— Мам, ты опять жаришь рыбу? У меня экзамен завтра, а тут воняет, — Елена скривилась, входя на кухню.
Надежда Григорьевна обернулась от плиты, сжимая в руке лопатку. Золотистые кусочки трески шипели в сковороде, наполняя кухню домашним уютом, который, оказывается, никому не был нужен.
— Я думала, ты проголодалась. Ты же любишь треску...
— Любила. В детстве. Сейчас от этого запаха тошнит, — Елена открыла окно настежь. Холодный октябрьский воздух ворвался в тёплую кухню. — Закажу что-нибудь через приложение.
— Зачем тратить деньги? У нас же всё есть...
— Мам, перестань. Твоя рыба — это прошлый век. Артём смеялся, когда я рассказывала, как ты готовишь. Сказал, что его мать вообще не готовит, заказывает готовую еду. И ничего, все живы.
Надежда Григорьевна выключила газ. Рыба дожаривалась в собственном жиру, а в груди что-то болезненно сжалось. Когда дочь стала говорить с ней таким тоном? Когда её старания превратились в предмет насмешек?
— Лен, я же для тебя стараюсь...
— Не просила. Я взрослая, сама разберусь, что мне есть.
Елена ушла в свою комнату, хлопнув дверью. Надежда Григорьевна остановилась посреди кухни с лопаткой в руке. Сорок девять лет. Двадцать семь лет материнства. И вот результат.
Она переложила рыбу на тарелку и накрыла крышкой. Может, Виктор Семёнович будет есть. Хотя он последние месяцы тоже стал привередливым. То жирно, то пресно, то не то время года для рыбы.
— Надь, а что у нас на ужин? — муж появился в дверях кухни, потягиваясь. После работы он всегда ходил сонный, но сегодня выглядел почему-то бодро.
— Треска жареная, картошечка молодая...
— Опять рыба? — Виктор Семёнович поморщился. — Я же говорил, что от жареного изжога. Мне уже не двадцать лет.
— Запекла бы в духовке, но ты же любишь хрустящую корочку...
— Ладно, не расстраивайся. Поем. Только в следующий раз что-то полегче приготовь.
Он сел за стол и принялся есть, изредка поглядывая на телефон. Надежда Григорьевна заметила, что телефон лежит экраном вниз — раньше такого не было.
— Вить, а помнишь, как мы в отпуске в Крыму треску покупали? На рынке в Судаке? Ты говорил, что вкуснее моей рыбы в мире нет...
— Да, помню, — муж не отрывал взгляд от тарелки. — Давно это было.
— Пятнадцать лет назад. Лена тогда в море купалась первый раз...
— Надь, ты всё время о прошлом. Надо жить настоящим.
Настоящим? А что в её настоящем? Уборка, готовка, стирка. День за днём. А у него? У него работа, командировки, встречи с коллегами. Жизнь, в которой для неё нет места.
Виктор Семёнович доел, поднялся из-за стола.
— Спасибо, было вкусно. Я пойду телевизор посмотрю.
Надежда Григорьевна осталась одна на кухне. Тарелка Елены так и стояла пустая. Дочь заказала пиццу и ела её в своей комнате, разговаривая с Артёмом по видеосвязи.
— Что я такого сделала неправильно? — прошептала Надежда Григорьевна, убирая со стола. — Когда они перестали меня видеть?
Она вспомнила себя в двадцать семь, когда родилась Елена. Тогда казалось, что впереди целая жизнь, полная смысла. Растить дочь, создавать уют, быть нужной. А теперь? Теперь она как прозрачная — есть и одновременно нет.
Сидя в гостиной, Надежда Григорьевна смотрела на мужа. Он переключал каналы, но взгляд его был отсутствующим. О чём он думал? О ком? Недавно она заметила, что он стал следить за собой — купил новую рубашку, сменил одеколон. Для кого эти перемены?
— Вить, может, съездим куда-нибудь? На выходных? Давно никуда не ездили...
— У меня дела. Работа не ждёт.
— Какие дела в субботу?
— Объект проверить надо. Новая стройка.
Он соврал. Она это почувствовала всем сердцем, как чувствуют ложь женщины, прожившие в браке двадцать семь лет.
Ночью Надежда Григорьевна лежала и слушала дыхание мужа. Когда он перестал обнимать её во сне? Когда они стали спать, повернувшись друг к другу спинами?
Утром она не встала готовить завтрак. Лежала в постели и думала: а что, если исчезнуть на день? На два? Заметят ли?
— Мам, где кофе? — Елена заглянула в спальню. — Ты что, заболела?
— Нет. Просто устала.
— Ну и отдыхай. Я сама завтрак сделаю.
Дочь ушла. Виктор Семёнович собрался молча, не спросил, как дела, не попрощался.
