Существует ровно три эффективных метода, чтобы дать подходящее название вашей книге:
- прямой (метод главной идеи)
- символический (метод главного слова или предложения)
- культурно-аллюзивный (метод ассоциаций)
Метод главной идеи
Главная идея — это самый простой и базовый способ найти идеальное название для вашей истории, так как для поиска главной идеи вашего сюжета потребуется не слишком много времени.
Да, несмотря на то, что некоторые писатели, а порой и учителя литературы, находят всё новые и новые смыслы в собственных произведениях спустя столетия, на самом деле, определение главной идеи вашего художественного концепта определенного текста для нейминга не заставит себя долго ждать. Начнем с самого простого — найдем простейшую идею у любого текста. Обращаю внимание, что «простейшая идея» здесь - это то, что лежит на поверхности, а не обобщение. Например, рассказ Тургеньева «Муму». Какую главную идею можно выделить? Несправедливое отношение как к Герасиму, так и, соответственно, к его собаке Муму, несмотря на то, что в этом произведении поднимается ряд колоссальных социальных проблем крепостных и произвола помещиков (но это вы и без меня знаете). Так, собака Муму — это определенно метафора подневольной крепостной жизни. Соответственно, чтобы определить тему вашего произведения, нужно задать всего лишь один вопрос: «О чём я пишу?» и, таким образом, у вас появится главная идея вашего текста.
Роман «Без слов»
Если вы не читали предыдущие посты, то, думаю, у вас сразу может возникнуть ассоциация, что в этом романе либо не будет слов, что логично, исходя из названия, либо кто-то потеряет право голоса, что также логично и вполне оправданно. Могу вас обрадовать: вы не сильно далеко ушли от истины, поскольку действительно в моем романе кто-то не сможет говорить и потеряет право голоса. Если чуть расширить фабулу, то герой Матти Тулиненсууру (ему 25 лет, он рок-музыкант, кинорежиссер и бунтарь) заболевает идиопатическим легочным фиброзом. Его папа Ной — торакальный хирург, то есть тот, кто непосредственно занимается хирургическим лечением органов грудной клетки. Ной, пытается заниматься его лечением, организовывает трансплантацию легких, но в момент операции что-то идет не так: происходит механическое повреждение нерва, а также побочное действие от анестетика, и Матти навсегда теряет способность издавать звуки, полностью лишаясь способности говорить, что для бунтаря-рок-музыканта было равносильно смертному приговору.
Соответственно, основная идея моего романа — жизнь без слов. Так как всё повествование в романе идёт от первого лица, от лица Матти, мы будем видеть его внешний мир без слов, в то время как внутренний мир героя будет этими словами наполнен до перенасыщения. И это основная конфликтная часть: как внешняя жизнь без слов может отравлять внутреннюю жизнь, наполненную словами.
Метод главного слова или предложения
Главное слово или предложение уже более сложный метод, который, я бы сказала, вызывает некоторые затруднения, так как часто одно слово может метафорически инкапсулировать всю арку главного героя и его основной конфликт. А чтобы дать по этому методу название своей книге, должно прийти настоящее озарение или вдохновение (называйте как хотите). Всё дело в том, что, чтобы найти главное слово вашего романа, его нужно ещё как-то понять, то есть прочувствовать и определить, что именно этим словом вы можете передать всю атмосферу своего сюжета.
Роман «Вопреки»
С романом «Вопреки», в целом, я могу описать сюжет этим словом. Жизнь Лёши Громова идёт вопреки всем законам, поскольку он теряет свою идентичность, биографию и право на жизнь, когда его папа Дима Громов проводит инсценировку смерти сына. Так Лёша Громов становится Чарли Фолкнером и живёт в другой стране, где он уже живёт не только вопреки миру, но и вопреки себе: внутри он знает, что он Лёша, а для окружающих он Чарли, и это отравляет всю его личность, поскольку он не может попросту быть собой.
