Первый луч фар высветил нашу калитку, когда я заворачивал на нашу улицу. Она была приоткрыта – едва заметно, сантиметра на три, не больше. Я бы никогда не обратил на это внимания, если бы не инстинктивное чувство, та самая ледяная змейка, что проскальзывает по спине без всякой видимой причины. Я заглушил двигатель и сидел несколько секунд, вслушиваясь в тишину. Дом был тёмным, лишь на втором этаже мерцал голубоватый свет телевизора из спальни – я оставлял его для Джесс, чтобы не скучала. И тут до меня донёсся звук. Не лай. Даже не скуление. А короткий, отрывистый, дрессированный щелчок. Звук, которого я никогда не слышал от своей собаки. Звук, который вмёрз мне в память навсегда.
Я вошёл в дом тихо, как вор, задержав дыхание. Воздух в гостиной был тяжёлым, пахлым – не привычным сладковатым ароматом её шампуня, а чем-то острым, чужим, мужским парфюмом с нотками пота. Джесс не бросилась мне навстречу, не завиляла от радости хвостом, не тыкалась мокрым носом в ладонь. Она сидела посреди комнаты в идеальной, выставочной стойке, её золотистый загривок был напряжён, а умные карие глаза смотрели не на меня, а в сторону кухни. И в них читалась не безумная радость, а какое-то новое, незнакомое мне сосредоточенное ожидание. Сердце моё упало куда-то в ботинки, оставив в груди ледяную пустоту. Что-то было не так. Что-то было ужасно не так.
Я сбросил портфель на пол, и громкий стук заставил Джесс дёрнуться. Она на мгновение отвела взгляд на меня, и я увидел в нём искру привычной любви, тут же погашенную железной самодисциплиной. Хвост дёрнулся раз-другой, но она не сдвинулась с места.
— Джесс? Ко мне, девочка, — сказал я, и голос мой прозвучал хрипло и неуверенно.
Она лишь наклонила голову, будто оценивая команду, и не двинулась с места. Раньше она бы уже лежала у моих ног, подставляя пузо для почёсывания.
Я прошёл на кухню, и запах стал явственнее. На столе стояла пустая пивная бутылка тёмного стекла, не нашего сорта. Рядом — пепельница с окурком, от которого ещё тянулась тонкая струйка дыма. Моя рука сама потянулась к столешнице. Окурок был ещё тёплым. Значит, он только что ушёл. Или ещё здесь.
Тишину разорвал резкий, пронзительный звонок в дверь. Джесс взвыла от нетерпения и рванула с места, но не к входной двери, а к раздвижной стеклянной, что вела в сад. Она скребла когтями по стеклу, издавая тот самый нетерпеливый, дрессированный скулеж. Я подошёл и выглянул. Во дворе, под крышей террасы, стоял он. Сергей, наш сосед. Спиной ко мне, он что-то доставал из кармана куртки. Джесс билась о стекло, как сумасшедшая.
Я медленно, беззвучно отодвинул засов. Скрипнула только одна роликовая опора. Сергей обернулся. На его лице не было ни удивления, ни вины. Лишь лёгкая, снисходительная улыбка.
— О, Андрей. Вернулся рано, — произнёс он спокойно, будто мы договорились встретиться здесь и сейчас.
— Что ты здесь делаешь, Сергей? — голос мой был тихим и плоским, как лезвие ножа.
— Да так, проходил мимо, — он пожал плечами, но его глаза бегали по моему лицу, оценивая ущерб. — Джесска скучала, вот вышел с ней позаниматься немного. Ты же не против?
«Позаниматься». Слово повисло в воздухе, тяжёлое и ядовитое. Я опустил взгляд на его руку. В пальцах он сжимал небольшую кликер — чёрную коробочку с кнопкой, которая издаёт тот самый щелчок. Из другого кармана торчал знакомый пакет с лакомствами, которые я покупал для особых случаев.
— Я не против того, чтобы ты гулял с моей собакой, когда я задерживаюсь. Я против того, что ты входишь в мой дом без спроса, — сказал я, и каждый звук давался мне с усилием.
