Надежда молча смотрела на разбитую вазу у своих ног, а свекровь продолжала кричать что-то про неуклюжих городских выскочек, которые ничего не умеют и всё портят.
Осколки блестели на паркете, как слёзы, которые она изо всех сил сдерживала. Ваза была подарком её покойной бабушки — единственная вещь в этом доме, которая напоминала ей о прежней жизни. До замужества. До переезда в эту трёхкомнатную квартиру на окраине города, где каждый сантиметр пространства контролировала Галина Петровна.
— Вечно от тебя одни проблемы! — голос свекрови резал уши. — Руки-крюки! Даже вазу нормально переставить не можешь!
Надежда подняла глаза. В дверном проёме стоял Павел, её муж. Он видел всё: как свекровь специально толкнула её локоть, когда она протирала полку, как ваза полетела вниз. Видел и молчал.
— Павел, — тихо позвала она.
Он отвёл взгляд.
— Мам, да ладно тебе. Купим новую вазу.
— Новую? — Галина Петровна всплеснула руками. — Да эта твоя жена весь дом разнесёт, пока до новой вазы дело дойдёт!
Три года. Три долгих года Надежда терпела. Переехали они сюда сразу после свадьбы — Павел убедил, что так будет лучше. Экономнее. Практичнее. "Мама одна, ей помощь нужна", — говорил он тогда, глядя влюблёнными глазами. А она, дурочка, поверила.
Первый месяц ещё можно было терпеть. Галина Петровна придиралась по мелочам: не так картошку чистишь, не туда тарелки ставишь, не тем порошком стираешь. Надежда списывала всё на период адаптации. Думала, привыкнут друг к другу.
Но становилось только хуже.
— Соберёшь осколки и вымоешь пол как следует, — приказала свекровь. — А то опять разведёшь грязь, как в прошлый раз.
В прошлый раз Надежда мыла полы три часа подряд, потому что Галине Петровне всё время казалось, что где-то осталась пыль. Павел тогда сидел в соседней комнате и играл в компьютерные игры. Даже не вышел посмотреть, что происходит.
Надежда молча опустилась на колени и начала собирать осколки. Один из них больно вонзился в палец. Капля крови упала на паркет.
— Ну вот! — взвизгнула Галина Петровна. — Теперь ещё и кровь! Ты специально это делаешь? Хочешь, чтобы я инфаркт получила?
— Мам, хватит, — буркнул Павел, но в его голосе не было настоящего протеста. Скорее усталое раздражение — не на мать, а на ситуацию, которая мешала ему спокойно смотреть телевизор.
Надежда поднялась с пола, зажимая порезанный палец.
— Я в аптечку за пластырем.
— Иди-иди, — махнула рукой свекровь. — Только не перевернии там всё вверх дном, как обычно.
В ванной Надежда долго смотрела на своё отражение. Бледная, уставшая женщина смотрела на неё из зеркала. Куда делась та весёлая девушка, которая три года назад в белом платье говорила "да" у алтаря? Которая мечтала о большой семье, уютном доме, счастье?
Вместо счастья она получила ежедневные унижения. Вместо уютного дома — комнату в квартире, где её присутствие едва терпели. Вместо любящего мужа — человека, который предпочитал не замечать, как его мать превращает жизнь жены в кошмар.
Телефон завибрировал в кармане. Сообщение от Лены, лучшей подруги: "Как дела? Давно не виделись. Может, встретимся?"
Надежда усмехнулась. Встретиться? Галина Петровна устроила скандал в прошлый раз, когда она попыталась сходить в кафе с подругой. "Порядочные замужние женщины по кафешкам не шастают!" — кричала она тогда. А Павел? Павел сказал, что маме виднее.
Она набрала ответ: "Всё хорошо. Позже созвонимся".
Ложь давалась всё легче. Зачем расстраивать Лену? Зачем рассказывать, что её жизнь превратилась в бесконечный день сурка, где каждое утро начинается с претензий, а каждый вечер заканчивается слезами в подушку?