Изначально такая двойная жизнь ему нравилась — он прикидывался не тем человеком, разговаривал на иностранном языке, мог совершать что-то неоднозначное и не чувствовать за это вины, так как это делал Чарли, а не Лёша. У меня даже есть эпизод, когда его вызвал к себе ректор, и пока внешне Чарли делал повинный вид, внутри Лёши был просто истерический смех: «...ко мне обращались моим липовым именем, и мне было смешно, что все в эту фикцию верят. «Чарли, как ты мог… бла-бла-бла!», «Чарли, так нельзя… бла-бла-бла!», Чарли, Чарли… Как хорошо, что я — не он. И с каждым «Чарли» мое лицо искривлялось все в большей улыбке, что ужасно раздражало директора, как бы он это ни пытался скрыть», — и всё в таком духе. То есть у Лёши постоянна драматична арка как конфликт этих двух сторон: конфликт Лёши (прошлого) и Чарли (настоящего). Лёша не может отпустить своё прошлое, забыть 20 лет своей жизни и начать всё с чистого листа — для него это кажется невозможным, но когда он принимает произошедшее и тот факт, что пути назад нет, он начинает жить вопреки своему внутреннему конфликту. Последнее предложение в романе звучит так: «Я перестал тонуть в бездне своих трагедий и принял произошедшее вопреки собственному разуму ради своего сердца».
Соответственно, в этом и заключается логика выделения названия романа через главное слово: оно должно каждый раз бить в эмоциональную цель. Но нужно быть очень осторожным, и если вы, как я, выделяете главным словом лишь одно («вопреки»), то его не надо использовать везде. Понятное дело, что вы можете его использовать как самостоятельную часть речи, но в романе не должно быть изобилия этого слова, чтобы оно приелось или, что ещё хуже, перенасытило текст. Тогда озарение у читателя не произойдёт, и он не сможет «щёлкнуть пальцем» и сказать: «Ах, так вот почему так называется книга!». Важно соблюдать очень тонкую грань, когда название должно действовать как «затравка».
У меня слово «вопреки» на весь роман встречается максимум шесть раз, и встречается всегда в акцентных местах. Даже в аннотации оно выделено красным цветом.
Как вы можете заметить, «вопреки» я каждый раз вставляю в ту часть предложения, в которой оно будет иметь максимальный вес и акцент.
И, например, когда Чарли разговаривает со своим лучшим другом Адамом, он произносит это слово уже как герой:
— И ты не боишься жить после того, что с тобой сделали?
— У меня-то и выбора особо нет. Это, наверное, всё из-за того, что папа занимается бизнесом, а может, просто потому, что я какой-то неправильный… — Я пожал плечами. — Я живу вопреки страху. Жизнь не стоит на месте, и нужно двигаться дальше, Ади. У меня уже давно нет уверенности в завтрашнем дне, но прятаться всю жизнь в норке было бы полнейшим безумием — ведь и в неё когда-нибудь попадёт лисий нос.
То есть, соответственно, здесь, как видите, герой очень акцентно выделяет, что у него нет больше выбора, кроме как принять реальность и жить этой реальности вопреки.
Роман «Три сотни дней»
Я не буду скрывать, что это название было взято мной из моей любимой песни, но оно также идеально описывает главную идею сюжета. Всё дело в том, что фабула в романе «Три сотни дней» — от начала повествования до финала — занимает ровно 300 дней.
Словосочетание «три сотни дней» на весь роман встречается ровно один раз. Причём встречается в контексте очень сильно второстепенного героя, когда он произносит это как бы невзначай, то есть внимание он на этом не акцентирует, как в диалоге Лёши и Адама:
«Если у каждой боли есть три сотни дней спустя, — думал про себя Илмари, — когда или становится лучше, или остается уповать лишь на чудо, то у меня уже даже надежды на последнее не осталось».
То есть, как видите, это внутренний монолог Илмари, но этот монолог он встречается в очень нужном месте и в нужный час (поскольку там проходит экватор повествования романа), после чего уже в следующей главе начнется раскрытие криминальных линий, где будет полный переворот личностей героев: все те, кто раньше казался вполне благородным, на самом деле окажутся самыми страшными антагонистами. В целом, третья глава - как раз около полугода с начала повествования, когда читатель уже построил своё отношение к героям, и такие откровения будут как удар под дых.
Например, один из главных героев Пекка Лорд — бывший нейрохирург, действующий психиатр и один из «апологетов здравого смысла», как нам кажется. Я умело манипулирую мнением читателем, заставляя его поверить в Пекку в двух плоскостях.
- Первая — прямая плоскость его деятельности: мы верим ему как медику, потому он профессионально обосновывает все приступы Евы тем, что у той было вмешательство на головной мозг после аварии, и, естественно, у неё могут быть побочные эффекты в виде галлюцинаций и других симптомов, вдобавок к её ретроградная амнезия после аварии.
