— Алина, нам нужно поговорить. Серьезно.
Голос свекрови, Тамары Игоревны, прозвучал так, будто она объявляла о начале военных действий, а не о будничном разговоре. Алина, вытиравшая руки о кухонное полотенце, внутренне сжалась. После смерти Вадима прошел почти год, но эти «серьезные разговоры» не прекращались. Они возникали внезапно, как грозовые тучи на ясном небе, и всегда несли с собой бурю.
— Я слушаю, Тамара Игоревна, — Алина села за стол напротив свекрови, стараясь, чтобы ее поза не выглядела ни вызывающей, ни заискивающей. Просто усталой.
Тамара Игоревна, подтянутая, с короткой строгой стрижкой седых волос и цепким взглядом темных глаз, оглядела кухню. Это была их с Вадимом кухня, их квартира, которую они выбирали вместе, смеясь и споря о цвете плитки. Теперь этот взгляд казался ревизорским, оценивающим.
— Я думаю, тебе с Лёшей пора отсюда съезжать.
Алина моргнула. Она ожидала чего угодно: упреков в том, что она «мало занимается ребенком», или советов по поводу его «правильного» воспитания. Но не этого.
— Что значит — съезжать? — тихо переспросила она.
— То и значит, девочка моя, — в этом «девочка моя» всегда сквозила снисходительность, будто Алине до сих пор было девятнадцать, а не тридцать два. — Эта квартира слишком большая для вас двоих. Три комнаты. Зачем? Коммунальные платежи, налог. Это все расходы. Я нашла прекрасный вариант. Однушка в хорошем районе, рядом с парком. Для тебя и внука — идеально. А эту квартиру мы продадим.
У Алины перехватило дыхание. Продать? Квартиру, где каждая вещь напоминала о Вадиме? Где их сын Лёша делал первые шаги?
— Тамара Игоревна, я не понимаю… Зачем продавать? Это наш дом.
— Это было вашим домом, — отчеканила свекровь. — Теперь ситуация изменилась. Нужно мыслить рационально, а не цепляться за прошлое. Деньги от продажи мы положим на счет. Половину — тебе на жизнь и на ту, новую квартиру. Вторую половину — Лёше. На будущее. На образование. Вадим бы этого хотел. Он всегда был очень ответственным.
Алина смотрела на свекровь и не узнавала ее. Или, может, только сейчас начинала видеть по-настоящему? Женщина, которая на поминках держала ее за руку и шептала: «Мы справимся, мы должны ради Лёшки», теперь хладнокровно предлагала вычеркнуть из их жизни главное, что осталось от ее сына.
— Вадим хотел, чтобы мы жили здесь, — голос Алины дрогнул, но она взяла себя в руки. — Он любил этот дом. И я не собираюсь никуда съезжать.
— Это неразумно, — Тамара Игоревна поджала тонкие губы. — Ты живешь эмоциями. Я же предлагаю тебе реальный план. Ты не сможешь одна содержать эту квартиру и растить ребенка. У тебя зарплата… — она сделала многозначительную паузу, — сама знаешь какая. А я хочу обеспечить будущее своего единственного внука.
— Я справлюсь, — твердо сказала Алина.
— Не справишься, — отрезала свекровь. Она поднялась, давая понять, что разговор окончен. На сегодня. — Подумай над моими словами. Я не враг тебе. Я просто смотрю на вещи реально, в отличие от некоторых. На кону будущее Лёши. Не смей об этом забывать.
Дверь за ней захлопнулась, а Алина так и осталась сидеть за столом, глядя в одну точку. Холодный страх сковал ее изнутри. Она знала, что Тамара Игоревна не отступит. Это было только начало.
Следующие недели превратились в тихую войну. Свекровь звонила почти каждый день. Она не кричала, нет. Она говорила ровным, убеждающим тоном, приводила аргументы, сыпала цифрами. Рассказывала, как растут цены, как сложно будет устроить Лёшу в хорошую школу, а потом в институт. Она рисовала мрачные картины будущего, в котором Алина, упрямо цепляясь за «стены», лишает своего сына всех перспектив.
