— Наташенька, ты пойми, мы же тебе только добра желаем! — голос свекрови, Ларисы Андреевны, сочился мёдом, который почему-то казался Наталье липким и ядовитым. — Ну что это за жизнь? Ванечка мой работает с утра до ночи, тебя на машине по магазинам возит, а ютитесь в твоей однокомнатной «хрущёвке». Наследство — это, конечно, хорошо, но о будущем думать надо. О детях!
Наталья молча помешивала ложечкой остывающий чай. На кухне, в маленькой квартирке, доставшейся ей от бабушки, трое казались невыносимой толпой. Особенно когда двое из них медленно, но, верно, плели паутину, в центре которой была она.
— Мама права, Нат, — поддакнул Иван, избегая смотреть жене в глаза. Он сидел, развалясь на стуле, и с интересом изучал узор на старой клеёнке. — Мой шеф новую квартиру купил, сто пятьдесят метров. Представляешь? А мы что? Пора расширяться. Продадим твою, добавим ипотеку, возьмём хорошую «двушку» в новом доме. Будет где и ребёнка растить, и гостей принимать.
— Только оформим на маму, — вставила Лариса Андреевна, как бы невзначай, поправляя идеально уложенные волосы. — Так надёжнее. Сама понимаешь, времена какие. И с ипотекой проще будет, у меня и стаж, и зарплата белая. А вы потом спокойно жить будете.
Наталья подняла глаза. Взгляд её встретился с холодными, расчётливыми глазами свекрови. В них не было ни капли тепла, только стальной блеск оценщика. Иван же продолжал упорно рассматривать стол, словно там разворачивалась вся драма его жизни. В этот момент Наталья поняла: это не просто разговор. Это начало конца.
— Я подумаю, — тихо сказала она, и эта фраза, как спасательный круг, позволила ей выиграть немного времени.
Вечером, когда Лариса Андреевна, наконец, ушла, оставив после себя тяжёлый запах дорогих духов и напряжения, Иван подошёл к Наталье сзади и обнял за плечи. Его прикосновения, когда-то желанные и тёплые, теперь казались чужими, расчётливыми.
— Ну чего ты, лисёнок? — проворковал он ей в ухо. — Мама дело говорит. Всё для нас старается. Ты же хочешь нормальную семью, большой дом?
Наталья высвободилась из его объятий.
— Ваня, это квартира моей бабушки. Здесь каждая вещь, каждая трещинка на потолке — это моё детство. Я не могу просто так её продать и… оформить на твою маму. Почему на неё?
Иван нахмурился, воркование мгновенно сменилось раздражением.
— Опять ты за своё! Я тебе объясняю, так проще с банком! Мама поможет, а потом на меня перепишет, если тебе так спокойнее будет. Что ты вечно во всём подвох ищешь? Я тебе муж или кто? Ты мне не доверяешь?
Он мастерски играл на её чувствах, бил по самым больным точкам: доверие, семья, их общее будущее. Раньше это работало безотказно. Но сегодня что-то надломилось. Слишком уж слаженно пел их дуэт с матерью, слишком уж отрепетированными казались их реплики.
Наталья работала швеёй в небольшом, но дорогом ателье. Её руки, привыкшие к тончайшему шёлку и капризному бархату, умели чувствовать любую фальшь в ткани. Она знала, как ведёт себя материал под иглой, где он может порваться, а где, наоборот, стерпит натяжение. И сейчас она чувствовала, что ткань её семейной жизни натянута до предела и вот-вот лопнет с оглушительным треском.
На следующий день в ателье она поделилась своими тревогами с Ольгой, своей напарницей и единственной близкой подругой. Ольга, женщина резкая, дважды разведённая и наученная горьким опытом, слушала, не перебивая, лишь крепче сжимала в руке портновский мелок.
— Знаешь, Наташ, хороший шёлк, он как живой, — сказала Наталья, перебирая отрезы ткани. — К нему прикасаешься, а он тебе отвечает, теплом отзывается. А дешёвая синтетика — мёртвая, холодная и скользкая. Так и с людьми бывает. Я своего Ваню, кажется, совсем не знаю. Будто подменили его.
— Никто его не менял, — отрезала Ольга, с хрустом проводя мелком по тёмной шерсти. — Он всегда таким был, просто ты не видела. Маменькин сынок, ведомый. А свекровь твоя — тот ещё паук в банке. Слушай меня сюда, девочка. Никаких «я подумаю». Никаких подписей. Идёшь прямиком к юристу. И не к тому, которого тебе Ванечка посоветует, а к нормальному, независимому. У меня есть один. Дорогой, но толковый. Он моего второго мужа так обул, что тот до сих пор икает.
Ольга протянула Наталье визитку. Имя на ней — Виктор Павлович Лебедев — показалось Наталье надёжным, как старый дубовый стол.
