В сентябре я нет-нет да и вспоминала мою летнюю группу семиклассников, не любящих читать. Если бы там на занятиях всё было гладко, то я, конечно, уже давно забыла бы о ней. Но так как в этом курсе я делала небесспорные вещи и получала соответствующую реакцию, есть о чём поразмышлять.
Сначала ребята были однозначно заинтересованы в том, что происходило на уроках. Мы рассмотрели рассказы, состоящие из одного предложения, попробовали написать свои произведения одной фразой. Такие рассказы предполагали обращение к понятию подтекста. Играючи, ребята освоили термины "интерпретация", "подтекст", "художественная деталь". С этими инструментами квалифицированного читателя мы обратились к мастерам подтекста Хемингуэю и Чехову. Несколько рассказов Хемингуэя, прочитанных и прокомментированных в основном на уроке, были восприняты тоже с интересом, как и некоторые факты из жизни писателя. К литературоведческим понятиям были добавлены "пейзаж", "портрет", "пейзажная деталь", "несобственно-прямая речь". Я радовалась читательским успехам ребят и, наверное, вообразила, что я могущественна и могу заинтересовать вообще любым текстом кого угодно, потому что это великая и харизматичная Я.
В рассказе Хемингуэя "Там, где чисто, светло" была аллюзия на молитву Господню, которую ребята не опознали. Я решила, что нехорошо не знать "Отче наш" и вообще ничего не знать об истоках русской литературы. Я выдала об этом урок, решив задержаться на древнерусской словесности на трёх последующих занятиях. Вот клянусь, что никогда я не проводила более взволнованного и живого урока о главном сакральном тексте христианства - молитве Господней. Мы читали этот текст на русском и старославянском, разбирали каждое слово. Я рассказывала, какое значение имела эта молитва для наших предков, как повлияла на сознание русских писателей, на современных людей, для которых это не пустой звук, на меня лично, наконец. Я задала эту молитву на дом на старославянском, не заметив, что детям это не особо интересно. Вернее, не допустив этого, потому что, с моей точки зрения, этого не может быть.
В итоге одна девочка, возмущаясь дома в присутствии родителей, назвала это задание полным бредом. (Мне на уроке вслух было потом сказано, что выучить "не получилось", чему я профессионально не поверила, но не стала усугублять противостояние с ребёнком: я помнила о том, что обещала летние уроки в стиле лайт.) Другие ученики отнеслись к заданию равнодушно, без интереса. А две воцерковлённые девочки прочитали давно знакомый им текст деловито и как-то дубово, как Феклуши-странницы. Уж лучше бы возмущались и ёрничали. Отрывки из летописей и жития тоже не пошли, хотя для более старших детей я всегда умела давать их, по-настоящему заинтересовывая. Да и Пушкин потом, кажется, мало вдохновил моих учеников.
Вот об этой части курса я и вспоминала, думая: нужно ли было поддаваться своему желанию идти в древнерусскую словесность именно с этими детьми? Или это проигрыш на короткой дистанции, а на длинной этими же учениками всё может быть воспринято иначе? И тогда проигрыш не проигрыш. В преподавательской деятельности всегда есть интрига: нельзя сказать наверняка, что именно из посеянного даст всходы и когда даст.
После окончания этого курса я получила благодарный отзыв от одной из мам, но он был такой благоговейный и восторженный, что стало понятно: мама во время наших онлайн-уроков была недалеко от компьютера, и их содержание затронуло именно её, а не её дочь. А сегодня мне позвонила старшая сестра другой участницы летнего чтения, 25-летняя девушка, которая оказалась под таким впечатлением от этих занятий, что изъявила желание брать уроки литературы вместе со своей знакомой, которая тоже хочет развиваться. Это предложение меня, конечно, вдохновило. Но осталось какое-то смутное беспокойство по поводу конкретных детей и моей коммуникации с ними.