Иногда она приезжала «проведать внука». Во время этих визитов она как бы невзначай говорила Лёше: «А вот мы с тобой, Лёшенька, могли бы жить рядом с огромным парком, где есть и карусели, и пруд с уточками. Твоя мама почему-то не хочет».
Пятилетний Лёша, обожавший бабушку, слушал ее с открытым ртом. А потом спрашивал у Алины: «Мам, а почему мы не хотим к уточкам?»
Алина терпеливо объясняла, что их дом здесь, что здесь его комната, его игрушки, его друзья в садике. Но видела, что слова бабушки падают на благодатную почву.
В один из вечеров, уложив сына спать, Алина сидела на кухне с Катей, своей единственной близкой подругой.
— Она меня доконает, — призналась Алина, помешивая остывший чай в чашке. — Она методично, день за днем вбивает мне в голову, что я никчемная, что я не справлюсь. И самое страшное — я иногда начинаю ей верить.
Катя, практичная и резкая, фыркнула.
— Так, прекрати раскисать. Это ее тактика — «выжженная земля». Она хочет, чтобы ты сама сдалась. Юридически она кто? Никто. Квартира на кого оформлена?
— На Вадима. Я и Лёша — наследники. Она отказалась от своей доли в нашу пользу. Тогда… сразу после…
— Вот! — Катя хлопнула ладонью по столу. — Тогда она была в шоке, а сейчас опомнилась и решила, что продешевила. По закону она тебе ничего сделать не может. Квартира твоя и Лёшкина. Точка.
— Ты не знаешь Тамару Игоревну. Она найдет способ. Она словно каток, который едет и едет, и неважно, что у него на пути.
— Значит, надо найти что-то, что этот каток остановит. Давай по-другому. Зачем ей так срочно понадобились деньги? Она не бедствует. У нее своя хорошая квартира, пенсия, плюс она еще где-то подрабатывает консультантом.
— Говорит, для Лёши. На будущее.
— Брехня, — отрезала Катя. — Лёше пять лет. До его института еще дожить надо. Тут что-то другое. Что-то личное.
Эта мысль зацепилась в голове у Алины. Действительно, зачем такая спешка? Такая одержимость? Тамара Игоревна всегда была прагматичной, но не до такой степени.
Решив, что ей нужно привести в порядок все документы, Алина полезла в шкаф, где хранилась папка с бумагами Вадима. Страховки, договоры, свидетельства. Она перебирала их, когда ее внимание привлек конверт, засунутый в самый конец папки. Обычный почтовый конверт, без обратного адреса. Внутри лежал сложенный вчетверо лист.
Это была долговая расписка.
Алина пробежала глазами по строчкам, и пол ушел у нее из-под ног. Ее муж, Вадим, за три месяца до своей внезапной смерти от сердечного приступа, взял в долг у некоего Игоря Сергеевича Власова три миллиона рублей. Срок возврата истекал через полгода. Этот срок уже прошел.
Три миллиона.
Она снова и снова перечитывала текст, но цифры не менялись. В голове не укладывалось. Зачем Вадиму такая огромная сумма? У них не было планов на крупные покупки. Он ничего ей не говорил. Они всегда все обсуждали вместе. Что это за Игорь Сергеевич? Она никогда не слышала этого имени.
Руки похолодели. Вот он, ответ. Вот почему она не справится. Не из-за коммунальных платежей. А из-за этого. Долги наследуются вместе с имуществом. Значит, этот долг теперь на ней. И на Лёше.
