Для начала – важный дисклеймер. Я не верю ни во что сверхъестественное. Никакие призраки, порчи, кармы и прочие энергетические вампиры не существуют в моей вселенной. Для меня гороскоп – это развлечение для туалетной бумаги, а гадалки – ловкие мошенницы, которые наживаются на чужих глупостях и горе. Запомните это. Это важно.
Итак, я недавно развелась. Муж, вернее, уже бывший – не плохой человек. Скорее, слабый и инфантильный. Наш брак тихо сдох, не оставив после себя ничего, кроме совместной квартиры и нашего с ним пятилетнего сына, Степана. С разводом все прошло на удивление цивилизованно. Он сам предложил, что съедет к своим родителям в их частный дом за городом, а мы с сыном останемся в квартире. Его логика была железной: ребенку нужен привычный угол, его садик, друзья, а не скитания по съемным углам. Я была безумно благодарна за эту адекватность. Казалось, мы сохранили человеческие отношения ради сына.
Ключевое слово – «казалось».
Его мать, моя бывшая свекровь, Лариса Петровна, эту адекватность не оценила. Вообще, она всегда считала, что ее сын – полубог, сошедший с небес, а я – недостойная земея, которую он по ошибке подобрал. Решение оставить мне квартиру она восприняла как личное оскорбление и акт национального предательства. Сначала она пыталась давить на моего бывшего мужа, шептала ему, что я его обдурила, что я хитрая и корыстная, и что он должен забрать «свое» жилье. Но он, к его чести, оказался тверд. Тогда Лариса Петровна переключилась на меня.
Сначала это были пассивно-агрессивные смс: «А ты не боишься одна в такой большой квартире?», «Вдруг у Степана аллергия на старую пыль в этих стенах?». Потом начались «случайные» встречи у подъезда, где она с придыханием рассказывала, как ее сыну хорошо в родительском доме, на свежем воздухе, и как жаль, что внук лишен этого. Я все терпела, стиснув зубы. Главное – сын. Ради него я готова была глотать это дерьмо с улыбкой.
А потом случилась история, от которой у меня до сих пор мурашки по коже. Не из-за суеверий, а из-то осознания, на какое дно может пасть человек.
У меня есть подруга, Катя. Она, в отличие от меня, обожает всю эту эзотерическую хрень. Ходит к гадалкам, тарологам, ворожеям. Для меня это ее безобидное хобби, вроде коллекционирования марок. Так вот, однажды Катя звонит мне, и в ее голосе слышна смесь паники и дикого возбуждения. Сказала, что нам срочно нужно встретиться, дело серьезное.
Мы встретились в кафе, и она выпалила новость, от которой я чуть не поперхнулась латте. К ее любимой гадалке, некой мадам Нине, приходила одна клиентка. И заказала у нее... чтобы вы думали? ПОРЧУ НА СМЕРТЬ. Да-да, вы не ослышались. А цель – чтобы внук остался с отцом, а квартира не ушла «просто так».
Клиенткой этой была моя драгоценная бывшая свекровь, Лариса Петровна.
Самое идиотское во всей этой ситуации – доказательства. Лариса Петровна, с умным видом, притащила мадам Нине мою фотографию, выдернутую из какого-то старого альбома, и скомканный пучок волос. Откуда волосы? Я до сих пор понятия не имею откуда она их достала. Может, из расчески, когда я у них в гостях была? Может, с подушки? Блевать тянет от одной мысли.
Но тут – самый сочный момент. Мадам Нина, увидев фото, чуть со стула не упала. Оказалось, они с Катей подписаны друг на друга в соцсетях, а мы с Катей давние подружани, и я часто отмечаюсь на ее фото. То есть, гадалка меня виртуально «знала». И, видимо, ее профессиональная этика (или, скорее, здравый смысл) не позволила ей всерьез заниматься такой дикостью. Она сделала вид, что согласилась, чтобы Лариса Петровна не пошла к другой, более безбашенной колдунье, а сама тут же набрала Катю и все ей выложила.
Мне стало противно. Противно и дико больно. Это был какой-то новый уровень низости. Мы же были семьей. Она готовила для нас, я дарила ей цветы на восьмое марта, мы сидели за одним столом на праздники. А теперь она, с серьезным лицом, в XXI веке, пытается меня «убить» с помощью шаманских плясок над моим старым фото и пучком волос. Это был окончательный и бесповоротный развод не только с мужем, но и со всей этой семьей. Я не стала ничего рассказывать бывшему. Что я скажу? «Твоя мама наняла ведьму, чтобы та наслала на меня морок?» Он бы решил, что я спятила. Историю мы с Катей постарались забыть, как страшный сон. Ну, думаю, старушенция выплеснула злобу и успокоится.
Как же я ошибалась.