Вернувшись в гостиную, она обнаружила, что Павел уже ушёл — видимо, сбежал к друзьям, как делал всегда, когда дома накалялась обстановка. Галина Петровна восседала в кресле перед телевизором.
— Ужин будешь готовить или опять заставишь Павлика голодным спать? — бросила она, не оборачиваясь.
Павлик. Её тридцатидвухлетний Павлик, который не может даже яичницу себе пожарить. Которого мамочка до сих пор кормит с ложечки — фигурально, конечно. Хотя, если бы могла, наверное, и буквально бы кормила.
— Приготовлю, — ответила Надежда.
На кухне она машинально доставала продукты, нарезала овощи, ставила кастрюли на плиту. Руки двигались сами собой — три года практики. Три года одного и того же меню, потому что Галина Петровна не признавала "новомодных блюд". Борщ по понедельникам, котлеты по вторникам, рыба по средам...
— И не пересоли, как в прошлый раз! — крикнула свекровь из гостиной.
В прошлый раз соли было ровно столько, сколько нужно. Но Галине Петровне надо было к чему-то придраться. Всегда надо было к чему-то придраться.
Дверь хлопнула — вернулся Павел. Надежда услышала, как он целует мать в щёку, как она начинает жаловаться на "эту неумёху", как он успокаивающе бормочет что-то невнятное.
— Надь, ты чего вазу разбила? — спросил он, заходя на кухню.
Она обернулась, не веря своим ушам.
— Я разбила?
— Ну мама сказала, что ты неаккуратно с ней обращалась.
— Твоя мама толкнула меня под локоть. Ты же видел!
Павел пожал плечами.
— Не видел я ничего. И вообще, что за тон? Мама пожилой человек, могла случайно задеть. А ты молодая, должна быть аккуратнее.
Надежда почувствовала, как внутри поднимается волна гнева. Горячая, обжигающая волна, которую она так долго сдерживала.
— Случайно? Она "случайно" портит мне жизнь уже три года!
— Не преувеличивай. Мама просто... требовательная. Хочет, чтобы в доме был порядок.
— Порядок? — Надежда швырнула нож на разделочную доску. — Твоя мама хочет, чтобы я была её бесплатной прислугой! И ты это прекрасно знаешь!
— Не кричи, мама услышит.
— Пусть услышит! Я устала молчать! Устала терпеть её хамство, её придирки, её бесконечные упрёки! И больше всего я устала от того, что мой муж ведёт себя как тряпка!
Лицо Павла побагровело.
— Я тряпка? Я, который работаю с утра до вечера, чтобы обеспечить семью?
— Ты тряпка, который не может защитить свою жену от собственной матери! Который делает вид, что ничего не происходит! Который сбегает к друзьям каждый раз, когда дома становится невыносимо!
— Если тебе так плохо, никто не держит! — выпалил он.
Тишина повисла между ними. Тяжёлая, как камень. Надежда смотрела на мужа, и вдруг поняла — он это серьёзно. Он действительно готов её отпустить, лишь бы не идти против матери.
— Знаешь что? — тихо сказала она. — Ты прав. Никто не держит.
Она сняла фартук, бросила его на стол и пошла в их комнату. Павел остался стоять на кухне, ошарашенный её спокойствием.
В комнате Надежда достала чемодан — тот самый, с которым три года назад переехала сюда, полная надежд. Начала складывать вещи: платья, которые Галина Петровна называла вульгарными, джинсы, которые были "неподобающими для замужней женщины", косметику, которой было "слишком много для порядочной жены".
— Ты что делаешь? — Павел стоял в дверях.
— Ухожу.
— Куда это?
— К родителям. Они будут рады. В отличие от твоей матери, они всегда меня любили.
— Не драматизируй. Поругались и хватит. Мама просто нервничает иногда, возраст же...
Надежда остановилась, держа в руках свадебное фото. Они там такие счастливые. Такие наивные.
— Знаешь, в чём твоя проблема, Павел? Ты так и не стал мужчиной. Ты остался маменькиным сыночком, который прячется за её юбку. И я устала быть буфером между вами.
