Хакуин Экаку (白隠慧鶴,1686-1768) – знаменитый настоятель школы риндзай-сю — одной из двух крупнейших японских школ дзэн. Его часто называют художником — но это заблуждение. Он был учителем, для которого кисть была не инструментом творчества, а молотком пробуждения. Да, он рисовал улиток, горы и смеющихся будд — но даже в самых лиричных его свитках нет места «красоте ради красоты». Каждый мазок — вызов. Каждая пустота — вопрос. Каждая картина — коан на бумаге.
Его имя с японского можно перевести, как «Сокрытый в белизне, чья мудрость парит, как журавль» — ну прям ангел во плоти😇.
Но вместо этого — он взорвал дзэн изнутри, сделал его громким, живым и, что уж там, «немного» дерзким (читай: «с криком, кистью и молотком по темечку»).
Монах, мыслитель, поэт, каллиграф, художник и автор с названиями книг, от которых хочется одновременно медитировать и улыбаться: «Резной котел», «Задушевные беседы в ночной лодке», «Ядовитые тычинки в куче колючек» — и это далеко не всё.
Дзен: перезагрузка из глубинки
Хакуин начал путь к просветлению в 15 лет, поступив в монастырь Сёиндзи в деревне Хара. С 1716 года он стал его настоятелем и превратил эту тихую обитель в центр возрождённой школы риндзай-сю. В эпоху Токугава, когда дзэн рисковал стать элитарной забавой, Хакуин решил: хватит этого. Учение должно быть доступно всем — от самурая с мечом до лавочника с весами.
Он не чурался конфуцианства, даосизма, синтоизма и прочих «уловок», как сам их называл. Главное — чтобы они помогали человеку приблизиться к истине.
А истина, по Хакуину, не где-то там, а внутри: Будда Амитабха (или Амида, как его звали в Японии) — не небесный персонаж, а твой внутренний сосед по просветлению. Достучаться можно — если перестать шуметь.
Как-то он чуть не сошёл с ума от медитации — настолько глубоко ушёл в практику. Потом выздоровел, но стал ещё яростнее критиковать «мягкий» дзэн. Говорил: «Если просветление не ломает тебя — ты не там копаешь… а если копаешь в мягком — это не дзэн, это садоводство».
Просветление начинается чуть ниже пупка
Хакуин продвигал идею просветления «своими силами» — без поблажек и мистики. В его практике были даосские методы “взращивания жизни” (да, тот самый цигун), направленные на концентрацию энергии ки (気 — японское прочтение китайского «ци» 气) в нижней части тела. Это, по его мнению, мобилизует потенциал организма и духа.
Он разработал теорию «внутреннего взгляда» — способность видеть истинную природу вещей напрямую, без фильтров эго. Это «видение Чистой земли внутри себя» — не поэтический образ, а вполне конкретная практика. Просветление, по Хакуину, — это не только вспышка осознания, но и ежедневная работа над собой: медитация, коаны, размышления и действия.
Коан — это не загадка. Это молоток
Он любил коаны — те самые загадки, которые не решаются, а взрываются в голове. Хакуин был мастером этих иррациональных задачек, которые не поддаются логике, но способны выбить дверь восприятия. Он не просто использовал их — он сочинял свои, собирал в сборники, и превращал в инструменты интеллектуального потрясения.
Один из самых известных коанов, приписываемых Хакуину, звучит так: «Каков звук хлопка одной ладони?» Это не вопрос, это вызов. Не для ответа — для пробуждения.
Другой, не менее острый: «Покажи мне своё истинное лицо — то, которое у тебя было до рождения твоих родителей». Попробуй ответить — и почувствуешь, как привычные конструкции рассыпаются.
И ещё один, с поэтическим ударом: «Когда ты произносишь слово “я”, — кого ты имеешь в виду?» Хакуин считал, что такие коаны — не для решения, а для разрушения. Они как капля чернил в воду: сначала точка, потом — всё мутнеет, и ты начинаешь видеть глубину.
