— Мы продаем его. Эти деньги… – Людмила замолчала, подбирая выражения. – Эти деньги становятся не нашими деньгами. Они становятся мамиными деньгами. Ресурсом на её же содержание. Деньги решат все проблемы. Моя ипотека – это семьдесят пять процентов моего семейного бюджета. Если мы её закроем, у нас появится дыхание. Появится возможность сделать нормальную комнату для мамы, перевести Соню из гостиной. У нас появится финансовый ресурс, чтобы нанять сиделку на несколько часов в день, когда мы на работе. Мы сможем покупать ей хорошие лекарства, хорошие продукты. Это не мы у нее забираем. Это мы для нее используем единственное, что у нее есть, чтобы спасти ее!
Наталья молча слушала, прислонившись к стене. Аргументы сестры были железобетонными и неоспоримыми, но внутри все сжималось от протеста.
– А если… а если мама поправится? – слабо выдохнула она саму нелепую, детскую надежду.
Людмила лишь грустно покачала головой.
– Она не поправится, Наташ. Ты сама это знаешь. Это не грипп, это путь в одну сторону. И мы должны обеспечить маме этот путь максимально достойно. Не в холоде и голоде, не в страхе, что она что-то подожжет, а в тепле, в заботе.
– Но почему именно к тебе? – вырвалось у Натальи. – Почему не ко мне? Деньги мы поделим…
– Потому что у тебя кризис! – мягче, но твердо сказала Людмила. – У тебя муж вот-вот уйдёт из семьи, ты одна тащишь на себе дом и сына. У тебя нет сил на это. У меня есть семья, есть муж, который, как ни крути, будет помогать. Да, будет трудно, будут ссоры, но мы справимся. А ты… ты просто сломаешься и мы потеряем уже не только маму, но и тебя. Я не хочу этого.
В словах сестры была жестокая, горькая правда. Наталья понимала, что сестра права. Она едва справлялась со своей жизнью. Взять на себя еще и ежедневный уход за больной матерью… она бы не потянула.
Наталья подошла к дверям и посмотрела на мать. Анна Ивановна снова уставилась в окно, тихо напевая что-то безмятежное и детское. Она была абсолютно беззащитна, как ребенок. И они, ее взрослые дочери, решали её судьбу.
– Хорошо, – тихо, почти неслышно, сказала Наталья, поворачиваясь к сестре. В горле стоял ком. – Ты права. Поступай так, как считаешь нужным. Я… я согласна.
Людмила закрыла глаза на мгновение, будто сбрасывая с себя тяжелый груз. На её лице отразилось облегчение, смешанное с такой же горечью.
– Хорошо, – прошептала она. – Я обещаю, мы сделаем все наилучшим образом.
Решение было принято. Дальше все закрутилось с пугающей скоростью. Людмила, с её практичной хваткой, взяла все в свои руки. Быстро нашлись риелторы, покупатели. Дом был продан за сумму, которая показалась Наталье одновременно огромной и кощунственно маленькой.
В день, когда нужно было окончательно разобрать и вывезти вещи, они собрались вместе. Было холодно и сыро. Мать, которой так и не сумели толком объяснить, что происходит, сидела в кресле, которое уже не было её креслом, и с тревогой наблюдала, как дочери перебирают старые фотоальбомы и посуду.
– Вы это зачем папины инструменты складываете? – спросила она вдруг, увидев, как Людмила выносит ящик с плотницкими инструментами отца. – Он с работы придет, будет искать.
Наталья не выдержала и вышла на крыльцо, давая волю слезам. Она плакала о папе, о маме, об этом доме, в стенах которого оставалось столько любви и тепла.
Людмила вышла следом. Лицо её было каменным, но в уголках глаз тоже блестели слезы.
– Перестань, – сказала старшая сестра хрипло. – Надо держаться. Ради мамы.
– Я знаю, – всхлипнула Наталья, вытирая лицо рукавом. – Просто так больно… Кажется, мы предаем их. И папу, и маму.
– Мы не предаём, – строго ответила Людмила. – Мы поступаем жестоко, чтобы быть добрыми. Иного выхода нет. Поверь мне.
Через несколько дней Анну Ивановну перевозили в городскую квартиру Людмилы. Старушка была напугана и растеряна. Она молча смотрела в окно машины на уходящие назад знакомые поля и леса, не понимая, куда и зачем её везут.
Новая жизнь началась с попыток обустроить быт. Под маму отвели небольшую комнатушку, бывшую кладовку, которую спешно очистили и поставили туда её кресло и старый комод. Дочка Людмилы, Соня, с любопытством и робостью наблюдала за странной бабушкой, которая говорила невпопад и все время кого-то искала глазами.
Первое время казалось, что все налаживается. Ипотека была выплачена, финансовый камень с плеч свалился. Людмила стала чуть мягче, в доме появилась атмосфера если не радости, то хотя бы передышки.
Наталья приезжала каждые выходные. Она привозила маме вкусные пироги, новые платочки, старалась часами сидеть с ней, разговаривать, смотреть старые фотографии.
– Вот смотри, мама, это ты и папа на море. Помнишь?
Анна Ивановна смотрела на пожелтевшую фотографию, и на ее лице иногда проступала улыбка.
– Да… жарко было. Миша загорел как шоколадка.
В такие моменты Наталье казалось, что они все сделали правильно. Что маме здесь лучше, теплее, сытнее. Она видела, как Людмила старается, как покупает маме йогурты, какие ей нравятся, как терпеливо, хотя и устало, объясняет ей, где туалет, как пользоваться пультом от телевизора.