И тут же возник другой вопрос, еще более страшный. А знала ли об этом Тамара Игоревна? Ее внезапное желание продать квартиру… Это было просто совпадение? Или она знала, что на квартире висит дамоклов меч огромного долга, и хотела поскорее избавиться от актива, пока кредитор не объявился? Эта мысль была настолько чудовищной, что Алина отогнала ее. Нет, не могла же она быть настолько…
На следующий день Алина, оставив Лёшу с соседкой, поехала по адресу, который был указан в расписке рядом с именем Власова. Это оказался обычный жилой дом на окраине города. Дверь ей открыл мужчина лет шестидесяти, с усталым лицом и добрыми глазами.
— Игорь Сергеевич? — сбивчиво начала Алина. — Я Алина Новикова, вдова Вадима Новикова.
Мужчина помрачнел.
— Проходите. Я ждал, что вы или ваша свекровь появитесь.
Они сели на маленькой кухне. Власов налил ей воды.
— Вадим был хорошим парнем, — сказал он тихо. — Очень хорошим. Мне искренне жаль. Я не хотел вас беспокоить, все ждал… думал, может, его мать…
— Она знает? — прямо спросила Алина.
Игорь Сергеевич замялся.
— Я не могу сказать точно. Но когда Вадим брал деньги, он сказал, что это для очень срочного и важного дела, связанного с его матерью. Сказал, что она не должна знать. Просил меня никому не говорить. Я поверил ему. Мы с его отцом дружили когда-то. Вот я и дал… Все, что было. Собирал сыну на квартиру.
Сердце Алины заколотилось. Связано с матерью. Но она не должна знать. Что это могло быть?
— А он не говорил, на что конкретно?
— Нет. Был очень взволнован. Говорил, что вопрос жизни и смерти. Что вернет все через пару месяцев, как только продаст дачу, которая от деда осталась. Но, видимо, не успел…
Алина вернулась домой в полном смятении. Картина становилась все более запутанной. Вадим взял огромную сумму на что-то, связанное с матерью, но просил держать это в тайне от нее. А теперь мать настойчиво требует продать квартиру.
Вечером раздался звонок. Это была Тамара Игоревна.
— Ну что, ты надумала? — ее голос был по-деловому резок. — Я нашла риелтора. Очень толковый. Готов завтра прийти, оценить.
У Алины внутри все вскипело.
— Тамара Игоревна, — сказала она ледяным тоном. — Я сегодня ездила к Игорю Сергеевичу Власову. Это имя вам о чем-нибудь говорит?
На том конце провода повисла тишина. Такая густая, что, казалось, ее можно потрогать.
— Я не понимаю, о ком ты, — наконец произнесла свекровь, но ее голос изменился. В нем появилась металлическая нотка.
— Не понимаете? — Алина уже не могла остановиться. — Ваш сын, мой муж, взял у этого человека три миллиона рублей! За три месяца до смерти! Он сказал, что это связано с вами! А теперь вы требуете продать квартиру! Вы знали об этом долге, да? Вы знали, и молчали, и хотели, чтобы я продала квартиру, отдала вам половину денег, а потом осталась бы один на один с кредитором? Так?!
— Не смей со мной так разговаривать! — взвизгнула Тамара Игоревна. — Ты ничего не знаешь! Ничего!
— Я знаю, что на мне висит долг в три миллиона! А вы, вместо того чтобы помочь, пытаетесь вырвать у меня последнее!
— Это все из-за тебя! — вдруг закричала свекровь. — Если бы не твое упрямство, мы бы давно все продали, и никто бы ничего не узнал! Деньги были бы у нас!
Алина замерла. Она услышала. «Никто бы ничего не узнал». «Деньги были бы у нас». Значит, Катя была права. Она знала. И ее план был именно таким: продать квартиру до того, как Власов предъявит требования, разделить деньги, а Алину оставить разбираться с последствиями.
— Боже… — прошептала Алина. — Как вы могли…
— Я думаю о будущем внука! — уже спокойнее, но с той же стальной непреклонностью произнесла Тамара Игоревна. — А ты — всего лишь временное препятствие.
