Матвей стоял у окна и смотрел на чёрный «Кадиллак» дяди Игоря.
За ним стоит серебристая «Тойота» тёти Светы. Потом ещё какие-то машины. Много машин. Слишком много для такого маленького двора.
«Приехали», – подумал он и сглотнул комок в горле.
Три дня назад бабушки не стало. Матвей узнал об этом утром, когда позвонила соседка тётя Маша. Голос дрожал. Плакала в трубку. А он стоял посреди общаги, держал телефон и не понимал – как же так? Ведь только позавчера разговаривали. Она смеялась. Рассказывала про новые розы у забора. Спрашивала, когда приедет на каникулы.
Теперь вот приехал. Только не на каникулы.
Поминки закончились час назад. Стол ломился от еды, которую никто толком не ел. Люди приходили, говорили правильные слова, уходили. А родственники остались.
Вот они все и собрались сейчас в гостиной.
– Дом хороший, – дядя Игорь прошёлся по комнате, оценивающе оглядывая стены. – Участок большой. В центре деревни. Это ого-го сколько стоит!
– Мама всю жизнь в нём прожила, – тётя Света вытирала глаза платочком, но Матвей видел – глаза-то сухие. – Надо правильно всё оформить. По закону.
– По закону нас трое, – дядя Игорь повернулся к брату. – Серёга, ты как думаешь?
Дядя Серёжа кивнул, разглядывая потолок:
– Продать надо. И поделить. Всё честно.
Матвей сидел на подоконнике и молчал. Его будто не было в комнате. Никто даже не смотрел в его сторону.
– А Зося? – сказал дядя Серёжа, показывая на старую овчарку. – С ней что делать будем?
Собака лежала у двери. Морда седая. Глаза грустные. Она смотрела на входную дверь – туда, откуда раньше всегда появлялась бабушка.
– Усыпить, наверное, – пожала плечами тётя Света. – Ей сколько уже? Лет пятнадцать?
– Четырнадцать, – поправил Матвей.
– Всё равно старая. Кому она нужна?
У Матвея что-то оборвалось внутри.
Бабушка каждый вечер расчёсывала Зосю. Разговаривала с ней. Называла своей подружкой. А теперь вот – «кому она нужна».
– Так, хорошо, – дядя Игорь хлопнул в ладоши. – Решено. Дом продаём. Делим поровну. Собаку, ну, пристроим куда-нибудь.
Родственники закивали. Довольные. Всё решено.
А Матвей всё сидел на подоконнике и смотрел на Зосю.
И собака смотрела на него.
Утром родственники уехали. Быстро. Деловито. Отец выходил последним.
— Матвей, ты когда в город? — бросил он через плечо.
— Сегодня. Вечером автобус.
— Ну и хорошо. Закрой всё как следует. Ключи соседке отдашь, тёте Маше. Она присмотрит пока.
И всё. Сел в свой автомобиль и укатил. За ним остальные.
А Матвей стоял посреди двора и не мог сдвинуться с места.
Тихо было. Очень тихо. Только ветер шуршал в яблонях. Да где-то вдали собака лаяла.
Зося сидела у крыльца. Смотрела на дорогу.
Ждала бабушку.
Матвей присел рядом. Погладил по тёплой шерсти. Зося вздохнула. Тяжело. Всей грудью.
— Она не вернётся, — прошептал он. — Понимаешь? Её больше нет.
Собака прижалась к его ноге. Тепло было от нее.
День тянулся бесконечно. Матвей ходил по дому. Собирал свои вещи. Немного – одна сумка. Остальное оставил. Зачем? В общаге места нет.
Заглянул в бабушкину комнату. Кровать застелена. Подушки взбиты. На тумбочке – очки в футляре. Книга закладкой наполовину. Недочитанная.
«Война и мир». Бабушка говорила – в пятый раз перечитываю. И каждый раз что-то новое нахожу.
Больше не найдёт.
Матвей взял книгу. Раскрыл на закладке. Там – засушенный цветок. Незабудка. Синяя. Маленькая.
Слёзы сами потекли. Он даже не сразу понял.
Просто стоял с книгой в руках и плакал.
