— Ужасно готовишь, — скривилась Валентина Ивановна, отодвигая тарелку с борщом. — Моя Жучка и то привередливее в еде.
Я стояла у плиты, помешивая картофель, и чувствовала, как внутри всё закипает. Третий раз за неделю. Третий раз свекровь демонстративно морщится от моей стряпни, будто я подала ей что-то несъедобное.
— Что именно не так? — спросила я, стараясь говорить спокойно.
— Да всё не так! — махнула рукой Валентина Ивановна. — Борщ пресный, мясо жёсткое, картошка разваренная. Как ты вообще Артёма кормишь?
Мой муж поднял глаза от телефона и неловко улыбнулся:
— Мам, да нормально всё. Я не жалуюсь.
— Ты не жалуешься, потому что не знаешь, что такое настоящая домашняя еда, — отрезала свекровь. — При мне ты ел совсем другое.
В кухне пахло укропом и лавровым листом. Солнце било в окно, освещая стол, накрытый клетчатой скатертью. Обычный семейный обед воскресного дня, но атмосфера была напряжённой, как струна.
— Валентина Ивановна, — сказала я, садясь напротив, — может, покажете, как правильно готовить? Я буду благодарна.
— А что толку показывать? — вздохнула свекровь. — Дело не в рецептах, дело в руках. У одних руки золотые, а у других...
Она не закончила фразу, но смысл был ясен. Артём поперхнулся супом и закашлялся.
— Мам, хватит, — сказал он, когда откашлялся. — Лена старается.
— Старается, — повторила Валентина Ивановна с иронией. — Видно, как старается.
Она встала из-за стола, хотя борщ почти не тронула, и прошла в гостиную. Через минуту оттуда донеслись звуки телевизора — какой-то кулинарный канал.
— Не обращай внимания, — тихо сказал Артём. — Она всегда такая придирчивая.
— Всегда? — переспросила я. — А как же твоя первая жена? К ней она тоже придиралась?
Артём замолчал, нахмурился. Тема его первого брака была болезненной — Настя погибла в автокатастрофе три года назад, а свекровь до сих пор считала её идеалом.
— К Насте мама относилась по-другому, — наконец сказал он.
— По-другому — это как?
— Ну... они же пять лет вместе прожили. Привыкли друг к другу.
— А мы с тобой сколько живём?
— Два года, — ответил Артём, и в его голосе прозвучала неуверенность.
Два года семейной жизни, два года попыток завоевать расположение свекрови. Я готовила её любимые блюда, спрашивала советы, покупала подарки. Ничего не помогало. Валентина Ивановна оставалась холодной и критичной.
— Артём, — сказала я, — а что если я запишусь на курсы кулинарии? Может, тогда мама будет довольна?
— Не знаю, Лен. Попробуй, если хочешь.
Вечером, когда свекровь ушла к себе в комнату, я мыла посуду и размышляла о происходящем. В раковине лежали почти полные тарелки — не только Валентина Ивановна, но и Артём съел совсем немного.
— Может, я действительно плохо готовлю? — спросила я у мужа.
— Да нет, — ответил он рассеянно, не отрываясь от ноутбука. — Нормально готовишь.
— Тогда почему ты тоже почти ничего не ел?
— А? — Артём поднял глаза. — Просто не очень голодный был.
На следующий день я пошла в книжный магазин, купила несколько поваренных книг. Дома внимательно изучила рецепт борща — классический, украинский, с копчёными рёбрышками и правильной заправкой.
Потратила на готовку весь вечер. Варила бульон четыре часа, добавляла специи по граммам, следила за каждым этапом. Получился наваристый, ароматный борщ — такой, какой готовила моя бабушка.
— Ну что, — сказала я за ужином, — как теперь?
Валентина Ивановна попробовала, поморщилась:
— Слишком жирно. И свёклы много. Цвет неестественный.
— Но ведь борщ должен быть красным! — не выдержала я.
— Должен, но не такой яркий. У Насти получался нежно-розовый, красивый.
Я посмотрела на Артёма. Он опять ел неохотно, будто заставляя себя.
— Тебе тоже не нравится?
— Нет, нравится, — быстро ответил он. — Просто много специй, наверное.
Но в его глазах читалось что-то странное. Не просто нежелание расстраивать мать или жену. Что-то другое.
На следующий день решила провести эксперимент. Пошла в ресторан, где работала подругой Марина — су-шеф в неплохом заведении.
— Мар, — сказала я ей, — можешь сделать мне одолжение? Приготовь борщ, как умеешь, а я его домой отвезу.