Она бросила трубку.
Алина сидела в тишине, оглушенная. Предательство было таким циничным, таким чудовищным, что не укладывалось в голове. Женщина, которую она считала семьей, мать ее покойного мужа, бабушка ее сына, была готова хладнокровно ее подставить и уничтожить.
Но оставался главный вопрос: на что Вадим взял эти деньги? «Вопрос жизни и смерти», «связано с матерью».
Следующие несколько дней Алина провела как в тумане. Она обзвонила всех общих друзей, коллег Вадима. Никто ничего не знал. Вадим был как всегда — спокойный, уравновешенный, никаких признаков проблем.
Ответ пришел оттуда, откуда она не ждала. Алина разбирала старые аптечки, и из коробки с лекарствами Вадима выпал маленький блокнот. Он всегда носил такие в кармане, записывал всякие мелочи. Она начала его машинально листать. Имена, телефоны, списки покупок. И вдруг — название клиники. Частная онкологическая клиника в Германии. А рядом — фамилия врача и номер телефона.
Алина нашла сайт клиники. На главной странице была фотография ведущего специалиста. Профессор Клаус Рихтер. Это была фамилия из блокнота. А под фотографией — его специализация: «инновационные методы лечения редких форм саркомы».
У нее похолодело внутри. Она вспомнила. Года два назад Тамара Игоревна жаловалась на боли в ноге. Ходила по врачам, потом сказала, что это просто артроз, возрастное. С тех пор на эту тему не говорила, а Алина и не спрашивала.
Дрожащими пальцами она набрала номер, указанный в блокноте. После долгих объяснений с ассистентом ее согласились соединить с профессором. Она представилась, объяснила, кто она, и спросила, не был ли ее муж, Вадим Новиков, связан с их клиникой.
— Да, я помню герра Новикова, — ответил профессор с сильным акцентом. — Он обращался к нам по поводу своей матери, Тамары Новиковой. У нее было очень редкое и агрессивное заболевание. Мы предложили ей экспериментальный курс лечения. Очень дорогой, но с хорошими шансами.
— И она… она прошла этот курс? — прошептала Алина.
— Да. Герр Новиков оплатил все счета. Лечение прошло успешно. Насколько я знаю из последнего отчета ее местного врача, у нее полная ремиссия. Он спас ей жизнь, ф-фрау Новикова. Ваш муж. Он очень просил о полной конфиденциальности. Его мать была… она не хотела, чтобы кто-то знал. Особенно ее сын. Он сказал, что скажет ей, будто лечение было по государственной квоте. Он был замечательным человеком.
Алина молча опустила телефон.
Все встало на свои места. Боль в ноге. «Артроз». Тайные поездки в Германию. Вадим, который нашел деньги, солгав матери о их происхождении, чтобы не ранить ее гордость. Взял в долг гигантскую сумму, надеясь быстро все вернуть с продажи старой дачи. И не успел.
А Тамара Игоревна… она не могла не знать, сколько стоит такое лечение. Она не могла поверить в сказку про «квоту». Она знала, что сын где-то взял огромные деньги. И когда он умер, она, вероятно, догадывалась, что остался долг. И ее инстинкт самосохранения, ее прагматизм, перемноженный на эгоизм, подсказал ей единственное решение: продать квартиру, забрать свою долю и сделать вид, что она ни при чем. Пусть невестка, это «временное препятствие», расхлебывает все сама.
Ее борьба за «будущее внука» была всего лишь прикрытием для спасения собственной шкуры. Она была готова пожертвовать будущим этого самого внука и его матери, чтобы скрыть правду о том, какой ценой была куплена ее собственная жизнь.
Вечером Тамара Игоревна пришла сама. Без звонка. Вошла, как всегда, по-хозяйски, и с порога начала:
— Я надеюсь, ты одумалась. Риелтор ждет. Нам нужно двигаться дальше.
