Порыв ветра забросил капли дождя в открытую балконную дверь. Из-за туч выглядывала луна, и по полу квартиры плясали тени. Стул недовольно заскрипел:
— Вы полюбуйтесь, какая сырость. Еще и ветер прямо в спинку дует. Это никуда не годится! Не сегодня завтра я рассыплюсь в труху.
— Она просто не закрыла дверь, — зашуршала кровать из дальнего угла комнаты. — Забыла. А ты придираешься.
— Ишь ты, придираюсь! Да я и ножкой не скрипнул против, когда она переехала. Но уже сколько времени прошло, а она так и кидает на меня одежду, будто я вешалка какая-то! Жуткая девица.
— Да-а-а, твоя правда, Стул, — протянул шкаф лениво. — Ее дед всегда смазывал петли и подкручивал их, когда у меня расходились дверцы, да-а-а. Не девчонка, сущая катастрофа!
— Друзья, — зашептал торшер, который стоял ближе всех к выходу, — кажется, хозяйка вернулась.
— Хозяйка, вот еще! — возмутился Стул. — Как была егозой, так и осталась. Чтобы хозяйкой называться, надо соответствовать.
Хлопнула входная дверь. Из прихожей донеслась возня, и вскоре на пороге комнаты появилась девушка. Она зевнула и, не зажигая свет, побрела к кровати. Стянув с себя одежду, девушка швырнула ее на стул, упала лицом в подушку и охнула. Она поворочалась немного, тяжело выдохнула и уже спустя несколько мгновений засопела.
— Ну вот опять! — Стул скрежетнул ножками. — А ты, Кровать, ее выгораживаешь.
— Отстань от девочки. Не видишь, устала, бедная.
— Устала, куда там! Кутила по кабакам с дружками-дармоедами. В наше время люди знали, что такое приличия, а сейчас...
— Ой, ну хватит, — прервала его Кровать. — Стой и не бурчи.
— Я стою в луже, на ветру, с кучей тряпок на сидении. Я имею право бурчать, я хочу бурчать и я буду бурчать!
— Вот же расскрипелся, старый…
Девушка что-то пробормотала сквозь сон, и мебель затихла. За окном сверкнула молния, вспышка на мгновение заполнила тесную комнатку светом. Вдалеке прогремел гром.
— Кровать? — послышался гул Шкафа.
— Что такое, здоровяк?
— А помнишь, когда она маленькая приезжала гостить, да-а-а?
— Помню.
— Когда еще дед живой был.
— Помню.
— Он всегда так радовался. Ходил из стороны в сторону, говорил, мол, во-о-от скоро-скоро моя егоза приедет.
— И что?
— Да-а ничего. Чудесная девочка была.
— Друзья, друзья, — заговорил Торшер, — помните, как она ребенком еще засыпала, а Кровать подслушивала сновидения и пересказывала нам? Это были самые-пресамые чудесные вещи, какие мне доводилось слышать. И становилось так приятно, будто свет горел, хотя он вовсе не горел. Признаться, я скучаю по тем дням. Быть может, возобновим традицию?
— Нечего! — вклинился Стул. — Еще слушать, что за бардак в девчоночьей голове. Мало днем мучений!
— Те времена прошли, — грустно прошептала Кровать. — Сейчас ей не так часто приходят сновидения, а если и приходят, ты, братец Торшер, едва ли захочешь такие слушать.
— Однако... — Торшер сконфузился и покачал абажуром.
Дождь прекратился. Луна отражалась в лужице, образовавшейся на полу. Где-то далеко тоскливо выла собака.
— Вот так, еще чуть-чуть... — бормотал Стул, едва заметно передвигая ножками.
— Дружище, что ты затеял?
— А вот что!
Фланелевая рубашка с шорохом соскользнула с сидения и упала на пол.
— Ха, есть! — воскликнул Стул с триумфом.
Шкаф качнул раскрытой дверцей.
— Намокнет же, да-а-а.
— И поделом!
— Помнится, — заметила Кровать, — егоза и в детстве у тебя на спинке одежду оставляла. А на сидении — кукол и игрушки. Тогда ты не скрипел.
— Тогда все как-то по-людски было.
— Да-а-а, чудесная девочка была. Что же с ней стало?!
— Друзья, а знаете, знаете, больше всего мне в тех историях нравилось...
— Никому не интересно, Торшер, — скрипнул Стул, и вся мебель замолчала, не сговариваясь.
До самого рассвета тишину нарушали только залетавшие с улицы порывы ветра и сама хозяйка квартиры, которая время от времени ворочалась и бормотала во сне.
Стоило первым лучам солнца прокрасться в комнату, зазвонил телефон. Девушка недовольно застонала и отвернулась к стене. Мобильник не унимался. Тогда она схватила его, поднесла к лицу и, щурясь на экран, ответила.
— Алло... Привет. Конечно, спала. Ты же написал, что позвонишь утром... В смысле, уже утро?
Она медленно поднялась с кровати и, шаркая, вышла на кухню. Затем вернулась с чашкой кофе, продолжая говорить по телефону.
— Машина нужна, хлам вывезти... Да нет, не особо много, но шкаф… даже не знаю, как вытаскивать. Ну ты его видел. По мелочи всякого — стул такой старый, уродский, стремный торшер… Ну да, дед же столяром был, барахла понаделал. Фигня, короче. Но вот шкаф — не знаю, может разломать? Все равно эту рухлядь никто не купит... Ага, ладно, перезвони, как узнаешь.
