— Спасибо, мама, за веру в мое светлое будущее. Гроб со скидкой уже выбрала? Ты же, как всегда, зарядила меня оптимизмом. От души душевно в душу.
Карина закрыла дверь квартиры и прислонилась к косяку, пытаясь отдышаться. Подъем на третий этаж отнял последние силы. В ушах звенело, в висках стучало, и все тело было ватным, будто бы после гриппа, только в десять раз хуже. Она сбросила кроссовки и побрела в комнату, которую когда-то, казалось, навсегда покинула 10 лет назад, уезжая поступать в институт.
Город за окном был прежним: те же пятиэтажки, тот же сквер с кривыми дорожками. Только она была уже другой. Не восторженной школьницей с мечтой объездить весь мир, а пациенткой с толстой папкой медицинских заключений и диагнозом, который звучал как приговор.
Когда ей его поставили, она моментально поняла, что не справиться без помощи. Друзья друзьями, но необходимо крепкое и сильное плечо. И тогда она позвонила матери. Все рассказала, надеясь, что мама, как в детстве, моментально решит ее проблему.
— Конечно, приезжай, дочка, — голос матери звучал спокойно и даже как-то обреченно. — Мы справимся, я помогу.
Помогу. Это слово стало последним в ее внутреннем споре: возвращаться или нет. Карина наивно представляла, как мать будет рядом: варить бульоны, возить на процедуры, держать за руку в палате, сражаться вместе с ней. Она собрала чемоданы и вернулась. В свой родной город, в свою старую комнату. В свое, как она думала, убежище.
Первые дни все шло более-менее сносно. Мама хлопотала по дому, старалась кормить повкуснее, расспрашивала о врачах. Но уже тогда Карину смущали ее взгляды. Полные жалости и какой-то обреченности, будто бы она разговаривает не с живой дочерью, а с покойником.
А потом началось.
Карина проснулась от странного шороха. Было еще рано, за окном только светало. Она лежала лицом к стене и сквозь сон поняла, что в комнате кто-то есть. Медленно перевернувшись, увидела мать. Та стояла у ее письменного стола, держа в руках старый альбом с фотографиями. Лицо женщины было сосредоточено и печально.
— Мам? — прошептала Карина, сердце екнуло от необъяснимой тревоги. — Что ты делаешь?
Мама вздрогнула, но не испугалась. Просто медленно закрыла альбом.
—Так, ничего. Вот подумала, надо все фотографии собрать в одно место. И скинь мне все свои фото, закину на флешку.
Мать вышла из комнаты, оставив Карину в состоянии странного, липкого недоумения.
Спустя пару дней странности повторились. Карина пошла в душ, оставив телефон на столе. Когда вернулась, обнаружила, что мама спокойно копирует все номера из ее телефонной книжки к себе.
— Мам, что происходит?
— Ах, ты про это, — женщина, увлеченно продолжила свое занятие, даже не обернувшись. — Решила переписать твои контакты. Мало ли что произойдет. Ты же любишь пароли везде ставить. Мне же понадобится потом связаться с твоими друзьями.
«Мало ли что», «потом понадобится». Фразы повисла в воздухе тяжелым, ядовитым облаком. Карине моментально стало грустно и она даже не нашла, что ответить. Да, мама есть мама, обдумывает все на несколько ходов вперед, но все это как-то цинично.
Но последней точкой стала история с ноутбуком.
Карина с трудом вернулась с очередного сеанса химиотерапии. Мама должна была ее встретить, но почему-то не смогла. Упав в кровать, моментально отключилась. Проснулась от жажды. С трудом встав, пошла на кухню за водой, проклиная свою забывчивость. Надо было заранее поставить воду около кровати.
Зайдя на кухню, просто застыла. Ее мама сидела за ее раскрытым ноутбуком. Женщина изучала что-то и даже не услышала шагов дочери. Карина подошла ближе и увидела, что это ее переписка с лучшей подругой Аней. Они обсуждали ее тошноту, ее бывшего, работу.