Один из его свитков гласит:
«Как может человек, находящийся внутри комнаты, знать, что происходит снаружи?»
Иронично, но глубоко: если ты живёшь только внутри себя, объективная реальность — недостижима.
По Хакуину, коан — это не загадка, а молоток, которым дзэн стучит в твою голову, пока ты не проснёшься.
«Если после удара всё цело — бейся снова. Молоток не виноват»
— Хакуин, вероятно
Дзен жирными мазками
Хакуин не просто «забавный художник-дзэнщик» — он объяснял непостижимое через простое. Его картины — не украшения для стен, а визуальные коаны: грубые, прямые, без прикрас. Рисовал мешок — чтобы показать пустоту. Гору — чтобы говорить о неподвижности сердца. Смех — чтобы разрушить серьёзность ума.
Для него кисть была не инструментом художника, а языком учителя.
Каждый мазок — как удар палкой. Каждая надпись — как вызов.
Более 10 000 работ: каллиграфия, бодхидхармы, тигры, горы, будды, надписи, которые одновременно и шутка, и вызов. И это не просто цифра, а культурный след.
Его каллиграфия и живопись вдохновляли не только буддистов, но и художников, поэтов, философов. В XX веке японские авангардисты и западные экспрессионисты находили в его мазках ту самую энергию, которую не объяснишь, но почувствуешь. Он рисовал не для галерей, а для пробуждения. И если его бодхидхарма смотрит на тебя с ироничной ухмылкой — значит, ты уже вовлечён.
Однажды он нарисовал себя в виде толстого, лысого, ухмыляющегося монаха — с подписью: «Это я, Хакуин. Не судите по виду». Это было его «дзэн-селфи» — ироничное, честное, без пафоса.
Его стиль — энергичный, резкий, с нарочитой грубостью линий и смелыми деформациями. Это не изысканная чайная церемония — это дзэн, который врывается в комнату, хлопает дверью и кричит: “Эй, проснись!”
Его жирные мазки — как удар кистью по лбу: грубо, но по делу.
Хакуин сидит в кресле с высокой спинкой — не на полу, как принято в дзэн, а как учитель, принимающий учеников. Это не скромность. Это — статус. Он ждёт тебя.
В правой руке — хоссу (拂子) — церемониальный жезл с кисточкой, символ духовного наставника, которым «отметают пыль иллюзий» и комаров.
Но в руках Хакуина хоссу — не просто жезл, это продолжение его мысли. И то, что он держит его за хвост — почти как дзэн-ирония: «Даже просветление нужно держать за хвост, чтобы не унесло».
А перед ним — пара туфель с загнутыми носками — — кёкату (曲履). Они сами по себе. Без ног.
Сижу. Жду. Хоссу держу:
«Приди. Сними обувь. Присядь напротив. Проснись.
И да — комары будут. Держи хоссу наготове».
Автопортреты в дзэн-живописи — редкость. Это понятие шире, чем просто изображение себя. И Хакуин изображает не свой образ, а состояние ума, показывая себя как инструмент учения. Он становится тем, кто говорит.
Хотэй смеётся, Дзидзо молчит, Дайо ждёт.
Все трое — он. Все трое — ты, если готов слушать.
Он ушёл. Дзэн остался — и до сих пор стучит молотком
Сегодня вся японская школа риндзай — это, по сути, «дзэн Хакуина». Его идеи, тексты, картины, каллиграфия — всё это продолжает вдохновлять, удивлять и, иногда, слегка провоцировать.
Он не был святой и не стремился казаться таковым. Он был живым, ярким и очень дзэн.
И если ты думаешь, что просветление — это тишина и благостность — Хакуин пришёл бы к тебе с кистью и крикнул: “Проснись, лентяй!” 😉
💬 P.S. от автора
Прочитав эту статью Хакуин, скорее всего бы, фыркнул, нарисовал рядом тигра с усами из молний — и поставил подпись: «Ладно, сойдёт. Но медитируй больше».