Тишина здесь имеет вес. Днём этот двадцатиэтажный стеклянный гигант, бизнес-центр «Орион», гудит, как растревоженный улей. Тысячи людей, тысячи забот, стук каблуков по мрамору, бесконечные телефонные звонки. Но ночью... ночью весь этот шум не просто исчезает. Он будто спрессовывается, превращаясь в густую, звенящую тишину, которая давит на барабанные перепонки.
Иногда я смотрю на своё отражение в отполированном до блеска полу и по старой привычке инженера-проектировщика думаю о марке этого керамогранита, о его износостойкости. Когда-то я спорил о подобных вещах с поставщиками, чертил схемы, рассчитывал нагрузки. Я создавал. Теперь — охраняю. Забавная ирония судьбы. Сорок два года, диплом инженера в ящике стола, ипотека и форма охранника. Работа — смотреть в мониторы на застывшие в полумраке коридоры и слушать тишину.
Мой предшественник, седой и сутулый Семёныч, увольнялся на пенсию. Передавая мне дела, он как-то странно на меня посмотрел и сказал: «Тут, Лёш, главное — не вслушиваться. Здание это... оно помнит. Особенно седьмой этаж. Говорят, там один работяга так увлёкся, что до сих пор с работы не ушёл. Так что если что услышишь — просто знай, это не тебе. И не лезь».
Я тогда кивнул, решив, что это просто стариковские байки для новичка.
Первые несколько смен прошли идеально. Я делал обходы, отмечался в журнале, читал книги. Тишина не давила, а наоборот, успокаивала. А потом я впервые это услышал.
Это была вторая неделя моей работы. Где-то около двух часов ночи я, как обычно, смотрел на экраны. И вдруг с одного из динамиков, подключённых к камере на седьмом этаже, донёсся звук. Чёткий, размеренный, одинокий шаг. Туф. Пауза. Туф. Пауза. Кто-то шёл по ковролину в офисном крыле.
Я вцепился глазами в монитор. Камера показывала длинный коридор, тускло освещённый аварийными лампами. Коридор был абсолютно пуст. Но шаги продолжались. Они не приближались, не удалялись. Просто раздавались где-то там, в глубине этажа, будто кто-то ходил по кругу в одном из запертых кабинетов.
Сердце застучало быстрее. Я переключился на другие камеры седьмого этажа. Пусто. Везде пусто. Шаги прекратились так же внезапно, как и начались. Вспомнились слова Семёныча: «...особенно седьмой этаж».
— Слышал что-нибудь странное по ночам? — спросил я своего сменщика Павла на следующий день. — Шаги, может... на седьмом.
Павел оторвался от кроссворда и посмотрел на меня как на идиота.
— Какие шаги? Ты, Лёш, поменьше тут в тишине сиди, а то черти мерещиться начнут. А чего тут слушать? Спи себе потихоньку, да и всё. Главное, чтобы начальство не застукало.
Я хотел было рассказать про звонки, про лифт, но осекся. Понял, что смотрю на него, как на стеклянную стену. Бесполезно. Я просто кивнул. С этой ночи я понял, что в этом здании я был абсолютно один.
Шаги на седьмом этаже стали моим ночным спутником. Я привык к ним. Я просто слушал, и от этого размеренного «туф... туф...» по спине бежал холодок. Это было неправильно. Звук без источника. Жизнь там, где её быть не должно.
Следующий этап начался примерно через месяц. Старый дисковый телефон на моём столе. Павел уверял, что его отключили давным-давно. И вот однажды он зазвонил. Резкий, дребезжащий, механический звон, от которого я подпрыгнул на стуле. Я поднял тяжёлую, холодную трубку. Внутри — абсолютная, мёртвая тишина. Я перевернул аппарат. Шнур, уходивший под стол, действительно был оборван и покрыт слоем пыли.
Через пару ночей он зазвонил снова. Долго, требовательно. Руки дрожали, но я заставил себя поднять трубку.
— Слушаю.
В ответ — треск статического электричества. И сквозь этот треск, едва различимо, донёсся шёпот. Уставший и безжизненный. Однажды я смог разобрать несколько слов, которые повторялись снова и снова: «...отчёт... нужно успеть... отчёт...».
Апогеем стал лифт. В «Орионе» было четыре пассажирских лифта, которые на ночь отключались. Как-то ночью я заметил, что у одного из лифтов, самого дальнего, на табло над дверью горит цифра «7». Это было невозможно.
А потом цифра сменилась на «6».
Я замер, не в силах оторвать взгляд от экрана. «5»... «4»... Лифт спускался. С седьмого этажа. Он ехал медленно, с какой-то нечеловеческой плавностью. «3»... «2»... «1».
Раздался тихий, мелодичный звон, и двери с мягким шипением разъехались. За ними была пустая, освещённая тусклым светом кабина.
Я был на грани. Я хотел уволиться, но мысль об ипотеке держала меня мёртвой хваткой. Я пытался найти рациональное объяснение, но все «может» звучали так неубедительно даже для меня самого.
Однажды ночью, после очередного звонка и очередной поездки лифта, я не выдержал. Хватит. Я должен пойти туда. На седьмой этаж. Я должен увидеть всё своими глазами. Любое объяснение было лучше, чем сводящая с ума неизвестность.
Я взял свой тяжёлый фонарь, который больше придавал уверенности, чем света, и ключ от лифтов. Сердце колотилось так, что казалось, оно вот-вот пробьёт рёбра. Я активировал лифт, тот самый, «призрачный», и нажал кнопку седьмого этажа.
Дзинь. Седьмой этаж.