Карина схватилась рукой за косяк. Внутри нее бушевало пламя ярости.
— Что ты делаешь?! — ее голос сорвался на визг. Она рванулась вперед и с силой захлопнула крышку ноутбука, едва не прищемив матери пальцы. Та вскочила со стула. На ее лице мелькнуло не испуганное, а какое-то оскорбленное выражение.
— Карина! Успокойся! Ты чего это?
— Я спрашиваю, что ты делаешь? Это подло и низко читать чужие переписки! Это мое! Личное! Или в твоем доме у меня нет ничего личного?
— Да я же не со зла! — повысила голос мать. — Ты лежишь, больная, а я должна знать, что с тобой происходит! Я твоя мать!
— Знать?! Что ты хочешь знать? Результаты анализов? Я тебе их показываю! Состояние? Я тебе говорю! А ты сейчас шпионишь!
— Шпионю? Я должна знать всех твоих подруг. Потом же надо будет написать что-то на твоей странице.
Слезы хлынули из глаз Карины градом. Она вся тряслась от истерики.
— Написать? Ты меня уже сразу в церкви сходи отпей. Или отпевание закажи. Блин, как там правильно говорить? Отпой, отпей, отпоют пусть? Что там с этой церковью? Да плевать, короче, ты меня поняла! Я думала, ты будешь мне помогать. Думала, мы вместе со всем справимся. А ты …
Она не смогла договорить. Ведь взгляд у матери стал каким-то жестким, будто бы она смотрела не на единственного ребенка, а на букашку.
— Хватит истерик, Карина. Ты не ребенок. Давай начистоту. Ты серьезно больна. Очень серьезно и это не шутки. Я должна быть ко всему готова. Должна знать, как связаться с твоими друзьями, с твоим начальством с той работы, где ты еще числишься. Должна знать про все твои тайны. Кредит есть?
Карина вяло кивнула.
— Значит, надо его закрыть. Должна знать твои пароли, чтобы оповестить всех, когда тебя не станет. Я твоя мать, и это мой долг. Я должна все предусмотреть.
В комнате повисла оглушительная тишина. Она смотрела на маму, не веря своим ушам. «Должна все предусмотреть». Эти слова прозвучали страшнее любого врачебного прогноза.
— Ты что, уже похоронила меня? — прошептала она. Голова внезапно стала так болеть, что затошнило. Она вцепилась в косяк, как в спасательный круг, чтобы не потерять сознание. — Мы только начали лечение! Врачи говорят, что я поправлюсь. А ты уже решила, что я труп?
— Не говори ерунды! — голос у матери дрожал от какой-то звериной ярости. В ее глазах читалось не раскаяние и стыд, а досада. — Я реалистка и прекрасно оцениваю свои шансы. Поверь, когда ты мне озвучила свой диагноз, я все изучила. Шансов нет. И да, я плакала сутки. Выла, как волчица на луну. Надо смотреть правде в глаза. А ты витаешь в облаках, как всегда.
Она резко прошла мимо дочери и вышла из комнаты. Карина осталась стоять одна, среди родных стен, которые внезапно стали похожи на стены склепа. Ее собственная мать мысленно поставила на ней крест. И это было больнее, чем химия, страшнее, чем диагноз.
Она не помнила, как добралась до кровати и провалилась в пустоту. Плакать уже не было сил. Было только леденящее, тотальное одиночество.
На следующий день она позвонила бабушке. Карина, пытаясь сдержать рыдания, рассказала ей все. Бабушка молчала минуту, а потом сказала тихим, но твердым голосом:
— Собирай вещи, рыбка. Сейчас же. Я за тобой заеду. Живи у меня.
Переезд к бабушке прошел тихо. Мать не протестовала, только смотрела печально. Елена Петровна не лезла в душу, не задавала лишних вопросов. Она просто была рядом. Варила куриный бульон, когда Карину рвало после химии, молча сидела рядом, держа ее за руку, когда та плакала от боли и страха, читала вслух сказки, чтобы отвлечь. Она не хоронила Карину. Она сражалась за нее. Каждый день.
