которые его семья получила благодаря ему.
А что, ну и так бывает, жизнь она, конечно, разная, но как видишь, и смерть тоже. Володя потому, и сам не пьет, и терпеть не может пьяных. Всю жизнь они у него ничего, кроме отвращения не вызывают.
Ну вот, свекровь и думала, наверное, мол, заживём теперь спокойно. А тут Райка вдруг, дочь родная, по этой самой дорожке, папашей проложенной бодренько, знаешь, так пошла. Прямо побежала даже. То есть пить стала сильно. И скоро так всё закрутилось, что в запои стала уходить. Ни на одной работе не держалась, понятно. Да какая работа, если её ни замужество, ни материнство от напасти этой не спасло… Муж её, - нормальный, кстати, мужик, порядочный, - ребёнка забрал, и давай бог ноги. А она и рада даже, руки развязаны.
Вот что водка-то эта проклятая делает с людьми. Я тебе так скажу, милая, когда пьёт мужик - это беда, конечно, но пьющая баба - это горе горькое. Хуже этого и быть ничего не может. Сколько не пытались бороться с пьянством Райкиным, - и мать, и Володя, - ничего не вышло. И по бабкам её таскали, и в наркологии лежала несколько раз, и к врачу этому знаменитому, - как же фамилия его, забыла, ну алкашей со всего Союза лечил, вот же голова дырявая, - ну да, точно, Довженко, ну одним словом, всё без толку.
Да что говорить, это такая зараза, что не передать словами… Если прицепится к кому, - то помогай бог, как говорится. Так и сгинула Райка-то, от водки этой чёртовой, кто её только выдумал, скажи пожалуйста.
- Нет, причина смерти была, ясное дело, другая указана: инфаркт, правду кто ж напишет. Хотя может и инфаркт, но что его вызвало? Она ведь последнее время дальше магазина, где водку брала, никуда уже не ходила.
Так вот, о чём это, бишь, я… Ну, значит, так и жили дальше, без особых потрясений. Дети росли, а у нас все отчетливее пенсия на горизонте стала проявляться. Так, может быть, всё и дальше шло, если бы не Пётр, Нонки муж, то есть. Нет, разумеется, мы знали, что из Казахстана русские уезжают.
В 90-е вообще беспредел везде начался, а в национальных республиках, так и вовсе. Ну а как, работы нет, зарплата - копеечная, да и ту выдают то бройлерными цыплятами, то водкой, то талонами на крупы и масло подсолнечное, - крутись, как хочешь.
Но хуже всего стало отношение к нам местного населения. Хотя, а мы кто? Не местные, что ли? Всю жизнь прожили там, работали не покладая рук, детей подняли, внуков дождались и на тебе - чужие мы чего-то стали, чуть не враги прямо.
Так вот, значит, Пётр, чтоб ему ни дна, ни покрышки. Он же военный, и как-то раз был в Твери, в командировке, - у служивых, это объектом называется, - а вернувшись приехал и рассказывает, да не просто говорит, а прямо песни поёт. Петро в этом деле - мастер! Известно, языком мести, не мешки ворочать.
Он так и Нонку охмурил! Ну да, влюбился, прямо голову потерял, а сам страшный, - прости Господи, как смертный грех - рыжий, нос крючком, глаза навыкате - конопатый с головы до пят, а туда же, мол, люблю не могу, прямо проходу ей не давал.
У него, у подлеца, кстати, корни-то немецкие. Это здесь он Петя, а там Петерс какой-нибудь.
Ну так вот. Она его гонит, отвяжись, мол, постылый, - ей другой парень нравился, - а он: не пойдешь за меня, так я с собой что-то сделаю, узнаешь, мол, тогда. Нонка, она ж добрая, наивная даже, чтоб не сказать, глупая, - помнишь, я рассказывала? - ну и поверила, дурёха этакая, испугалась, что прохиндей этот хитрющий руки на себя наложит…
Ага, как же… кто угодно, но только не эта немчура пронырливая. Нет, жили они неплохо, да и сейчас живут, детей двое, внуков четверо, - всё хорошо. Да и Нонка, кажется, уже давно ни о чём не жалеет, да только не нравился он мне никогда Пётр этот, и не только мне, кстати… Скользкий и вёрткий, как угорь. Будет час говорить с тобой, в глаза смотреть, да за ручку держать, а во всём сказанном и словечка правды не отыщется. Но тогда, как-то об этом не думали, когда россказни его слушали, уши развесив.
- Надо, - говорит, - нам всем валить отсюда, пока квартиры наши, да дом родительский, хоть что-то стоит… А если резину дальше, - говорит, - тянуть, мол, как бы вообще в одних подштанниках драпать не пришлось…
И уезжать, знаю куда, в Тверь, что, за край! - рассказывает, а сам, веришь ли, только что глазки не закатывает, - земли полно, бери – не хочу, хочешь стройся, хочешь готовый дом покупай, красотища, леса, простор – дух захватывает!
Сидишь, - поёт он дальше, - в своём доме, сосновым духом пропитанном, чаёк попиваешь с медком да лесной ягодой… Одно окно отворил, - Волга, - зачерпнул сетью не глядя, - налим да сазан, или на худой, типа, конец карпишка зеркальный размером с аршин примерно, чешуя одна, что твои блюдца, знай себе тяни да потягивай…
В другой горнице окошко отворил – сад душистый да плодоносный. Руку протянул - яблоко наливное, другую – а в ней груша золотистая али слива с абрикосом – спелые, ароматные, так сиропом и сочатся…
Ага, ты вон слушаешь, ажно глазки округлила, но поверишь ли, я и вполовину так не рассказываю, как Петро нам елей этот про землю обетованную, тверскую в уши заливал.