В этой статье я постараюсь ответить на вопрос, почему театр — самое честное зеркало жизни, при чём здесь игра и как игра связана с мифом и ритуалом.
Игра
Проще всего рассмотреть феномен игры на примере игры детской, поскольку дети, играя, подражают правилам взрослого мира и мира культуры и через это учатся тому, как нужно себя вести, какие роли существуют, какой простор для действий вообще есть в их распоряжении. Но у игры есть не только функция обучения. Игра доставляет удовольствие, развлекает, вызывает множество самых разных эмоций, часть из которых вне игры одобрять не принято. Игра существует вне общественных рамок, хотя и подражает им в некоторой степени. Более того — игра существует вне человеческого общества вообще, потому как и животные играют, причём с теми же целями, что и человек: обучение, удовольствие, эмоции. Конечно, мы не знаем точно, получают ли животные через игру некий трансцендентный опыт, однако мы, люди, совершенно точно его получаем. Мы активно задействуем своё воображение, не стесняемся сочинять — и в какой-то момент, вероятно, благодаря эмерджентности (из совокупности простых элементов спонтанно и непредсказуемо возникает нечто более сложное; вполне вероятно, это явление подарило нам сознание), мы вдруг попадаем за пределы своего — и даже всего человеческого — опыта и оказываемся где-то над нашим Я. То есть игра — это и духовное переживание в том числе. Даже так: игра — это по большей части духовное переживание.
Игра, Миф и ритуал
Говоря о культуре, такой же простой и яркий пример игры мы можем найти в "детстве" человечества — в доантичном периоде, когда люди жили в мифах своих сообществ, используя их так же, как мы сейчас используем религию и науку: объясняли через них мироустройство и определяли своё место в мире. К слову, существует мнение, что своё место человек, живущий в мифе, знал лучше, чем мы в нашей нестабильной современности, из-за чего меньше страдал и в принципе был занят только одним — играл свою роль. Играл свою роль, понимаете? В сообществах, сохранивших свою архаичность до наших дней, люди всё так же живут внутри своей мифологической системы, где у каждого определена какая-то роль, для которой человек проходит инициацию — в форме ритуала, естественно, — часто завязанную на космогонии и мифах о сотворении. Буквально каждое действие члена такого сообщества имеет сакральный смысл, связывает его с божествами, призвано выстроить с ними продуктивный диалог. Где ещё каждое действие что-то значит и является текстом? В игре. Если мы начнём подробно разбираться в составляющих игры и сопоставлять их с составляющими ритуала и мифического устройства в целом, мы обнаружим одни и те же механизмы. Если начнём исследовать эту тему дальше, то увидим, что игровой процесс лежит в основе множества социокультурных явлений, об этом очень здорово и подробно говорит Йохан Хёйзинга в своей работе "Homo Ludens". Почитайте, если не читали.
С доантичных времён, разумеется, человеческое общество естественным образом усложнилось, как и процессы, в нём происходящие. Миф утратил свою силу, как только человек стал его осмыслять и анализировать через другие системы, а те системы – через другие системы, etc. Первые античные философы, ставшие объяснять истоки всего сущего не деятельностью персонифицированных божеств, а чем-то иным, по сути, начали процесс разрушения — или усложнения, но в некотором роде это одно и то же — мифа и, вслед за ним, незамутнённого игрового процесса. Роли в обществе утратили свою конкретику, действия — сакральный смысл, мы перестали так ясно понимать, что мы делаем и для чего. Плохо это, хорошо, никак или закономерно — предмет для дискуссии на много часов (проверено на собственном опыте).
Театр
Но Миф и Игра остались. Неявно — пронизывая и так или иначе влияя на нашу обыденность. Явно — в Искусстве. Наиболее явно, сохраняя свои смыслы более-менее неизменными, — в кино и театре. Персонажи, определённая сюжетная канва, где роль каждого понятна, вопросы, касающиеся жизни, смерти, истины, связь через них с божественным — всё это отчётливо читается во множестве фильмов и постановок. Однако театр — скажу это абсолютно непредвзято — наиболее близок к ритуалу — а то есть и к Мифу, и к Игре, — потому что только у него есть возможность сделать зрителя полноценным участником происходящего. Более того — зритель каждый раз и становится таким участником, причём неважно, имеет театр это в виду или нет. Главное здесь — сопереживание, вовлечённость и хотя бы возможность достичь какого-то катарсиса. Но, естественно, чтобы это работало, несмотря на намерение соответствовать своей ритуальной сути, театр должен не просто отражать жизнь, а стремиться задавать вопросы и находить ответы, выходящие за пределы человеческого опыта. Театр должен играть, уходя от той реальности, в которой существует.
Парадоксально, но чем дальше мы уходим от реальности в игру, тем ближе к ней, реальности, оказываемся и тем яснее она для нас становится. Это как если бы мы накладывали отражения кривых зеркал друг на друга до тех пор, пока картинка не стала бы настолько кристально настоящей, что нам начало казаться, что нет ничего более настоящего, чем она в этот конкретный момент. В ней проявились бы невидимые доселе свойства времени, пространства и материи, и этим она явила бы нам главное свойство Искусства — делать невидимое видимым, обращать наше внимание на присутствие духа в материи и нашей мирской событийности.
Так вот. Театр — самое честное зеркало жизни, потому как только у него есть все возможности для того, чтобы провести зрителя с собой через это наложение кривых зеркал и вывести за пределы обыденного понимания реальности, довести до мощного катарсиса, после которого зрителя — и актёра тоже, как проводника, — ждёт неминуемое просветление.
Но театр — зеркало не той жизни, которую мы с вами живём, а той, какой она является вне наших многократно усложнённых смысловых систем.
Такие дела, брат.