Двери открылись, и я шагнул в полумрак. Здесь было не просто прохладно — воздух был неестественно холодным, как в склепе. Он был спёртый, тяжёлый, пахло пылью, старой бумагой и ещё чем-то неуловимым — запахом застарелой тревоги и давно остывшего кофе. Я включил фонарь. Его луч, вязкий и слабый в этой густой темноте, выхватил из мрака длинный коридор, ряды одинаковых дверей, стеклянные перегородки офисов. Тишина. Никаких шагов.
Я дошёл почти до конца коридора, когда заметил, что дверь в последний офис, «Глобал-Консалтинг», приоткрыта. Из щели пробивался слабый голубоватый свет.
Вот оно. Я затаил дыхание и толкнул дверь.
Это был большой офис в стиле «опен-спейс». Десятки столов. И все они были тёмными и пыльными. Кроме одного. Один стол в самом дальнем углу был идеально чистым. На нём стоял старый, пузатый монитор, который и излучал этот призрачный синий свет. На экране медленно ползли строки цифр. Рядом лежала аккуратная стопка бумаг, ручка, стояла чашка с недопитым кофе.
И тут я услышал его. Шаг. Прямо за моей спиной.
Я обернулся так резко, что у меня хрустнуло в шее.
В нескольких метрах от меня стоял человек. Мужчина лет пятидесяти, в строгом, но старомодном деловом костюме. Он был худой, бледный, с глубоко запавшими глазами. И он был полупрозрачным. Сквозь его фигуру я мог видеть столы и стулья позади. Он не отбрасывал тени.
Ужас парализовал меня. А потом он заговорил. Его голос был тихим, лишённым всяких эмоций, именно тот, который я слышал в телефонной трубке.
— Вы к кому? У нас уже не приёмное время.
Язык не слушался меня.
— Мне нужно закончить квартальный отчёт, — продолжил он своим монотонным голосом, глядя куда-то сквозь меня. — Сроки горят. Начальство будет недовольно. Очень недовольно.
Он прошёл мимо, даже не заметив меня, и сел за свой стол. Его прозрачные пальцы зависли над клавиатурой.
Я понял. Это был не злой дух. Это был призрак обычного офисного работника. Человека, которого работа поглотила, переварила и выплюнула даже после смерти. Он умер прямо здесь, за своим столом, от сердечного приступа, не успев сдать проклятый отчёт. И теперь его душа навсегда застряла в этом цикле.
Страх начал отступать, сменяясь странной, щемящей жалостью. Я смотрел на эту бледную, измученную фигуру, и мне было невыносимо жаль его. В нём я видел частичку себя, частичку всех тех, кто кладёт свою жизнь на алтарь дедлайнов и планов. Я вдруг вспомнил, как сам однажды провёл в бюро почти двое суток, доделывая срочный проект. Помню гудящую голову, вкус остывшего кофе, который уже не бодрил, а только горчил, и красные от бессонницы глаза начальника, который говорил: «Давай, Лёша, ещё немного, от этого зависит всё». Тогда казалось, что это действительно важно. А сейчас я даже не помню, что это был за проект...
Что я мог сделать? Вызвать священника? Это было бы глупо. Нужно было что-то другое. Что-то человеческое.
Я медленно подошёл к его столу. Я набрался смелости и тихо сказал:
— Андрей Петрович.
Фигура вздрогнула и медленно повернула ко мне своё бесцветное лицо. Я прочёл его имя на старой, выцветшей табличке на краю стола.
— Андрей Петрович, — повторил я твёрже. — Отчёт готов. Вы всё сделали. Всё идеально. Можете больше не беспокоиться.
Я протянул руку и взял со стола стопку бумаг. Они были холодными, как лёд.
— Я сам передам его начальству утром, — сказал я, глядя ему прямо в глаза. — Ваша работа на сегодня окончена. Вы можете идти домой.
Он смотрел на меня, и в его пустых глазах начало что-то меняться. Вечная тревога и усталость стали медленно уходить. На его прозрачных губах появилась слабая, едва заметная улыбка. Улыбка безмерного облегчения.
— Домой... — прошептал он, и этот шёпот был уже не мёртвым, а тёплым. — Да. Пора домой.
Он медленно встал. Его фигура стала ещё более прозрачной, она начала таять, как утренний туман под лучами солнца. Он кивнул мне. Это был жест благодарности. А потом просто исчез.
В офисе стало теплее. Тяжёлый, давящий воздух исчез. Я постоял ещё немного, держа в руках пачку ледяных бумаг. Потом положил их на стол, развернулся и пошёл к выходу.
Больше в здании «Орион» ничего странного не происходило. Шаги стихли. Телефон молчал. Лифт послушно стоял на первом этаже.
Я проработал там ещё два месяца, пока не нашёл другую работу, по специальности. Когда я увольнялся, то рассказал эту историю Павлу. Он долго смотрел на меня, а потом сказал:
— А я ведь знал, что на седьмом кто-то есть. Семёныч ещё рассказывал про того работягу, что с работы не ушёл. Только он боялся туда ходить, говорил — не наше это дело. А ты, Лёш, молодец. Ты его отпустил.
Я не знаю, был ли это сон или я действительно встретился с заблудшей душой. Но я знаю одно: иногда самый страшный ужас — это не клыки и когти, а бесконечная, бессмысленная рутина, которая может не отпустить даже после смерти. И иногда, чтобы победить этот ужас, не нужно оружие. Достаточно простого человеческого сочувствия.
Так же вы можете подписаться на мой Рутуб канал: https://rutube.ru/u/dmitryray/
Или поддержать меня на Бусти: https://boosty.to/dmitry_ray
#мистика #страшныеистории #ужасы #рассказ