— Зачем? — удивилась Марина.
— Хочу понять, дело во мне или в чём-то другом.
Марина пожала плечами, но согласилась. Через час я везла домой контейнер с ресторанным борщом — идеальным по всем параметрам.
За ужином подала его как свой.
— Ну вот, — сказала Валентина Ивановна после первой ложки, — опять то же самое. Без души готовишь, без любви.
Артём тоже поморщился:
— Что-то вкус какой-то... не наш.
Я смотрела на них и не понимала происходящего. Ресторанный борщ, приготовленный профессиональным поваром, им тоже не нравился.
Вечером позвонила Марине:
— Слушай, а тот борщ, что я забрала — он был нормальный?
— Конечно! Я сама пробовала, отличный получился. А что?
— Им не понравился. Сказали, что без души и вкус не наш.
Марина помолчала:
— Лен, а ты не думала, что дело не в еде?
— А в чём тогда?
— Не знаю. Но если даже ресторанное блюдо им не подходит... Это странно.
Следующие дни я наблюдала за поведением свекрови и мужа во время еды. Валентина Ивановна морщилась от всего подряд — от овсянки с утра, от салата на обед, от макарон с курицей на ужин. Артём тоже ел неохотно, постоянно что-то жевал медленно, будто размышляя.
В четверг утром зашла к соседке Тамаре Петровне за солью. Она готовила что-то ароматное на кухне.
— Ох, Леночка, — сказала она, помешивая кастрюлю, — как же ты терпишь эту свекровь? Каждый день слышу через стенку — то одно не так, то другое.
— Слышите что именно?
— Да всё подряд! То еда невкусная, то квартира грязная, то ты не так ходишь. А сын твой молчит, поддакивает.
Тамара Петровна наклонилась ближе:
— А знаешь что странно? Вчера видела, как Валентина Ивановна в магазине полную тележку еды набрала. Деликатесы всякие, консервы дорогие. Спрашиваю — что, праздник? А она отвечает: для собачки покупаю.
— Для Жучки?
— Ага. Только вот Жучка-то у неё уже полгода как... — соседка осеклась, посмотрела на меня внимательно. — Ой, ты не знала?
Сердце ёкнуло. Жучка умерла полгода назад? Но Валентина Ивановна постоянно о ней говорит, сравнивает с моей готовкой...
— Тамара Петровна, вы точно знаете?
— Конечно! Сама видела, как они с Артёмом хоронили. В сквер носили, под березкой закопали. Валентина Ивановна ещё плакала сильно.
Я поблагодарила соседку и вернулась домой в смятении. Почему свекровь скрывает смерть собаки? И зачем покупает столько еды?
Вечером решила проверить. Дождалась, когда Валентина Ивановна ушла в душ, и заглянула в её комнату. На столике стояли открытые банки с мясными консервами, рядом лежали пакеты с дорогими продуктами.
В углу на подстилке лежала старая собачья миска. Пустая.
Я подошла к шкафу и случайно задела одну из банок. Заглянула внутрь — консервы были съедены. Причем недавно, ложка ещё лежала рядом.
Валентина Ивановна ела собачьи консервы.
В голове начали складываться странные кусочки пазла. Постоянная критика моей еды. Покупка собачьего корма. Упоминания о мёртвой Жучке. Что это всё значило?
Артём пришёл с работы поздно. За ужином он опять поморщился от моих котлет, но я уже не обращала внимания. Меня занимал другой вопрос.
— Артём, — сказала я как можно спокойнее, — как там мамина Жучка? Давно её не видела.
Муж замер с вилкой в руках:
— А... Жучка... Она... гуляет много на улице сейчас.
— Понятно. А что она ест? Мама говорила, что она привередливая.
— Ест... обычную еду. Собачью.
Он явно врал. И врал плохо — голос дрожал, взгляд бегал по сторонам.
Поздно вечером, когда все спали, я услышала тихие звуки из комнаты свекрови. Что-то вроде чавканья. Подкралась к двери, заглянула в щель.
Валентина Ивановна сидела на кровати и ела консервы прямо из банки. Ела жадно, торопливо, время от времени оглядываясь на дверь. На полу стояли ещё несколько открытых банок с собачьим кормом.
Но самое страшное было не это. Рядом с ней лежала фотография Жучки, а перед фотографией — маленькая тарелочка с едой. Как на поминках.
Я осторожно отошла от двери, чувствуя, как по спине ползает холодок. Что происходило в этом доме?