Все самое страшное в этой жизни приходит не от призраков и порч, а от живых людей. И приносит это самое страшное иногда твой собственный ребенок.
Степан, часто по выходным гостил у отца, ну и у бабушки с дедушкой. В одно воскресенье вечером бывший муж привозит его назад. Машина только подъехала к подъезду, дверь машины распахивается, и оттуда вылетает мой сын. Не идет, а бежит, заливаясь слезами. Он вцепляется в меня так, словно его пытались оторвать навсегда.
Бывший муж смотрит на это все с умным видом и разводит руками. Мол, все выходные истерил, плакал, просился к маме. Ни играми, ни мультиками не могли отвлечь. Говорит, Степан не объяснял, в чем дело, просто ревел и все.
Я забрала сына, холодно кивнула бывшему, и мы поднялись домой. Степан не отпускал меня ни на шаг. Весь вечер он ходил за мной хвостиком, а когда я укладывала его спать, он обнял меня за шею и прижался так сильно, что мне стало трудно дышать.
«Мама, а ты не умрешь?» – прошептал он. У меня внутри все оборвалось. Сердце упало куда-то в пятки.
«Конечно, нет, глупыш. Я буду с тобой всегда».
Он помолчал, а потом выдал такое, от чего у меня кровь в жилах застыла.
«А бабушка Лариса сказала, что когда ты умрешь, я буду жить с ними. С папой, бабушкой и дедушкой».
Я онемела. Мне казалось, я ослышалась.
«Зачем бабушка это сказала?» – выдавила я, пытаясь сделать голос спокойным.
Степан пожал плечами. Потом, уже почти засыпая, пробормотал: «Я говорил, что ты не умрешь. А она сказала… что точно знает, что ты скоро умрешь».
И финальный гвоздь в крышку моего спокойствия.
«Она сказала, что если я кому-нибудь расскажу, то ты умрешь еще быстрее».
В тот момент во мне что-то сломалось. Не порвалось, а именно сломалось, с хрустом. Вся моя рациональность, все мои принципы «держаться ради ребенка» испарились. Меня затопила такая первобытная, черная ярость, такой ужас за своего ребенка и такая ненависть, что я сама себя испугалась. Она не просто желала мне зла. Она терроризировала моего пятилетнего сына. Она внушала ему, что его мама умрет, и он будет жить с теми, кто эту смерть предрек. Это уже было не просто суеверное безумие. Это было психологическое насилие.
Я сжала его в объятиях и начала шептать, что бабушка уже старенькая, иногда говорит глупости, которые не стоит слушать, что я сильная и здоровая, и мы всегда будем вместе. Я убаюкала его, а сама сидела рядом еще часа два, глядя в одну точку.
На следующий день я встретилась с Катей. Мы сидели в том же кафе, и я, сжав стакан с кофе так, что костяшки побелели, пересказала ей вчерашнее. Катя сначала просто ругалась, потом ахала, а потом ее лицо стало мрачным.
«Надо бы эту старуху проучить», говорит она.
Сначала мы просто выпускали пар. Предлагали друг другу безумные идеи, хохоча до слез. Насыпать ей в дачную калитку блесток? Отправить анонимную открытку с угрозами от имени «Высших Сил»? Но чем больше мы говорили, тем серьезнее становилась наша игра. Идея начала обрастать деталями, становиться реальной. Мы и сами не заметили как начали всерьез планировать месть.
И тут Катя сказала: «А что, если мы сыграем с ней в ее же игру?»
Она позвонила мадам Нине. Та, выслушав, сначала сомневалась. Говорила, что это не по-профессионально, что она не хочет проблем. Но Катя, видимо, смогла ее уговорить. В общем, мадам Нина согласилась.
План был простой и гениальный. Гадалка звонила Ларисе Петровне и срочно вызывала ее к себе, говоря, что «почувствовала над ней сгущающиеся тучи черной энергии» и «откат мощного негатива». Мы знали нашу Ларису Петровну – ее любопытство и суеверность перевесят любую осторожность.
В назначенный день мы с Катей приехали к мадам Нине заранее. Ее квартира оказалась такой, какой и должна быть квартира гадалки – полумрак, запах ладана и трав, повсюду кристаллы, статуэтки и развешанные тряпки. Сюрреализм на грани китча. Мадам Нина, женщина лет сорока, с серьезным, недобрым лицом, проводила нас в смежную комнату, завешанную какими-то халатами. Дверь мы оставили приоткрытой ровно настолько, чтобы все слышать. Катя незаметно спрятала камеру в комнате где эта Мадам принимала клиентов, естественно с разрешения экстрасенса. Все было готово.
Почти сразу раздался звонок в дверь. Мое сердце заколотилось где-то в горле. Я слышала, как мадам Нина впускает Ларису Петровну, их приглушенные приветствия. Они прошли в комнату.
И начался цирк.
