Конверт с билетами на двоих и ключами от новой квартиры лежал на дне шкатулки три недели, и от его прикосновения к пальцам у Аллы перехватывало дыхание от чистого предвкушения.
Она провела пальцем по острым уголкам ключей, представив себе щелчок в замке двери своей новой квартиры. Не в этой клетке с обоями цвета увядшей надежды, где каждый предмет был кричащим свидетельством вкуса Галины Сергеевны. А там, за сорок километров от этого дома, в светлой двушке с панорамными окнами, которые она выбрала сама. В тишине. В своей тишине.
Сегодня был день Икс. Минус два дня до того, как она с пятилетней Соней навсегда уедет из этого дома. Из этой жизни.
Она спустилась на кухню, и будто кто-то нажал кнопку воспроизведения старой, заезженной драмы. Та же картина. Сева, ее муж, уткнулся в телефон, будто поглощенный бесконечным скроллингом, ничуть его не волнующим. Галина Сергеевна, его мать, с важным видом расставляла на столе тарелки, будто это были не просто тарелки, а ее личные пограничные столбы.
— Соня, не чавкай! — бросила она через стол внучке, даже не глядя на нее. — Совсем распустили ребенка, Алла. Никакого воспитания.
Алла не ответила. Она просто посмотрела на дочь, на ее испуганно сжавшиеся губки, и почувствовала холодную, отточенные как лезвие уверенность, в которой не было места ярости. Скоро. Совсем скоро.
Она наблюдала за ними как сторонний исследователь, изучающий повадки вымирающего племени. Вот Сева, пытаясь избежать конфликта, перевел тему на какую-то коммунальную квитанцию. Вот Галина Сергеевна, почувствовав его уязвимость, тут же нанесла новый укол:
— Сева, ты бы посмотрел, какие у нас счета за воду. Алла, наверное, опять не закрыла кран до конца, у них в семье все такие небрежные. Я уж молчу про ее карьеру…
Карьера. Да. Ее «несостоявшаяся» карьера дизайнера, которую она похоронила, когда родилась Соня, а Галина Сергеевна убедила Севу, что «нормальная женщина должна сидеть с ребенком». Алла посмотрела на мужа. Он не поднял глаз. Он никогда не поднимал глаз. Он не был злодеем, нет. Он был тихим соучастником, молчаливым одобрением ее тирании. И это было в тысячу раз хуже.
Она встала, чтобы унести свою тарелку. Ее движения были плавными, почти механическими. Алла мыла посуду, глядя в окно на серый двор, и внутри нее пела одна-единственная мысль: «Скоро. Послезавтра мы с тобой, дочка, полетим».
Именно в этот момент Галина Сергеевна, почувствовав, что контроль ускользает — а Алла сегодня была какая-то непривычно спокойная, — решила начать атаку. Она направилась в комнату Аллы. Под предлогом «принести плед».
Алла закончила с посудой. Вытерла руки. И пошла за ней.
Она остановилась на пороге. Галина Сергеевна стояла у комода. У комода Аллы, не в своей комнате. В руках у свекрови был тот самый конверт. Тот самый, с билетами и ключами. Он лежал не в шкатулке, а прямо на ней. Видимо, Галина Сергеевна уже успела провести обыск.
Лицо свекрови налилось кровью. В ее глазах горел не просто гнев, а торжество хищника, поймавшего жертву. Она потрясла конвертом перед Аллой.
— Это что?! — она взвизгнула. — А? Заначку от мужа прячешь? Деньги на черный день копишь, пока мы все тут впроголодь живем? Совсем обнаглела!
Сева, услышав крик, появился в дверях с перепуганным видом вечного мальчика, которого застали за запретной игрой.
— Мам, что случилось? Алла, что это?
— Молчи, Всеволод! — отрезала Галина Сергеевна. — Смотри, на что твоя жена способна! Тайком от семьи деньги ворует!
Алла медленно перевела взгляд с мужа на свекровь. Она не дрожала. Не плакала. Уголки ее губ даже дрогнули в легкой, почти невидимой улыбке. Эта сцена была последним актом в пьесе, которую она уже перечитала до дыр. Она сделала шаг вперед. Ее голос прозвучал негромко, но так четко, что Соня притихла на кухне, а у Севы на лице выступила мертвенная бледность.
— Попалась? Заначку мою трогаешь? Тогда выметайся отсюда! — закричала Алла свекрови.
Она сказала это. Не криком обиженной девочки. А спокойным, ледяным тоном. Она объявляла приговор. И в этой ледяной тишине, повисшей после ее слов, было слышно, как трещит по швам старая, измученная жизнь.
***
Тишина.
Она повисла в воздухе густая, звенящая, как натянутая струна. Даже Соня притихла за дверью, инстинктивно чувствуя, что привычный мир треснул.
Галина Сергеевна стояла, буквально онемев. Ее рука, сжимавшая конверт, опустилась. Она ожидала всего чего угодно — истерики, оправданий, слез. Всего, кроме этого ледяного спокойствия и приказа, прозвучавшего из уст вечно покорной невестки. Ее мозг, отлаженный на схемы «напасть – получить оправдания – усилить нападение», заклинило.
— Ты… Ты что себе позволяешь?! — выдохнула она наконец. Впервые в ее голосе была не злость, а чистая растерянность. — Это мой дом! Я отсюда никуда не выметусь!