Казалось, надежды нет. Но чудо случилось. Ремиссия.
Карина плакала, обнимая бабушку и сжимая результаты в руках. Казалось, самое страшное позади. Теперь можно начинать жить заново: восстанавливать силы, искать работу, строить планы. Но тень материнского «креста» нависала над ней даже сейчас.
Карина позвонила ей, радостная, вытирая слезы.
— Мам, ремиссия! Представляешь? Полная!
— Это хорошо, — отозвалась мать, но в ее тоне не было радости.
Карина повесила трубку с неприятным осадком. Дальше — больше. Мама звонила каждый день. Но ее разговоры были странными. Она не спрашивала о планах, не интересовалась, как Карина себя чувствует. Она расспрашивала о симптомах: «А голова не болит? А кости не ломит? А аппетит хороший? Ты не худеешь?» Вопросы были не заботливыми, а диагностическими. Как будто она выискивала признаки рецидива.
Как-то раз Карина, уже начавшая потихоньку работать удаленно, подслушала их разговор с бабушкой по телефону.
— Мама, как она?
— Да прекрасно! Уже с клиентами общается, гуляет каждый день. Молодец!
— Ну, гулять ей надо осторожно. Скоро зима, простывать нельзя. И работа эта, пусть бросает. Напрягаться ей вредно. Лучше бы полежала.
Но кульминацией стал визит матери. Она пришла в гости с тортом, который Карина обожала в детстве. Сначала были разговоры обычные, стандартные: погода, природа. Но внезапно все изменилось.
— Знаешь, Карина, — начала она, отламывая кусочек бисквита вилкой. — Мне тут посоветовали одну контору шикарную, памятники делают. Очень качественно, и цены демократичные. Мы можем съездить, посмотреть каталог. Выбрать что-то скромное, но достойное. Чтобы потом не метаться.
Карина остолбенела. Она смотрела на мать, и у нее перехватило дыхание.
— Ты о чем это? — выдавила она.
— Ну, как о чем? — удивилась мама. — Надо же быть готовой ко всему. Ремиссия — дело непостоянное. А я хочу, чтобы у тебя все было красиво.
В тот вечер Карина не выдержала. Она накричала на мать, обвинила ее в том, что та своими мыслями и словами просто притягивает беду, что она хочет ее смерти, раз уже выбирает памятник. Мама уехала в слезах, обиженная, бормоча что-то о черной неблагодарности.
Когда захлопнулась дверь, Карина посмотрела на бабушку:
— Вот что у нее в голове? Хлебушек? Бабушка, как с этим бороться? Она же любит меня. Я снова начала бояться засыпать, потому что мне кажется, что я завтра проснусь, и болезнь вернется. Потому что она в это верит. Сильнее, чем я в свою ремиссию.
Елена Петровна вздохнула.
— Рыбка моя, с некоторыми вещами нельзя бороться. Их можно только отодвинуть. Твоя мать всегда была такой. Она не умеет бороться. Она умеет готовиться к поражению. Ей так спокойнее. Если ты готов к худшему, оно не будет таким уж болезненным.
— Я же выжила!
— А она этого не видит. Она видит только свой страх. И заставить ее увидеть тебя настоящую, живую, не может. Это ее выбор.
— Так что же мне делать? — с отчаянием спросила Карина.
— Жить, — просто сказала бабушка. — Жить так ярко, как только можешь. Радоваться каждому утру без боли. Строить планы. Влюбляться. Ошибаться. Путешествовать. Работать. Ты выиграла свою войну с болезнью. Теперь выиграй войну за свою жизнь. Не доказывай ей, что ты жива. Просто живи. А она рано или поздно все осознает.
Карина смотрела в окно на зажигающиеся огни города. Впервые за долгое время она почувствовала не просто надежду. Она поняла, что бороться нужно не с матерью. А за себя. Каждый день. Каждый час. Просто жить. Вопреки диагнозам, вопреки прогнозам, вопреки всему. Потому что ее жизнь принадлежала только ей.