— Это несправедливо!
— Несправедливо? — она повернулась к нему. — Несправедливо — это когда твоя жена три года терпит унижения, а ты делаешь вид, что всё в порядке. Несправедливо — это когда я готовлю, убираю, стираю, а в ответ слышу только упрёки. Несправедливо — это когда мой собственный муж не может сказать матери: "Хватит травить мою жену!"
— Она не травит!
— Нет? А как ты назовёшь то, что она делает? Воспитывает? Учит жизни?
Из гостиной донёсся голос Галины Петровны:
— Павлик! Что там происходит? Опять эта твоя жена скандалит?
"Эта твоя жена". Даже по имени не называет. Три года — и ни разу не назвала по имени.
Павел метнулся между комнатой и гостиной, разрываясь между двумя женщинами. И, как всегда, выбрал мать.
— Сейчас, мам! Всё в порядке!
Когда он вернулся, чемодан был уже почти собран.
— Надя, ну не глупи. Куда ты пойдёшь? У тебя же нет своего жилья.
— Зато есть родители, которые меня любят. И работа, между прочим, которую твоя мать называет "просиживанием в интернете".
— Это же временно! Мы скоро накопим на свою квартиру...
Надежда рассмеялась. Горько, безрадостно.
— Накопим? Мы? Павел, мы три года "копим". И знаешь, сколько накопили? Ноль. Потому что все деньги уходят на прихоти твоей мамы. То ей новый телевизор нужен, то холодильник, то ещё что-то. А наши накопления она считает "семейными деньгами", которые можно тратить как ей вздумается.
— Она же для нас старается!
— Для нас? Или для себя? Павел, открой глаза! Твоя мать не хочет, чтобы мы съехали. Ей удобно иметь бесплатную домработницу и сына под боком. И ты ей в этом потакаешь.
Чемодан защёлкнулся. Надежда взяла сумочку, проверила документы. Всё на месте.
— Надя, подожди... Давай поговорим спокойно. Я поговорю с мамой, попрошу её быть... мягче.
— Мягче? — она покачала головой. — Три года я ждала, что ты с ней поговоришь. Три года надеялась, что ты, наконец, встанешь на мою сторону. Но ты выбрал. И выбрал не меня.
Она прошла мимо него к выходу. В гостиной Галина Петровна вскочила с кресла.
— Куда это ты собралась?
Надежда остановилась, посмотрела на свекровь. Пожилая женщина с вечно недовольным лицом, которая превратила её жизнь в ад. И вдруг Надежда почувствовала не гнев, а жалость. Жалость к этой женщине, которая так и не смогла отпустить сына. Которая цеплялась за него, боясь остаться одной.
— Я ухожу, Галина Петровна. Теперь Павел весь ваш. Готовьте ему борщи, стирайте его носки, убирайте за ним. Всё, как вы любите.
— Да как ты смеешь! Павлик, ты слышишь, что она говорит?
Павел стоял между ними, растерянный и жалкий.
— Надя, не надо...
— Пусть уходит! — взвизгнула Галина Петровна. — Нам такая невестка не нужна! Найдём тебе нормальную жену, которая будет уважать старших!
Надежда усмехнулась.
— Удачи вам в поисках. Только предупредите бедную девушку заранее, на что она подписывается.
Она открыла дверь и вышла. Последнее, что она услышала — истерический крик свекрови и жалкий голос Павла: "Мам, успокойся..."
На улице было свежо. Осенний ветер трепал волосы, и Надежда вдруг почувствовала себя свободной. Впервые за три года — свободной.
Телефон зазвонил. Павел. Она сбросила вызов. Потом ещё один. И ещё.
Набрала номер отца.
— Пап? Можно я к вам приеду пожить?
— Надюша? Конечно, доченька! Что случилось?
— Потом расскажу. Просто... я еду домой.
— Ждём тебя, солнышко. Мама пирог испечёт, твой любимый, с яблоками.