Встреча с юристом стала для Натальи холодным душем. Виктор Павлович, пожилой, седовласый мужчина с очень внимательными и спокойными глазами, выслушал её сбивчивый рассказ, изучил документы на квартиру и вынес свой вердикт.
— Наталья Сергеевна, схема, которую вам предлагают, стара как мир и до примитивности прозрачна. Ваша квартира, полученная по наследству, является вашей личной собственностью. При разводе она разделу не подлежит, согласно статье 36 Семейного кодекса Российской Федерации. Ваш супруг на неё никаких прав не имеет.
Он сделал паузу, давая ей осознать сказанное.
— Однако, если вы её продадите, то деньги, вырученные от продажи, уже могут быть признаны совместно нажитым имуществом, особенно если они будут внесены в общий семейный бюджет или на покупку новой недвижимости. А уж если новая квартира будет оформлена на свекровь… Можете считать, что вы её подарили. Договор дарения оспорить практически невозможно. Вас просто и очень цинично хотят оставить ни с чем.
Наталья сидела, вцепившись в ручки кресла. Слёзы застилали глаза, но она не плакала. Внутри всё похолодело. Это был не гнев, не обида, а ледяное, звенящее осознание предательства. Самые близкие люди, муж, с которым она делила постель и мечты, и женщина, которую она пыталась называть мамой, хладнокровно готовили ей ловушку.
— Что… что мне делать? — прошептала она.
— Бороться, — просто ответил Виктор Павлович. — И не в открытую. В таких играх побеждает тот, кто делает свой ход последним и неожиданно. Давайте-ка мы с вами подготовим ответный ход. Такой, о котором они даже не догадываются.
И они начали готовить план. Это была кропотливая, тайная работа, требовавшая от Натальи невероятной выдержки. Она должна была играть роль. Роль наивной, сомневающейся, но постепенно поддающейся на уговоры жены.
Дома она вела себя как обычно. Только теперь она не просто слушала, а слышала. Она замечала торжествующие взгляды, которыми обменивались Иван и Лариса Андреевна за её спиной. Она видела, как муж, разговаривая с кем-то по телефону, торопливо сбрасывал звонок, когда она входила в комнату. Он стал нетерпеливым, раздражительным, постоянно торопил её с решением.
— Наташ, ну что ты тянешь? Цены на недвижимость растут! Мы упустим хороший вариант! — выговаривал он ей почти каждый вечер.
— Я боюсь, Ваня, — отвечала она, правдиво изображая страх, хотя боялась она совсем другого. — Это такой серьёзный шаг.
— Не бойся, я рядом, мама поможет, — успокаивал он, и от этой лживой заботы её выворачивало наизнанку.
Однажды Лариса Андреевна пришла с целой кипой распечаток с сайтов недвижимости.
— Смотри, Наташенька, какой комплекс! — щебетала она, раскладывая на столе глянцевые фотографии. — Закрытая территория, детская площадка, консьерж! Ванечка будет своего шефа привозить, и не стыдно будет сказать, где живёшь! А твоя «хрущёвка»… ну сама понимаешь.
Наталья смотрела на картинки счастливых семей у идеальных подъездов и чувствовала, как внутри нарастает холодная ярость. Они уже всё решили. Они уже мысленно живут в новой квартире, а ей в их планах отведена роль одноразового билета в эту красивую жизнь.
По совету юриста, Наталья «сломалась».
— Хорошо, — сказала она однажды вечером с тяжёлым вздохом. — Я согласна. Вы меня убедили.
Иван просиял. Он подхватил её на руки, закружил по комнате.
— Вот умница моя! Вот жёнка моя золотая! Я знал, что ты всё поймёшь!
Лариса Андреевна, которая в тот вечер «случайно зашла на чай», снисходительно улыбнулась.
— Правильное решение, дочка. Семья — это главное.
И процесс завертелся. Нашлись риелторы — разумеется, знакомые Ларисы Андреевны. Нашлись и покупатели на её квартиру — подозрительно быстро и без торга. Наталья подписывала предварительные договоры, ездила на просмотры новой квартиры, кивала, улыбалась и со всем соглашалась. Внутри у неё всё сжималось от напряжения, но она помнила слова Виктора Павловича: «Терпите. Ваше время ещё не пришло».
Она узнала много нового. Например, как проверить юридическую чистоту квартиры, что такое задаток и аванс, и почему никогда нельзя подписывать документы, не прочитав их от корки до корки, даже если тебя торопят. Эти элементарные знания, которыми делился с ней юрист, казались ей теперь важнее всего, чему её учили в школе.
