Анна замерла на краю плетеной корзины, вцепившись пальцами в грубый плетеный прут. Под ногами скрипела дощатая платформа, а где-то далеко внизу, за пределами этого хлипкого, по ее мнению, убежища, расстилался ковер из крошечных домиков, лоскутных полей и ниточек дорог. Воздух был холодным, чистым и невероятно тихим. Тишина была оглушительной.
— Нравится? — раздался спокойный голос за ее спиной.
Она обернулась. Пилот, представившийся Михаилом, стоял, прислонившись к противоположному борту корзины. Он был одет в практичную куртку, а его лицо, обветренное и испещренное морщинами у глаз, казалось, было вылеплено из той же породы, что и эти горы на горизонте.
— Я… Я не знаю, — честно ответила Анна, и ее голос прозвучал неестественно громко в этой звенящей тишине. — Я пока не решила, нравится мне этот восторг или это ужас.
Михаил усмехнулся, и в его глазах мелькнуло понимание.
— Самый частый ответ. Давление в норме, высота — четыреста метров. Можно расслабить хватку, корзина прочнее, чем кажется.
Анна с усилием разжала затекшие пальцы. Она приехала сюда, в этот провинциальный аэроклуб, на порыве отчаяния. Развод, переезд, ощущение, что жизнь катится под откос, как разбитая тарелка, которую уже не склеить. Полет на воздушном шаре был в ее списке «100 вещей, которые нужно сделать перед смертью». Раньше этот список казался ей забавным, теперь — зловещим. Она решила вычеркивать пункты с отчаянной решимостью онкологического больного, хотя болела лишь душой.
Шар плыл почти бесшумно. Лишь изредка Михаил на несколько секунд включал горелки, и над их головами с ревом рождался ослепительный столп огня, заставляющий шар плавно набирать еще несколько метров высоты. Каждый раз Анна вздрагивала.
— Вы всегда так молчаливо работаете? — спросила она, чтобы заглушить внутреннюю тревогу.
— С пассажирами? По-разному. Есть те, кто болтает без умолку, пытаясь заполнить тишину. Есть те, кто просто плачет. А есть те, кто, как вы, замирают и ведут долгий разговор с самими собой. Тишина здесь — не пустота. Она — главный компонент полета.
— И о чем же я с собой говорю? — удивилась Анна.
— Судя по лицу, о том, как же вы оказались в этой корзине, вместо того чтобы быть в своей безопасной квартире с чашкой утреннего кофе. И о том, что все проблемы, которые внизу казались горами, отсюда выглядят… как? — он сделал широкий жест рукой.
Анна посмотрела вниз. Да, ее жизнь была где-то там. Офис, где она просидела десять лет, выглядел песчинкой. Бывшая квартира — точкой в сетке улиц. Машина, которую они не могли поделить, была неразличима. И все эти ссоры, обиды, бумаги от адвоката, слезы по ночам… С этой высоты все это теряло свой вес, свой драматизм. Оно не становилось неважным, нет. Оно просто занимало свое, очень маленькое место в общей картине.
— Как на карте, — прошептала она. — Все видно сразу, целиком. Но не видно деталей.
— Именно. С высоты всегда видна структура, а не грязь на асфальте. Поэтому после полета некоторые принимают самые важные решения в жизни.
— А вы не боитесь? — вдруг спросила Анна. — Каждый день подниматься в небо на этом… на этом шарике?
Михаил потрогал рукой прочную ткань купола.
— Шар — это не самолет. У него нет двигателя. Он не летит, он плывет. Он часть воздуха. Бояться здесь — все равно что бояться воды, находясь в лодке. Ты не контролируешь направление ветра, но ты можешь выбрать высоту, где дует нужный тебе поток. Это учит смирению. И доверию.
— Доверию к чему?
— К небу. К ветру. К самому себе. Вот смотри. — Он снова включил горелку, и шар, набирая высоту, пробил тонкий слой облаков. Мир внизу исчез. Они оказались в ослепительной белизне, залитые утренним солнцем. Казалось, они плыли по молочной реке, а над головой простиралось бесконечное синее небо. Это было потрясающе красиво. Анна ахнула.