Она потянулась, подняла рубашку с пола. Размокшая и тяжелая, та выглядела как старая половая тряпка. С рукавов слетали мутные капли.
— Да твою же…
Девушка с досадой швырнула рубашку в стену. Сырой фланелевый снаряд пересек всю комнату и угодил точно в желтый абажур торшера. Он покачнулся и рухнул на пол с треском. Девушка подняла торшер, но тот не стоял на месте — у самого основания появилась трещина, теперь он заваливался набок. Она прислонила его к стене, подняла скомканную рубашку и вышла из комнаты.
— Ну, Кровать, а теперь что скажешь?
— Ты бы, Стул, молчал лучше. Торшерик, дорогой, ты как?
— Повредил ножку, друзья. Беда-беда.
— Сейчас... — Стул начал мелкими шажками двигаться в сторону товарища. — Ох, я как встану у порога, «хозяйка» зайдет, не заметит, полетит через меня.
— Да-а-а зачем, Стул? Кому от этого будет легче?
Послышались приближающиеся шаги, и мебели пришлось замолчать. Девушка, не заходя в комнату, обулась и вышла из квартиры. Хлопнула дверь, но мебель еще долго не нарушала тишину.
— Мне кажется, тебе должно быть немножко совестно, Стул, — первым заговорил Торшер. — Зачем ты сбросил ее рубашку?
— Она сейчас вернется и тебя на помойку выкинет, — прохрипел Стул. — Будешь там крысам рассказывать, что тебе ее жаль.
— Да-а-а, а меня она вовсе разломать хочет.
— Вот-вот. Я хотя бы пытаюсь отстоять наш дом!
— Может, в том и беда, — прошептала Кровать, — что он больше наш, чем ее?
Девушка вернулась спустя несколько часов. Прошла в комнату, щелкнула выключателем на торшере, но свет не зажегся. Тогда она просунула руку под абажур, покрутила лампочку — ничего не помогло.
— Ну и ладно, — фыркнула она.
Бросив куртку на спинку стула, она села на пол, привалившись к стене. Посидела так, глядя в окно, потом достала телефон из кармана.
— Алло. Привет… Да ничего, просто так. Занята? К тебе можно приехать сейчас?.. Нет? Ну ладно… Нет, нет, ничего не случилось. Просто скучно, ну и… не хочу тут одна сидеть... Да, без проблем, кому-нибудь еще позвоню. Пока.
Она глубоко вздохнула и снова уставилась в окно, сложив руки на груди. В небе промелькнула падающая звезда. Девушка усмехнулась, приподняв уголок рта, и покачала головой.
Вдруг раздалось легкое потрескивание. По комнате разлился теплый свет. Она сощурилась от неожиданности и с удивлением посмотрела в угол, где, накренившись, стоял деревянный торшер, который зажегся сам по себе. В раскрытую балконную дверь влетел порыв ветра, качнул дверцу шкафа. Скрипнули ржавые петли. Девушка резко обернулась на звук. Лучи света от торшера падали на шкаф так, будто специально подсвечивали выдвижной ящик внизу.
Девушка хмыкнула и открыла его. Внутри лежал старый альбом с фотографиями. Она достала альбом, уселась под торшером и перевернула обложку. На снимках был ее дедушка. Страницу за страницей она перелистывала его жизнь, наблюдая, как постепенно редела пышная шевелюра, опускались расправленные плечи. Проходили годы, но только веселые глаза с морщинками в уголках не менялись.
А еще дедушка постоянно что-то мастерил: то шлифовал спинку стула, то вытачивал узор на ножке торшера, то позировал у верстака с рубанком в руках. Фотографий с инструментами у него было больше, чем с родственниками.
И вот на снимках начала появляться маленькая девочка. У нее были две короткие косички и такие же, как у деда, глаза: смеющиеся, с искорками в глубине. И как же мало тех искорок осталось в глазах, которые каждое утро смотрели на девушку из зеркала!
На одной из последних фотографий в альбоме она заметила импровизированный шатер: угол покрывала, стянутого с кровати, зажимали дверцы шкафа, другой угол был примотан к спинке стула. В центре конструкции стоял торшер, чтобы купол шатра не провисал. Внутри пол был завален подушками, на которых восседала смеющаяся девочка. Под снимком аккуратным дедушкиным почерком было выведено: «Моя егоза в домике».
Из горла вырвался смешок. Девушка шмыгнула носом, протянула руку и провела по деревянной ножке торшера с резным узором. Потом вскочила на ноги и выбежала из комнаты.
Сначала из прихожей доносилась какая-то возня и грохот, потом девушка вернулась с тюбиком в руке. Она снова села перед торшером, выдавила немного клея в трещину. Придавила ножку к основанию. Подождав, когда клей застынет, поставила торшер ровно и отошла, чтобы полюбоваться своей работой.
За окном совсем стемнело, девушка забралась на кровать и так и уснула с альбомом в обнимку. Торшер погас сам. Шкаф закрыл дверцу, а Стул мелкими шажками отодвинулся от балконной двери.
— Кровать... — позвал Торшер. — Кровать, подруга, отзовись.
— Что такое?
— Интереса ради, не снится ли хозяйке что-нибудь сейчас?
— Снится.
— Как раньше?
— Как раньше.
— Если что-нибудь эдакое, то может, ну...
— Может, расскажешь? — перебил Стул.
— Ладно, — ответила Кровать после паузы. — Только тихо. Слушайте…
Автор: Илья Киддин
Больше рассказов в группе БОЛЬШОЙ ПРОИГРЫВАТЕЛЬ