Алина молча смотрела на нее. Она не чувствовала ни гнева, ни ненависти. Только ледяную, выжигающую пустоту.
— Я все знаю, — тихо сказала она.
Свекровь вскинула брови.
— О чем ты, девочка моя? Опять твои фантазии?
— Я говорила с профессором Рихтером из клиники в Мюнхене, — так же тихо продолжила Алина. — Он мне все рассказал. Про ваше «лечение по квоте». И про то, кто его на самом деле оплатил.
Лицо Тамары Игоревны на мгновение застыло, превратившись в маску. Потом она попыталась улыбнуться, но получился страшный, кривой оскал.
— Глупости. Ты что-то не так поняла.
— Нет. Я поняла все так. Я поняла, почему Вадим взял три миллиона. Я поняла, почему вы так хотели продать квартиру и забрать деньги. Вы не о Лёше думали. Вы думали только о себе. Вы знали, что Вадим оставил долг, который он взял, чтобы спасти вам жизнь. И вы хотели, чтобы этот долг выплачивала я. Одна.
Каждое слово падало в тишину комнаты, как камень. Тамара Игоревна ссутулилась, ее уверенность испарялась на глазах. Она смотрела на Алину, и в ее глазах был уже не гнев, а страх. Страх разоблачения.
— Он… он не должен был… — прошептала она. — Он обещал…
— Он обещал молчать, чтобы не ранить вашу гордость, — закончила за нее Алина. — Он пожертвовал всем ради вас. А вы… Вы были готовы растоптать его память, его жену и его сына. Ради денег.
— Я… я бы потом помогла… — неуверенно пролепетала свекровь.
— Не лгите, — отрезала Алина. — Хотя бы сейчас. Не лгите.
Из детской вышел сонный Лёша. Он потер глаза кулачком и посмотрел на бабушку.
— Ба, ты пришла? Мы пойдем к уточкам?
Тамара Игоревна посмотрела на внука, потом на Алину. В ее взгляде промелькнуло что-то похожее на мольбу. Но Алина видела уже не скорбящую мать и любящую бабушку. Она видела чужого, расчетливого и испуганного человека.
— Лёша, иди в комнату, я сейчас приду, — мягко сказала она сыну.
Когда Лёша скрылся за дверью, Алина повернулась к свекрови.
— Уходите, — сказала она глухо. — Пожалуйста. Просто уходите.
— Алина… дочка…
— Не называйте меня так. Никогда.
Тамара Игоревна смотрела на нее еще несколько секунд, потом молча развернулась и вышла. Дверь тихо щелкнула.
Алина осталась одна посреди комнаты. Интрига была раскрыта. Тайна — разгадана. Но легче не стало. Наоборот. На плечи навалилась вся тяжесть правды.
Долг в три миллиона никуда не делся. Игорь Сергеевич, конечно, поймет и подождет, но долг нужно отдавать. И единственный способ сделать это — продать квартиру. Ту самую квартиру, которую она так отчаянно защищала. Получалось, что Тамара Игоревна, исходя из чудовищных мотивов, была права по сути.
Алина подошла к окну. Внизу горели огни большого города. Где-то там жила женщина, которой ее муж спас жизнь, и которая за это едва не уничтожила его семью. Между ними больше ничего не было. Ни общей скорби, ни общих воспоминаний. Только выжженная пустыня.
Она прижалась лбом к холодному стеклу. Впереди была неизвестность. Борьба за выживание. Необходимость принимать страшное, взрослое решение. Продать дом, полный воспоминаний, чтобы расплатиться за жизнь человека, которого она больше никогда не хотела видеть? Или пытаться бороться, цепляться, тонуть в долгах, но сохранить эти стены?
Ответов не было. Была только тихая квартира, спящий в своей кровати сын и огромное, звенящее одиночество. Душа не развернулась. Она сжалась в тугой, болезненный комок, и казалось, так будет теперь всегда...