К обеду пришла тётя Маша. Принесла пирожков с капустой.
— Поешь, Матвейка. Худой совсем. Студенты все худые нынче.
Они сидели на кухне. Пили чай. Молчали.
— Дом продавать будут? — спросила наконец тётя Маша.
— Да.
— Эх, — вздохнула она. — Твоя бабушка так любила этот дом. Вся жизнь здесь. И деда твоего помню, царствие ему небесное. И тебя малышом. Как ты тут бегал, в огороде копался.
Матвей кивнул. Ком в горле не давал говорить.
— А Зосю? — тётя Маша кивнула на собаку, которая лежала у двери. — Заберёшь?
— Я не знаю. У меня общежитие. Там нельзя.
— Ага. — Тётя Маша покачала головой. — А они, родственники-то, сказали что?
— Пристроить куда-нибудь.
— Куда пристроить старую собаку? — голос у неё стал жёстким. — Кто её возьмёт? Да и не приживётся она нигде. Она ж только твою бабушку и знала. Вдвоём они всю жизнь прожили после того, как дед помер.
Матвей молчал.
Знал всё это. Понимал.
Но что он мог сделать?
В пять вечера он закрыл дом. Отдал ключи тёте Маше. Взял сумку.
Зося сидела у калитки. Смотрела на него.
— Прости, — сказал Матвей. — Я не могу.
Собака молчала.
Он пошёл к остановке. Не оборачивался. Боялся обернуться.
Шёл и слышал за спиной - Зося шла следом.
— Нет, — сказал он, обернувшись. — Ты оставайся. Тётя Маша покормит. Всё будет хорошо.
Собака остановилась. Села. Смотрела.
И в глазах её – такая тоска.
Матвей отвернулся и пошёл дальше. Быстрее. Почти бежал.
На остановке было человек пять. Бабушка с сумками. Парень в наушниках. Девчонка лет шестнадцати что-то строчила в телефоне.
Матвей сел на лавочку. Достал телефон. Уставился в экран.
Автобус должен прийти через двадцать минут.
Двадцать минут – и он уедет отсюда. Вернётся в город. В общагу. К своей жизни.
А Зося останется здесь. Одна.
«Тётя Маша присмотрит», – сказал он себе.
«Да ну? – ответил противный голос в голове. – Присмотрит? У неё своих дел полно. Покормит пару раз, а потом забудет. И что тогда?»
«Не моя проблема», – попытался убедить себя Матвей.
«Ага. Не твоя. Бабушка четырнадцать лет за ней ухаживала. А ты даже не можешь помочь».
Он сжал телефон.
Автобус показался на горизонте. Старый «ПАЗик» громыхал на всю деревню.
Люди на остановке зашевелились. Подхватили сумки.
Матвей встал. Взял свою сумку.
Автобус остановился. Двери с шипением открылись.
— Заходите! — крикнул водитель.
Бабушка с сумками полезла первая. Потом парень. Девчонка.
Матвей стоял.
— Ты чего? — спросил водитель. — Едешь или нет?
— Я, секунду.
Он обернулся.
И увидел Зосю.
Она сидела метрах в пятидесяти. У обочины. Смотрела на него. Не лаяла. Не скулила. Просто смотрела.
И в этом взгляде было всё.
Вся надежда, что он вернётся.
Что он не бросит её. Как все остальные.
— Парень, ты едешь или нет? — повторил водитель. — Мне график соблюдать надо!
Матвей посмотрел на автобус.
Потом на собаку.
— Нет, — сказал он. — Не еду.
— Как не едешь?!
— Вот так. Извините.
Двери захлопнулись. Автобус рванул с места. Загрохотал дальше по дороге.
А Матвей стоял на остановке. С сумкой в руках.
И улыбался.
Потому что впервые за эти дни – почувствовал, что делает правильную вещь.
Он пошёл к Зосе. Та встала. Хвостом чуть-чуть завиляла. Неуверенно.
— Ну что, подруга, — сказал Матвей, присаживаясь рядом. — Похоже, мы теперь вдвоём.
Собака ткнулась мордой ему в ладонь.
Тёплая. Живая.
И Матвей вдруг понял – вот оно. Настоящее наследство.