- А вторая часть — это его личная жизнь. Здесь, конечно, я пошла на очень аморальный ход, заставив героя буквально три раза соврать и при этом настолько этой ложью вызвать сочувствие к нему, что вы никогда не поверите, что он сделал на самом деле. А совершил он настолько грязные, жестокие и садистские поступки по отношению к своей семье, что, когда ты на него смотришь как читатель, ты никогда не подумаешь, что этот благородный, харизматичный психиатр на такое способен.
Более того, врёт он настолько убедительно и заставляет в это поверить настолько искренне, что я, даже как автор, поймала себя на мысли: мне его жалко и не хочется его превращать в монстра. Я тогда ещё подумала: «Ничего себе, ты даже и моим сознанием уже научился манипулировать!». И у читателя достаточно долгий путь принятия его истинной сущности, который занимает три сотни дней.
Почему ещё я выделила это словосочетание как название? Есть ещё достаточно скрытый подтекст. Три сотни дней — это примерно 9 месяцев, то есть столько обычно длится беременность. Соответственно, у нас буквально вся история — это как вынашивание плода:
- Вынашивание плода безумия Пекки, которое разрастается и в свои сети втягивает всё больше людей.
- Вынашивание хрупкого плода любви Тео и Евы, требующего постоянного внимания.
- Вынашивание, в прямом смысле, плода у Нарциссы (жены Пекки), которая от него беременна и с ужасом узнаёт.
- И, наконец, вынашивание плода правды, когда следователь Магнус Хонканен и Юрки Лорд (старший брат Пекки) раскрывают всю криминальную сеть.
Юрки хоть и не действующий, но бывший начальник убойного отдела Следственного комитета и следователь-криминалист, которому преступники дали прозвище «вампир» за его способность «загипнотизировать» пронзительно льдисто-голубыми глазами и вытянуть всю правду менее чем за 10 минут во время допроса. Но для младшего брата его «вампирская» личность и искуссная логика следователя не столько страшны, как морализм и знание истинной сущности Пекки - эгоцентричного труса, не умеющего брать ответственность за свои поступки с детства, сваливая собственную вину на других, лишь бы избежать наказания.
И вот как обычно сдержанный в своих эмоциях и спесивый Пекка вмиг регрессирует почти до состояния истерики, лишь услышав имя брата от подельника:
– Это не смешно, Ээро. Ты что не понимаешь? Сяду я, сядешь и ты!
– Может следователь просто хочет кеш?
Пекка помотал головой.
– Принципиальный до отвращения.
– А Юрки?
Пекка на мгновение застыл, тут же расплывшись в истерической улыбке после.
– Что Юрки? А что Юрки? Юрки? – Голос Пекки предательски дрожал.
– Юрки. – Медленно произнёс Ээро, словно пытаясь остановить центрифугу эмоций Пекки. – Он не мог проснуться?
Пекка нервно усмехнулся, стеклянными глазами посмотрев в ответ.
– Проснуться? Зачем? Спустя девять лет? – Голос Пекки то и дело пропадал, словно руки старшего брата сжимали ему горло своим морализмом. – Слишком много времени прошло, чтобы в следователя играть.
– Ты что его боишься? – Ээро не мог поверить своим глазам, наблюдавшими за такими метаморфозами в обычно хладнокровном друге.
– Я? – Пекка молча помотал головой. – Я просто хочу знать, кто это начал и что ему нужно. Но это не может быть Юрки – он и так получил всё: доступ к делу, фальшивые улики, в которые он поверил.
Метод ассоциаций
Метод ассоциаций — это самый сложный метод, так как он не всегда лежит на поверхности, и им пользуется мало кто из писателей, так как встречается он в интеллектуальной прозе, а не посредственной беллетристике.
Очень часто при помощи метода ассоциаций, в название вкладывается какая-то аллюзия или фрейм. Приведу пример с моим романом «Lacrimosa».
Роман «Lacrimosa»
Я думаю, вы все знаете, что «Lacrimosa» — это часть заупокойной мессы «Реквиема» Моцарта. Соответственно, весь мой роман достаточно трагичный от начала до конца, несмотря на то, что там есть много светлых пятен. История максимально разбивающая сердце, поскольку два главных героя, Дима Громов и Матвей Соколов, каждый по-своему проживают глобальные трагедии и справляются с ними не всегда экологично для себя.