Сева сделал шаг вперед, его лицо исказила гримаса испуганного непонимания.
— Алла, прекрати! Что за тон с мамой? Извинись немедленно! — Он попытался вставить свой привычный, «примиряющий» рычаг, но на этот раз механизм не сработал.
Алла не посмотрела на него. Ее взгляд был прикован к свекрови. Она медленно, почти театрально, достала из кармана джинсов телефон. Ее движения были выверенными, экономичными. Никакой суеты.
— Вы правы, Галина Сергеевна, — голос ее был тихим и невероятно твердым. — Воровать нехорошо. Согласна на сто процентов.
Она прошлась пальцем по экрану. Найдя то, что искала.
— А унижать человека годами — благое дело? Считать каждую копейку, оскорблять моих родителей, которые вас в жизни не видели, внушать моей дочери, что она неуклюжая и некрасивая — это что? Это святость?
— Что ты несешь?! — взвизгнула Галина Сергеевна, но в ее глазах промелькнул страх. Животный, инстинктивный. Она почуяла угрозу, которую не могла идентифицировать.
— Я несу правду, — просто сказала Алла. — Вашу правду. Хотите скандала? Он будет. Но не здесь.
Она нажала на кнопку.
И из динамика телефона раздался голос Галины Сергеевны, знакомый до тошноты, визгливо-фальшивый:
«…Ну что, Аллочка, опять макароны на ужин? Опять экономите на моем сыне? Я ему всегда говорила — не женись на бедной, будет вечно на шее сидеть. А ты посмотри на ее руки — совсем не дворянские, все в царапинах от твоих дурацких поделок…»
Галина Сергеевна побледнела. Она отшатнулась, будто ее ударили.
— Это… это что? Ты что, подслушивала?! — ее шепот был полон ужаса.
— Записывала, — поправила ее Алла. — Для памяти. Чтобы не забыть, как тут все устроено. У меня тут целая коллекция. Ваши лучшие хиты.
Она прокрутила запись дальше. Послышался голос Севы, жалобно говорящий: «Мам, ну хватит…», и тут же на него обрушивался шквал: «Молчи, Всеволод! Ты всегда был мягкотелым, я сама все решу! Она тебя в гроб загонит, а ты защищаешь!»
Севу будто подкосило. Он смотрел то на Аллу, то на мать, и на его лице медленно, мучительно проступала трезвая правда. Осознание того, что он не просто слышит это сейчас. Что это было всегда. И что он всегда это пропускал мимо ушей.
— Выключи! Немедленно! — закричала Галина Сергеевна, делая попытку вырвать телефон.
Алла легко уклонилась. Ее палец завис над экраном.
— Не советую. У меня облако. И я сейчас могу одним нажатием отправить этот милый семейный альбомчик в наш общий чат. Вы помните его? «Наша дружная семья». Там ваша сестра Лариса, ваша подруга Эльвира, все кузины… Все, для кого вы — образец мудрости и стойкости.
Она сделала паузу, давая этим словам достичь цели. Галина Сергеевна замерла. Весь ее фасад, вся выстроенная десятилетиями легенда о себе — мудрой, строгой, но справедливой свекрови и матери — рухнула в этот момент. Публичный позор. Это был единственный страх, который мог затмить ее жажду контроля.
— Что… что тебе нужно? — просипела она, и в ее голосе не осталось ничего, кроме старческой беспомощности.
— Я сказала, — ответила Алла, не повышая тона. — Выметайтесь. Собирайте вещи и уезжайте к своей сестре. «В гости». На неопределенный срок. Прямо сейчас.
— Ты не имеешь права! — попытался вставить Сева, но это прозвучало уже совсем слабо.
— Имею, — парировала Алла, наконец глядя на него. Ее взгляд был пустым: ни любви, ни ненависти. Только голый факт. — Ты все эти годы имел право меня защитить и не сделал этого. Сева. Теперь правила диктую я.
Она снова посмотрела на свекровь.
— Или вы предпочитаете, чтобы через пять минут вся ваша «дружная семья» узнала, как вы на самом деле отзываетесь о своей же «кровиночке» Севе и своей внучке?
Галина Сергеевна пошатнулась. Она обвела взглядом комнату — лицо сына, полное смятения, спокойное, каменное лицо невестки, дверь, за которой стояла внучка… Потом ее плечи сгорбились. Впервые Алла увидела ее не монстром, а просто пожилой, испуганной и сломленной женщиной. Жалкой.
— Хорошо, — прошептала она. — Я… я соберу вещи.
Она, не глядя ни на кого, поплелась в свою комнату, походка ее внезапно стала старческой и неуверенной.
Сева остался стоять посреди гостиной. Он смотрел на Аллу, и в его глазах бушевала буря — стыд, ярость, растерянность.
— Как ты могла? — выдавил он. — Это же моя мать!
Алла наконец вышла из своей ледяной крепости. В ее глазах вспыхнул огонь.
— А я — твоя жена! А там, за дверью, — твоя дочь! И мы для тебя всегда были на втором, на третьем, на десятом месте! Поздравляю, Сева. Теперь у тебя есть только она. Нас у тебя больше нет.
Она повернулась и вышла, оставив его одного в звенящей тишине. Тиран капитулировал. Первая часть плана была выполнена.
Но главное — было впереди. Читать полностью>>>