Надежда Григорьевна встала, когда в доме стало тихо. Посмотрела на себя в зеркало. Потухшие глаза, седые корни волос, которые она всё забывала покрасить, мягкие линии лица, которые раньше называл милыми муж.
Она взяла телефон и набрала номер подруги.
— Валя? Это Надя... Помнишь, ты приглашала меня к себе? В гости?
— Конечно! Когда приедешь?
— А можно сегодня?
В голосе Валентины Петровны прозвучало удивление, но она сразу согласилась. Надежда Григорьевна собрала небольшую сумку, оставила записку на кухонном столе: «Уехала к подруге. Не знаю, когда вернусь».
В автобусе она думала о том, что делает это впервые за двадцать семь лет. Уезжает из дому, не спросив разрешения, не предупредив заранее.
Валентина Петровна встретила её с радостными объятиями. У неё была небольшая квартира в старом районе, но уютная, обставленная со вкусом.
— Рассказывай, что случилось, — сказала подруга, наливая чай.
Надежда Григорьевна рассказала. О равнодушии дочери, о странном поведении мужа, о том, что чувствует себя невидимкой в собственном доме.
— Знаешь, что я тебе скажу? — Валентина Петровна серьёзно посмотрела на подругу. — Ты забыла, что такое жить для себя. Вся в заботах о других, а о себе и не думаешь.
— А разве не так должно быть? Семья — это самое главное...
— Семья — да. Но не в ущерб себе. Посмотри на себя! Когда ты последний раз покупала что-то для себя? Когда ходила в театр, встречалась с друзьями?
Надежда Григорьевна задумалась. Действительно, когда?
— Завтра идём в салон красоты. А послезавтра — по магазинам. Покажем им, что Надежда Григорьевна ещё ого-го!
Три дня Надежда Григорьевна жила другой жизнью. Валентина Петровна водила её по городу, показывала места, где можно хорошо провести время. Они сходили в театр, в кафе, в торговый центр.
В салоне мастер сделал ей новую стрижку и окрашивание. Надежда Григорьевна не узнала себя в зеркале — выглядела моложе, свежее. Купила новое платье, туфли, косметику.
— Теперь ты готова к возвращению, — сказала Валентина Петровна.
На третий день Надежда Григорьевна включила телефон. Пятнадцать пропущенных от Елены, семь от мужа.
— Мам, где ты? Папа с ума сходит! — кричала дочь в трубку.
— Я у подруги. Хорошо отдыхаю.
— Как ты могла просто уйти? Мы же волнуемся!
— Волнуетесь? — удивилась Надежда Григорьевна. — А когда я была дома, вам было до меня дело?
Елена замолчала.
— Мам... приезжай домой. Пожалуйста.
Дом встретил её тишиной. Виктор Семёнович сидел на кухне с виноватым лицом. Елена металась по квартире, пытаясь навести порядок.
— Надя... — муж поднялся ей навстречу. — Ты так изменилась... красивая какая...
— Спасибо.
— Ты простишь меня? Я понял, что натворил. Без тебя дом не дом.
— А что именно ты натворил, Вить?
Он опустил глаза. Надежда Григорьевна поняла — её подозрения были не напрасными.
— Была одна женщина... на работе... Ничего серьёзного, просто... Я думал, что старею, что жизнь проходит мимо...
— И что тебя остановило?
— Когда ты исчезла, я понял, что значит быть одному. По-настоящему одному. Леня на парах, дома пусто... И я подумал: это же моя жизнь уходит. Не с той женщиной, а с тобой. Наша жизнь.
Елена подошла к ней, обняла.
— Мам, прости. Я не думала, что тебе так важно моё мнение. Просто я уже взрослая, мне казалось...
— Казалось, что я навязываюсь?
— Да. Но когда тебя не стало дома, я поняла, что ты — это основа всего. Дом без тебя как-то рассыпается.
Надежда Григорьевна обняла дочь и мужа. Семья. Они всё-таки семья. Но теперь она знала себе цену.
— Я буду готовить, убираться, заботиться о вас, — сказала она. — Но по-другому. Не из чувства долга, а потому что хочу. И раз в месяц я буду ездить к Вале. Отдыхать.
— А если мы против? — пошутил Виктор Семёнович.
— Тогда найду способ убедить, — улыбнулась Надежда Григорьевна. — У меня теперь есть опыт исчезновения.
Вечером они сидели за столом втроём. Елена с удовольствием ела мамину рыбу, Виктор Семёнович не жаловался на жирное. А Надежда Григорьевна смотрела на них и думала: иногда нужно исчезнуть, чтобы тебя заметили. Но главное — научиться ценить себя самой.
На кухонном окне стояли цветы, которые она купила для себя. Просто так, без повода. Первый подарок себе за много лет.