Слёзы потекли по щекам. Но это были не слёзы отчаяния, как раньше. Это были слёзы облегчения.
Через неделю Павел приехал к её родителям. Стоял на пороге с букетом роз, виноватый и несчастный.
— Надя, вернись. Я всё понял. Мы снимем отдельную квартиру.
Она смотрела на него из-за двери, не приглашая войти.
— А что скажет твоя мама?
— Неважно, что она скажет. Я принял решение.
— Правда? И как долго продержится твоё решение? День? Два? Пока мамочка не заплачет и не скажет, что у неё сердце болит?
— Надя, я изменился...
— Нет, Павел. Ты не изменился. Ты просто испугался остаться без жены. Без человека, который будет о тебе заботиться. Но знаешь что? Это больше не мои проблемы.
— Но мы же любим друг друга!
Надежда покачала головой.
— Любовь — это не только слова, Павел. Это поступки. Это защита. Это выбор. И ты свой выбор сделал давно. Просто я слишком долго не хотела это признавать.
Она закрыла дверь. Павел ещё долго стоял на лестничной площадке, но она больше не открыла.
Через месяц она сняла небольшую квартиру недалеко от работы. Однокомнатную, но свою. Где никто не кричал, что она неправильно моет посуду. Где никто не упрекал за каждый потраченный рубль. Где она могла готовить что хочет, встречаться с подругами когда хочет, жить как хочет.
Павел писал ещё несколько месяцев. Умолял вернуться, обещал золотые горы, клялся, что всё изменится. Потом писать перестал. Лена, которая жила в том же районе, рассказала, что видела его с какой-то девушкой. Молодой, тихой, с опущенными глазами. "Новая жертва", — подумала Надежда и пожалела бедняжку.
А потом перестала думать о них вообще. У неё началась новая жизнь. Она записалась на курсы итальянского — Галина Петровна считала это блажью. Начала ходить в спортзал — свекровь говорила, что приличные женщины дома зарядку делают. Купила яркое красное платье — такое, которое Галина Петровна назвала бы вызывающим.
И была счастлива. По-настоящему, искренне счастлива.
Однажды, почти через год после развода, она встретила их в торговом центре. Павел толкал тележку, Галина Петровна командовала, что покупать, а рядом шла та самая тихая девушка. Бледная, уставшая, с потухшими глазами. Как Надежда год назад.
Их взгляды встретились. В глазах девушки Надежда увидела мольбу о помощи, отчаяние, усталость. Галина Петровна что-то выговаривала ей, тыча пальцем в список покупок. Павел делал вид, что изучает ценники.
Надежда могла бы пройти мимо. Но остановилась.
— Здравствуйте, Галина Петровна. Павел.
Свекровь посмотрела на неё с плохо скрываемой злостью.
— А, это ты. Вижу, живёшь. Небось, нового мужа ищешь?
— Нет, — спокойно ответила Надежда. — Я просто живу. Для себя. И это прекрасно.
Она посмотрела на девушку.
— Как вас зовут?
— Оля, — едва слышно ответила та.
— Оля, запомните одну вещь: вы достойны уважения. И любви. И счастья. Не позволяйте никому убеждать вас в обратном.
Галина Петровна побагровела.
— Да как ты смеешь!
Но Надежда уже уходила. За спиной она услышала возмущённые крики свекрови, оправдания Павла, и тихий, едва слышный плач Оли.
Через три месяца ей позвонил незнакомый номер.
— Надежда? Это Оля. Та самая, из магазина. Я... я ушла от них. Вы были правы. Спасибо вам.
— Не за что, Оля. Удачи вам.
— И вам.
Надежда положила трубку и улыбнулась. Где-то там, в городе, ещё одна женщина обрела свободу. Вырвалась из клетки, которую кто-то назвал семьёй.
А в квартире на окраине города Галина Петровна кричала на сына, что он не может удержать ни одну женщину, что он неудачник, что она всю жизнь на него положила. Павел молча слушал, сгорбившись на кухне. Он был дома. С мамой. Как она всегда хотела.
И все получили то, что выбрали.