— Калитка была открыта, — он сделал шаг ко мне, и я почувствовал запах его дорогого одеколона, смешанный с пивом. — А она скулила. Решил составить компанию. Мы же соседи, Андрей. Должны друг другу помогать.
В этот момент Джесс, не выдержав, рванулась к нему. Она не прыгнула на него, как прыгала обычно на меня, обнимая лапами за шею. Она села перед ним, задрала морду и аккуратно, почти нежно, взяла лакомство, которое он ей протянул. И щёлкнула кликером. Щёлк. Молодец. Хорошая девочка.
Во мне что-то оборвалось. Это была не просто собака. Это была моя Джесс. Та, которую я подобрал на улице щенком, дрожащим и голодным. Та, что спала у меня в ногах все эти годы, провожала и встречала, деля со мной и радости, и периоды чёрной тоски. Она была частью меня. А теперь она смотрела на него с обожанием, в котором читалась не просто привязанность, а жёсткая, выдрессированная дисциплина.
— Что ты с ней сделал? — прошептал я.
— Сделал? — он усмехнулся, погладил Джесс по голове, и она замерла от блаженства. — Я её тренировал, Андрей. Воспитывал. Смотри, какая умница стала. Раньше ведь она на всех бросалась, лай стоял на всю улицу. А сейчас? Идеальная собака. Послушная. Я даже могу оставить на столе стейк, и она не тронет, пока не дам команду. Хочешь, продемонстрирую?
Он говорил с такой лёгкостью, с таким чувством превосходства, что у меня сжались кулаки. Он вошёл в мой дом, переделал мою собаку, нарушил все границы и ещё умудрялся меня учить.
— Убирайся, — сказал я тихо.
— Андрей, не драматизируй. Я же из лучших побуждений. Ты же вечно на работе, бедняжка одна тут томится. Я скрашивал её одиночество.
— Убирайся к чёрту отсюда! — я закричал, и крик мой прорвал плотину молчания, эхом раскатившись по спящему саду.
Сергей поморщился, будто я сказал что-то неприличное.
— Как знаешь. Твоя собака, твои проблемы. Жаль, конечно. Из неё получилась бы отличная собака. А так… — он многозначительно пожал плечами, бросил на землю кликер и развернулся, чтобы уйти. — Команду «фас» она, кстати, тоже знает теперь. Можешь быть спокоен за свой дом.
Он ушёл, насвистывая под нос какой-то беззаботный мотивчик. Калитка снова тихо щёлкнула. Я остался стоять посреди своего двора, в полной тишине, разбитый и опустошённый. Джесс сидела рядом, уткнувшись мордой в мою ладонь. Она скулила, виляла хвостом, лизала пальцы — пыталась вернуть всё как было. Но в её глазах, в самой её позе, читалась та самая новая программа. Железная воля, вложенная в неё чужими руками.
Я поднял с земли кликер. Пластик был тёплым от его пальцев. Я сжал его в кулаке, чувствуя, как тошнота подкатывает к горлу. Это было хуже, чем если бы я застал его с другой женщиной. Измена друга, того, кто должен был быть предан безоговорочно, без права на выбор. Он не просто «тренировал» её. Он пересобрал её личность, подчинил её своей воле, сделал её своей на каком-то глубоком, интимном уровне, до которого я никогда не опускался. Я просто любил её. А он — владел.
В тот вечер Джесс легла спать на своё место в изножье кровати. Но она не свернулась калачиком, как обычно, а легла в «выставочную» позу, вытянув лапы, положив голову строго перед собой. И во сне её лапа дёргалась, будто она отрабатывала какую-то новую команду. Я не сомкнул глаз до утра. Я смотрел в потолок и слушал её сонное поскуливание, и каждый звук отдавался в моём сердце новой болью. Я потерял её. Я вернулся с работы и обнаружил, что мою душу, моего самого верного друга, кто-то перепрограммировал. И нет команды, нет того самого щелчка, который мог бы вернуть всё назад.