— Красиво, да? — Михаил выключил огонь. — А чтобы увидеть это, нужно было решиться зайти в туман. В неизвестность. Внизу все было понятно и знакомо. А здесь — нет. Но именно здесь и открывается настоящая красота.
В этой белой безмятежности Анна почувствовала неожиданное умиротворение. Страх отступил, уступив место чувству, которое она давно забыла, — благоговению. Она сняла перчатки и провела рукой по прохладному борту корзины. Это было реально. Она была здесь.
— Я бежала от себя, — тихо сказала она, не глядя на Михаила, а глядя в белоснежную пустоту. — Думала, если я изменю обстановку, сделаю что-то экстремальное, то и внутри что-то переключится.
— И переключилось?
— Пока нет. Но… perspective, как говорят англичане, изменился. С высоты моя драма выглядит не как трагедия, а как… как эта карта внизу. Со своими дорогами, тупиками и развилками. Я просто заблудилась на ней.
— Самое главное — знать, что ты на карте есть, — заметил Михаил. — А не чувствовать себя потерянной точкой в нигде.
Они молча плыли над облаками несколько минут. Анна думала о том, как долго она была именно потерянной точкой. Точкой, которую бросили. Точкой без цели.
Внезапно Михаил посмотрел на приборы и компас.
— Пора спускаться. Ветер меняется.
Он нашел разрыв в облаках, и шар снова плавно пошел вниз. Когда они вынырнули из белой пелены, пейзаж внизу был уже другим. Они проплыли над лесом, над извилистой лентой реки. Анна с удивлением смотрела на проплывающие под ними кроны деревьев. Она видела, как над полем кружит ястреб, как по дороге мчится одинокая машина. Жизнь кипела там, внизу, а она парила над ней, как сторонний наблюдатель. Но теперь это наблюдение не вызывало тоски, а давало странную силу.
Приземлялись они мягко, почти невесомо. Корзина лишь слегка толкнулась о землю и проехала несколько метров по полю, пока помощники Михаила на земле не поймали ее за причальные канаты. Все было кончено.
Анна с трудом переступила через борт корзины. Ноги были ватными, земля под ногами казалась невероятно твердой и устойчивой. Мир вернул свои запахи, звуки, свою плотность.
Пока команда укладывала огромный купол шара, Михаил подошел к Ане.
— Ну что, решили для себя, что это было? Восторг или ужас?
Анна глубоко вдохнула запах скошенной травы и земли. Она посмотрела на небо, где их шар, уже сдутый, лежал на поле, как огромный пестрый ковер. А высоко в небе плыли другие облака.
— Ни то, ни другое, — сказала она наконец, глядя ему в глаза. — Это была ясность.
На ее лице появилась улыбка, первая за долгие месяцы, которая дошла до глаз.
— Я поняла, что была не в той точке своей карты. Просто не в той. И чтобы это увидеть, мне нужно было подняться над ней. Спасибо вам.
— Всегда пожалуйста, — кивнул Михаил. — Возвращайтесь как-нибудь. В другой ветер. Карта всегда разная.
Анна пошла к своей машине. Она не оглядывалась на поле и скомканный шар. Она смотрела вперед, на дорогу, ведущую обратно в город. В кармане у нее лежал телефон, полный сообщений и напоминаний о прежней жизни. Но теперь она смотрела на него не как на источник тревоги, а как на навигатор. Инструмент.
Она села за руль, завела двигатель. И прежде чем тронуться с места, она достала телефон и отправила единственное сообщение своему бывшему мужу. Короткое и простое: «Давай разделим все без суда. Я не хочу больше тратить на это силы».
Она не ждала мгновенного ответа. Она просто положила телефон на пассажирское сиденье и тронулась в путь. За окном мелькали те самые поля и дома, которые час назад были крошечными и незначительными. Теперь они снова обрели размер и детали. Но что-то в ней изменилось навсегда. Она больше не была пленником этих деталей. Она знала, что где-то там, наверху, существует другой взгляд. Взгляд с высоты. И эта мысль придавала ей твердости.
Первый полет закончился. Но где-то внутри нее навсегда осталось небо, упакованное в ромбики разноцветной оболочки шара, и тишина, в которой, наконец, стало слышно ее собственное сердце.