День сделки был назначен на вторник. В понедельник вечером Иван был особенно нежен. Он принёс её любимые пирожные, обнимал, говорил о будущем. О том, как они купят новую мебель, как будут выбирать обои в детскую. Наталья слушала, и сердце её разрывалось на части. Не от жалости к нему, а от жалости к той себе, которая когда-то верила каждому его слову.
Наступил вторник.
С утра все были на взводе. Лариса Андреевна командовала парадом, отдавая короткие, чёткие распоряжения. Иван нервно курил одну сигарету за другой. Наталья была демонстративно бледной и тихой.
Сделка проходила в несколько этапов. Сначала в банке они подписали договор купли-продажи её квартиры. Покупатели заложили деньги в банковскую ячейку. Наталья должна была получить к ним доступ после того, как право собственности перейдёт к новым владельцам. Это стандартная процедура.
Затем вся процессия — она, Иван, Лариса Андреевна и их риелтор — переместилась в другой банк, где их уже ждал застройщик новой квартиры. По плану, Наталья должна была написать заявление и перевести деньги, полученные от продажи своей квартиры, на счёт застройщика в качестве первого взноса по ипотеке, которую «брала на себя» Лариса Андреевна.
Они сидели в переговорной. Перед Натальей лежал бланк заявления на перевод средств. Сумма была внушительной — почти все деньги от её бабушкиной квартиры.
— Ну, Наташенька, подписывай, — мягко подтолкнула её свекровь. — Последний шажок к нашему счастью.
Иван ободряюще улыбался, но в глазах его плясали нетерпеливые огоньки.
Наталья взяла ручку. Её рука слегка дрожала. Она посмотрела на мужа, потом на свекровь.
— Знаете, я тут подумала… — начала она медленно, и в наступившей тишине её голос прозвучал неожиданно твёрдо.
Она встала из-за стола.
— Я передумала.
Лицо Ларисы Андреевны вытянулось.
— В каком смысле «передумала»? Наташа, не говори глупостей! У нас сделка!
— Я не буду ничего покупать, — спокойно продолжила Наталья, глядя прямо в глаза свекрови. — И уж тем более на ваше имя.
— Ты что творишь?! — вскочил Иван. Его лицо побагровело. — Ты всё разрушишь! Нас люди ждут!
И тут Наталья дала волю всему, что кипело в ней эти долгие недели. Её голос зазвенел от ярости.
— Я?! Разрушу?! Ваня, очнись! Это вы с мамой своей всё разрушили! Нашу семью, моё доверие, мою любовь! Вы решили, что я безмозглая овца, которую можно обвести вокруг пальца и выбросить на улицу?!
Она повернулась к окаменевшей Ларисе Андреевне.
— Думали, я дурочка безропотная? Что подпишу любую бумажку, которую вы мне подсунете, чтобы завладеть квартирой моей покойной бабушки? А не подавиться ли вам своей жадностью, Лариса Андреевна?
— Ах ты… дрянь неблагодарная! — прошипела свекровь, теряя свой медовый тон. — Я для сына стараюсь, а она…
— Для сына? — рассмеялась Наталья. — Вы стараетесь для себя! Вы никогда меня не любили, всегда считали ниже себя! А ты, — она снова посмотрела на Ивана, который стоял с открытым ртом, — ты позволил ей это сделать. Ты предал меня. Продал за сто пятьдесят квадратных метров и красивую жизнь, как у твоего шефа.
Она взяла свою сумку, в которой лежали все документы, и пошла к выходу.
— Чтоб вы знали, заявление на развод уже у моего адвоката. А деньги от продажи квартиры… я найду, куда их вложить. Без вас.
Она вышла из банка на дрожащих ногах, но с гордо поднятой головой. За спиной она слышала крики Ивана и визг Ларисы Андреевны, но это был уже просто шум. Белый шум её прошлой жизни.
Через месяц Наталья сидела на кухне в своей новой квартире. Это была маленькая, но уютная студия в спальном районе, купленная уже после подачи иска о разводе на деньги, полученные от продажи бабушкиной «однушки». Она сама клеила обои, сама собирала мебель. Впервые за долгие годы она чувствовала себя хозяйкой не только квартиры, но и своей собственной жизни.
Ей позвонила Ольга.
— Ну что, как ты, боец?
— В порядке, — улыбнулась Наталья, глядя в окно, за которым начинался закат. — Знаешь, я поняла одну важную вещь. Нельзя позволять никому себя топтать. Никогда. Даже если очень страшно. Бороться можно и нужно всегда.
Она повесила трубку и включила свою старенькую швейную машинку. Ровная строчка ложилась на яркую ткань, создавая новый узор. Узор её новой, свободной жизни. А где-то там, в другой части города, Иван и его мать расхлёбывали последствия своей неудавшейся аферы: они потеряли крупный задаток за новую квартиру и теперь были по уши в долгах. Но это была уже совсем другая история, к которой Наталья больше не имела никакого отношения.