Однажды вечером, помогая Людмиле мыть посуду, Наталья сказала:
– Спасибо тебе, Люд. Я знаю, как тебе тяжело. Но я вижу, что маме здесь лучше.
Людмила, вытирая тарелку, вздохнула:
– Пока тихо, да. Но она очень сильно сдает, Наташ. Сильнее, чем в деревне. Город, новая обстановка… это ее пугает еще больше. Вчера ночью встала и пошла не в туалет, а на кухню, начала открывать шкафы. Говорила, что корову надо доить. Сергей чуть с ума не сошел.
В ее голосе снова послышалась усталая тревога, тот самый подводный камень, о который уже начала спотыкаться, казалось бы, выстроенная логичная жизнь. Но тогда, в тот вечер, им обеим еще хотелось верить, что самое страшное позади. Они ещё не знали, что болезнь только набирает силу, и их решение было не концом трудностей, а лишь началом новой, еще более тяжелой главы.
Прошло несколько месяцев. Первое время в квартире Людмилы царило хрупкое, вымученное спокойствие. Но болезнь Анны Ивановны, словно злой и терпеливый противник, только набирала силу в новых стенах. Тишину все чаще разрывали нервные ссоры, а в воздухе витало постоянное, невысказанное напряжение.
Однажды поздно вечером раздался звонок, от которого у Натальи похолодело внутри. Звонила Людмила, и в ее голосе стояла настоящая паника.
– Наташа, ты не представляешь, что тут было! – она задыхалась, слова лились пулеметной очередью. – Я на минуту в ванную отошла, прибегаю, а на кухне газом пахнет! А мама стоит у плиты и спичку пытается чиркнуть! Говорит, суп хочет разогреть! Чуть мы все на воздух не взлетели!
Наталья прижала телефон к уху, сердце бешено колотилось.
– Господи, Люда… Жива? Все целы?
– Целы, слава богу! Сергей успел перекрыть. Но ты бы видела его лицо! Он сейчас как чугунный ходит. Говорит: “Либо тёща, либо я. Я не готов просыпаться каждую ночь от запаха газа”.
На следующий же день Наталья примчалась к сестре. Обстановка в квартире была накалена до предела. Сергей, обычно приветливый, молча кивнул ей и ушел в комнату. Лицо его было мрачным. Людмила металась по кухне, беспорядочно расставляя посуду. Было видно, что она на грани срыва.
– Я не сплю уже третью ночь, – без предисловий выпалила она, увидев сестру. – Вскакиваю от каждого шороха. Кажется, вот-вот опять что-то случится. Я на работе не могу сосредоточиться, все кажется, что она там одна…
В этот момент из комнаты матери послышался грохот. Сестры бросились туда. На полу валялся опрокинутый стакан с водой, а Анна Ивановна испуганно смотрела на лужу, растерянно теребя край халата.
– Это не я… Это оно само… – пробормотала мать виновато.
Людмила сдавленно вздохнула, её плечи опустились.
– Мама, я же просила, не бери стеклянный стакан! Держи пластиковый! – в ее голосе прозвучали нотки безнадежного раздражения. – Сколько можно повторять?
– Да отстань ты от нее! – не выдержала Наталья. – Она же не специально! Ты что, не понимаешь?
– Понимаю! – вспылила Людмила, резко оборачиваясь к сестре. Глаза её блестели от слез и злости. – Я понимаю, что моя семья на грани развала! Я понимаю, что мой муж вот-вот соберет вещи! Я понимаю, что моя дочь боится подойти к собственной бабушке! А что ты понимаешь? Ты приезжаешь раз в неделю, привозишь пирожков, играешь в хорошую дочку и уезжаешь! А я здесь одна в этой войне живу!
Этот выпад был таким несправедливым и болезненным, что Наталью будто обдали кипятком.
– Как ты можешь так говорить? – прошептала она. — Я помогаю, чем могу! Деньги от продажи дома разве не тебе все достались? Я же не просила ни копейки!
– А за что тебе просить? — в разговор неожиданно вмешался Сергей, появившийся в дверях. Он говорил тихо, но каждое слово било точно в цель. – Ты что, ухаживаешь? Ты что, несешь этот груз? Эти деньги – не подарок, Наталья. Это плата. Плата за наш разрушенный покой. И знаешь что? Их уже почти нет. Их съела твоя мамина “нормальная жизнь”: сиделка, лекарства, специальное питание. Так что не надо тут.
Наталья отшатнулась, словно от удара. Она посмотрела на Людмилу, ища поддержки, но та лишь отвернулась, вытирая платком пыль с комода. Предательство сестры обожгло сильнее чужих слов.
– Я… я поеду, – тихо сказала Наталья, чувствуя, как подкатывают слезы. – Мама, я скоро приеду.
– Уезжаешь? – Анна Ивановна посмотрела на нее пустым, ничего не выражающим взглядом. — Ну ладно. Передай отцу, чтобы дров не забывал подкидывать в печь. Холодно стало.
Это было последней каплей. Наталья выбежала из квартиры, рыдая. Весь мир рушился. Семья сестры, ее последняя опора, трещала по швам. И она была здесь лишней. Дома ее ждал новый удар. Максим встретил ее в прихожей хмурым взглядом….
«Секретики» канала.
Интересно Ваше мнение, а лучшее поощрение лайк, подписка и поддержка ;)