Когда я только формулировала концепт романа, то случайно услышала на фоне «Lacrimosa» Моцарта. Я замедлилась и, слушая, представила образ: ночью в метель, когда не видно своих рук, идёт человек с горящим фонарём в руке. И меня озарило! Этот образ для меня — прямая метафорическая ассоциация с линиями Димы Громова и Матвея Соколова, поскольку они оба пробираются через пургу жизненных невзгод и пытаются не замерзнуть в этой стуже.
Однако, в качестве названия, у меня достаточно сложная непрямая метафора и аллюзия «Lacrimosa». Несмотря на то, что в каких-то частях сюжета происходят вполне позитивные события, «Lacrimosa» здесь — это не просьба о прощении, а просьба о покое. И хотя в оригинальном полном тексте секвенции эта просьба также присутствует, чаще «Lacrimosa» ассоциируется именно с высшим судом после смерти, как неотъемлимая часть послания «Реквиема»:
Huic ergo parce, Deus,
Pie Jesu Domine,
Dona eis requiem.
Так пощади его, Боже,
Милостивый Господи Иисусе,
Даруй им покой
Однако в моём случае, дарование покоя - это буквально главная мысль романа, потому что самым гуманным для Матвея Соколова было бы даровать ему покой. Однако этот покой он обретает не скоро и даже не в романе, а лишь когда его жизненный путь закончится. Тем не менее, можно метафорически сказать, что покой от терзающего его одиночества и постоянных депрессивных мыслей ему был дарован, когда в его жизни появился Дима, благодаря лучшему другу Матвея Роме.
Второй момент с «Lacrimosa» — это уже мои внутренние мысли, потому что у меня было ровно два названия для этого романа: «Lacrimosa» или «Медиатор». Изначально я однозначно решила, что роман будет называться «Lacrimosa», но потом у меня почему-то начались авторские метания и сомнения: почему бы не назвать «Медиатор». Но «Медиатор» — это прямая должность Матвея и Димы, раскрывающая только одну из частей их личностей, причём не самую и глубокую. Конечно, можно быть медиатором как в профессиональной, так и в личной жизни, например, проводя медиацию с внутренними демонами, но это достаточно скучно, однообразно и неоригинально. А «Lacrimosa» уже изначально задаёт ассоциацию.
Если вы сравните два названия — «Lacrimosa» и «Медиатор», — то «Lacrimosa» откликнется вам больше как читателю, просто за счёт того, что:
1) У вас есть непосредственный фрейм в виде произведения Моцарта. Вы знаете, что произведение Моцарта представляет собой достаточно трагичную, заунывную, но в то же время эмоциональную часть его «Реквиема». В то же время, если мы возьмем слово «Медиатор», то оно не даёт никаких прямых ассоциаций или образов, как культурный фрейм.
2) «Медиатор» не несёт эмоциональной нагрузки в коннотации - это слово вполне нейтрально по своему смыслу, а вот «Lacrimosa» — отнюдь не нейтральное, оно уже заряжено эмоционально.
Более того, если открыть мой роман, то эпиграфом будет стихотворение Блока, и, соответственно, тут уже преумножается эмоциональная часть подачи и заряжает вас на настроение этого романа изначально:
Умрёшь — начнёшь опять сначала,
И повторится всё, как встарь:
Ночь, ледяная рябь канала,
Аптека, улица, фонарь.
Как дать своему тексту название по принципу ассоциации?
На самом деле, универсального совета, по сравнению с двумя другими методами, нет, потому что, как я уже упомянула, метод ассоциативного названия достаточно нераспространённый. Ассоциация должна отвечать многим задачам автора и текста, чтобы быть успешной. Невозможно взять просто какую-то ассоциацию и представить её в качестве названия романа: в таком случае вы можете или не раскрыть идею романа и дать абсолютно неподходящее ему название, или, что хуже, запутать и читателя и себя, вызвав неправильный ассоциативный ряд.
Для нейминга по этому методу стоит достаточно плодотворно подумать насчет сюжетного наполнения вашего текста и создать даже некоторую таблицу личных ассоциаций. Причём не обязательно эта таблица должна включать в себя ассоциации каких-то прилагательных или чувств — она может включать культурные отсылки, литературные аллюзии и любые другие ассоциации, которые генерируют у вас как у автора определённый образ и соответствуют посылу вашего замысла.