Матвей шёл обратно к дому медленно. Зося трусила рядом. Хромала на заднюю лапу – артрит, говорила бабушка. Но всё равно шла. Упрямо. Не отставая.
У калитки он остановился.
Что дальше-то?
В общагу с собакой не пустят. Это точно. Комендант Марья Петровна прихлопнет его одним взглядом, если он попытается притащить Зосю.
Снять квартиру? На какие деньги? Стипендия – шесть тысяч. А за квартиру – минимум пятнадцать тысяч. Где взять?
Подработки? Он и так по вечерам в «Пятёрочке» грузчиком пашет. Ещё где найти время?
— Эх, Зося, — вздохнул он. — Влип я. Знатно влип.
Собака посмотрела на него. В глазах – доверие. Абсолютное. Беззаветное.
«Ты всё решишь. Ты же вернулся».
И от этого доверия стало ещё тяжелее.
Телефон завибрировал в кармане. Матвей достал. Дядя Игорь.
Господи, чего ещё?
— Алло.
— Матвей? Ты где? — голос напряжённый.
— В деревне. А что?
— Как в деревне?! Ты же должен был уехать! Автобус час назад ушёл!
— Не уехал.
Пауза. Долгая. Тяжёлая.
— Почему?
Матвей посмотрел на Зосю.
— Собаку забрал.
— Какую собаку?! — взорвался дядя. — Ты что, совсем?! У тебя общежитие! Куда ты с ней?!
— Не знаю ещё. Придумаю что-нибудь.
— Придумаешь! — дядя Игорь зашёлся в истерическом смехе. — Собаку эту... пристрой куда-нибудь. Или усыпи.
— Усыпи? — Матвей почувствовал, как внутри что-то закипело. — Ты серьёзно?
— Абсолютно. Это старая больная собака. Ей лучше так будет.
— Лучше?! Ей лучше будет жить!
— Не ори на меня! — рявкнул дядя.
Связь оборвалась.
Матвей стоял с телефоном в руке и смотрел в никуда.
Рассчитывать не на кого.
Ночью не спал. Лежал на бабушкиной кровати. Зося устроилась рядом на коврике. Дышала тяжело. Похрапывала.
Матвей смотрел в потолок и думал.
Варианты.
Первый: бросить Зосю. Уехать. Забыть. Жить дальше.
Второй: забрать. Но куда? Как?
Третий: усыпить. «Гуманно». «Без мучений».
Он повернулся на бок. Посмотрел на собаку.
Зося спала. Лапы подёргивались – снилось что-то. Наверное, бабушка. Они вместе гуляют по огороду. Среди помидоров и огурцов. Бабушка смеётся. Зося бежит рядом. Молодая. Здоровая.
И вдруг Матвей понял.
Он не может её бросить. Физически не может.
Потому что она – последнее, что осталось от бабушки.
Дом продадут. Вещи разберут. Фотографии в коробки сложат.
А Зося – она здесь. Сейчас. Дышит. Живёт.
Пока она жива – бабушка тоже жива.
— Всё, — прошептал Матвей в темноту. — Решено.
Зося открыла один глаз. Посмотрела.
— Мы уедем, — сказал он ей. — Вместе. Я что-нибудь придумаю. Обещаю.
Собака тяжело вздохнула. Закрыла глаз. Снова заснула.
А Матвей лежал и впервые за эти дни чувствовал – не страх. Не панику.
А какую-то странную уверенность.
Что бы ни было дальше – он сделал правильный выбор.
Теперь надо думать – где жить.
Он открыл браузер на телефоне. Забил: «Снять комнату недорого».
Объявлений – море. Цены – космос.
Самое дешёвое – восемь тысяч. За каморку три на три. Без мебели. С душем на этаже.
У него шесть тысяч стипендии. Плюс четыре с «Пятёрочки» наскребёт. Десять. Хватит на первый месяц. А дальше?
Дальше – как-нибудь.
Он позвонил по первому объявлению.
— Алло? Насчёт комнаты.
— Да, свободна, — женский голос. Приятный.
— Можно с собакой?
— С какой собакой?
— Овчарка. Старая. Спокойная.