Мадам Нина начала с паузы. Долгой и тягучей. Потом ее голос, низкий и нарочито-траурный, поплыл по комнате. Она начала говорить Ларисе Петровне, что увидела мрак вокруг ее персоны. Она напомнила прошлый ее визит и просьбу наслать на меня порчу.
«Так вот, – голос гадалки стал ледяным. – Вы даже не представляете, с кем связались. У этой женщины… мощнейшая родовая защита. Ангел-хранитель, которого я редко когда видела. Весь негатив, который вы на нее направили… он дошел. Но он отразился. И теперь он прилетел обратно к вам!».
Тишину в комнате нарушил только испуганный вздох Ларисы Петровны. Я, прильнув к щели, видела, как она вся съежилась.
«Я вижу… вокруг вашего дома кружат темные духи. Три. Нет, четыре. Они ждут, когда защита вашего дома ослабнет. Они несут с собой болезнь, разлад и множество несчастий».
Мадам Нина разошлась не на шутку. Она описывала «черную пелену», «холод в области сердца», «ночные кошмары, которые скоро станут явью». Она говорила о том, что смерть уже стучится в ее порог, и если ничего не предпринять, то итог будет плачевен и необратим.
Лариса Петровна начала тихо постанывать. Потом я услышала, как она хватается за сердце. «Ой, у меня давление… Я чувствую, мне плохо…»
«Это они, – безжалостно продолжала гадалка. – Они уже здесь. Они питаются вашим страхом».
Потом настал звездный час мадам Нины. Она вздохнула и сказала, что снять такую мощную откатную порчу невероятно сложно. Потребуется несколько сложнейших обрядов, дорогие свечи из Иерусалима, особая вода с Тибета, и все это – с риском для ее собственной жизни. И назвала сумму. Такую астрономическую, что я сама офигела от такой наглости. Лариса Петровна просто-напросто завизжала. Не крикнула, а именно завизжала от ужаса. «Откуда же я возьму столько?! Да это же грабеж!»
Я прикусила губу, чтобы не расхохотаться. Катя, стоявшая рядом, уперлась лбом мне в плечо, и я чувствовала, как ее тело сотрядается от беззвучных конвульсий.
Мадам Нина, сделав паузу для драматического эффекта, сказала: «Хорошо. Вижу ваше раскаяние. Есть… другой способ. Бесплатный. Но он требует огромной силы духа».
«Любой! Я на все готова!» – залепетала свекровь.
«Вам нужно позвонить этой женщине. Сегодня. Сейчас. Все ей рассказать. Во всем честно признаться. И искренне, от всего сердца, попросить у нее прощения. Искренность – ключ. Если в вашем сердце останется хоть капля лжи, порча вернется с утроенной силой. Ее прощение – единственное, что может разорвать этот круг».
Тишина в комнате стала тягучей, как смола. Я буквально видела, как в голове у Ларисы Петровны борются ужас, жадность и дикое нежелание унижаться передо мной. Это молчание длилось вечность.
«Я… я не могу», – наконец, выдавила она тихим, надломленным голосом.
«Тогда я бессильна», – холодно ответила мадам Нина. – «Ждите последствий».
Почти сразу раздались шаркающие шаги. Лариса Петровна, не прощаясь, почти бегом вылетела из квартиры. Мы с Катей выждали пару минут и вывалились из своей комнаты. Мы не смеялись, мы рыдали от смеха. Мадам Нина стояла рядом с каменным лицом, но в уголках ее губ играла едва заметная улыбка. Мы отдали ей заранее оговоренную сумму за «спектакль», забрали камеру и уехали.
Звонка от Ларисы Петровны, разумеется, не последовало. Ни тогда, ни потом. Видимо, страх перед унижением оказался сильнее страха перед «темными духами».
Вечером того дня мы с Катей сели пересматривать запись. И я снова испытала то самое чувство – горькое, ядовитое удовлетворение. Видеть, как ее самоуверенное лицо искажается ужасом, как она хватается за сердце, слышать этот визг… Это была не красивая месть. Это была низкая, почти детская выходка. Но черт возьми, это сработало.
Я до сих пор не верю в порчи. Но я поверила в силу хорошего розыгрыша, основанного на чужой глупости. Эта запись теперь мой козырь. Если она еще раз попробует что-то сказать моему сыну, или как-то навредить нам, эта запись полетит всем ее родственникам, друзьям и, что самое главное, священнику в местную церковь, куда она любит ходить на исповедь. Я думаю, ему будет очень интересно послушать о ее похождениях к гадалкам с целью убийства бывшей невестки.
Я защитила своего сына? Да. Я поставила эту ядовитую старуху на место? Безусловно. Но иногда, в тишине, меня гложет один вопрос. А я не перегнула палку? Не опустилась до ее уровня? Или, может, для таких людей другого языка и не существует? Что вы думаете?