— Ой, милый, нет. Я думала, кошка там или хомячок. А собака – нет. Извините.
Второе объявление. Третье. Пятое. Десятое.
Везде одно и то же: «С собакой нельзя».
К обеду Матвей перезвонил уже по двадцати объявлениям.
Результат – ноль.
Он сидел на крыльце. Зося лежала рядом. Грелась на солнце.
— Ну что, подруга, — сказал он. — Кажется, мы в заднице.
Собака посмотрела на него. Вильнула хвостом.
«Всё будет хорошо. Главное – мы вместе».
И от этого беззаветного доверия Матвею захотелось плакать.
Матвей сидел на крыльце уже третий час. Телефон лежал рядом – разрядился. Объявлений больше не осталось. Все обзвонил.
Результат – ноль.
— Может, правда, — прошептал он, глядя на Зосю. — Может, им виднее? Может, я эгоист? Держу тебя, а ты мучаешься.
Собака подняла голову. Посмотрела так, будто всё понимала.
И тут калитка скрипнула.
Тётя Маша. С кастрюлей в руках.
— Борщ принесла. Поешь. — Поставила на крыльцо. Села рядом. — Ну что? Решил чего?
Матвей пожал плечами:
— Везде отказали. С собакой никто не сдаёт.
— А ты не сдавайся. — Тётя Маша потрепала его по плечу. — Знаешь, что твоя бабушка говорила? «Матвейка у меня – не такой, как все. Сердце у него правильное».
— Я ее не брошу, — твёрдо сказал Матвей.
— Вот и правильно. — Она помолчала. — Слушай, а у меня есть знакомая. В городе живёт. Людмила Степановна. Сдаёт комнату студентам. Может, она согласится? Давай позвоню?
Людмила Степановна приехала вечером. Пожилая. Полная. С добрыми глазами.
Осмотрела Зосю. Погладила.
— Красивая, — сказала. — Умная. Вижу.
— Она старая, — честно признался Матвей. — Артрит. Хромает. Иногда не терпит до улицы.
— А кто из нас молодой? — усмехнулась женщина. — У меня тоже колени болят. И до туалета иногда не добегаю. — Она посмотрела на Матвея внимательно. — Ты её любишь?
— Да.
— А бабушку любил?
— Очень.
— Вот это главное. — Людмила Степановна кивнула. — Комната шесть тысяч. Коммуналка входит. Осилишь?
— Да! — Матвей вскочил. — Спасибо! Спасибо вам огромное!
— Только вот что, — она подняла палец. — Я на первом этаже живу. С Зосей гулять будешь? Три раза в день минимум?
— Буду! Конечно!
— И убирать за ней. Везде. Всегда.
— Обещаю.
— Тогда договорились. — Она протянула руку. — Въезжай, когда хочешь.
Через три дня Матвей стоял в маленькой комнате. Кровать. Стол. Шкаф. Окно во двор.
Зося обнюхала углы. Легла у кровати. Вздохнула – устало, но спокойно.
— Ну что, — сказал Матвей, садясь рядом. — Мы дома.
Посмотрел на Зосю.
— Знаешь, подруга. Мне кажется, мне досталось больше всех.
Собака положила морду ему на колени. Закрыла глаза.
А Матвей гладил её по тёплой шерсти и думал: родственники получат деньги на счетах. А он получил то, что нельзя продать. Нельзя поделить.
Настоящее наследство.
Через месяц Матвей устроился ещё на одну подработку – выгуливал собак по вечерам. Пять-шесть псов за раз. Платили хорошо.
С Зосей гулял отдельно. Утром, днём и вечером. Медленно. Она же старенькая.
Людмила Степановна иногда пекла пирожки. Приносила. Разговаривали за чаем. Про бабушку. Про жизнь.
— Ты правильно сделал, — сказала она однажды. — Не каждый так может. Многие бы бросили.
— Я не мог.
— Знаю. — Она улыбнулась. — И твоя бабушка знала.
Матвей кивнул.
Да. Бабушка знала.
И Зося знает.
Спасибо, друзья, за то, что читаете, особое - за лайки и комментарии!
Подписывайтесь, чтобы читать другие добрые и эмоциональные рассказы о животных!
Например такой: