Молочный, плотный туман, пришедший с Каспия, съел огни проспекта Гамзатова и теперь облизывал окна девятого этажа. Он просачивался в щели старой рамы, принося с собой запах сырости и йода, который смешивался с домашним ароматом шерсти и лаванды. Нина, откинувшись на спинку кресла, позволила этому запаху убаюкать себя. Спицы в её руках двигались почти без участия сознания, вывязывая сложный аранский узор на будущем свитере. Петля, накид, две вместе лицевой. Ритмичное пощелкивание успокаивало лучше любого лекарства. Сегодня оно было особенно необходимо. Визит в семью на улице Акушинского вымотал все силы: крики, взаимные обвинения, голодные глаза детей и бессильная ярость матери, вцепившейся в полупустой холодильник. Работа социального работника — это бесконечное хождение по краю чужого отчаяния.
Резкий, почти панический трезвон в дверь заставил её вздрогнуть. Спица соскользнула, спустив петлю. Нина с досадой подцепила её и положила вязание на диван. Так настойчиво могла звонить только Наталья.
Она не ошиблась. На пороге стояла её лучшая подруга, растрепанная, с покрасневшими глазами. Мокрый платок был сбит на затылок, а дорогое пальто расстегнуто, будто она бежала.
— Нина… — выдохнула она, вваливаясь в прихожую и прислоняясь спиной к двери. — Всё. Это конец.
— Ната, дыши, — Нина мягко взяла её под локоть и повела в комнату. — Снимай пальто, оно всё мокрое. Что случилось? Олег? Дети?
— Олег, — голос Натальи сорвался. Она рухнула в кресло, которое только что покинула Нина, и закрыла лицо руками. Её плечи затряслись.
Нина молча пошла на кухню, поставила чайник. Она знала, что сейчас слова бесполезны. Нужно дать шторму утихнуть. Вернувшись с чашкой горячего чая с чабрецом, она села напротив и просто ждала. Вязание одиноко лежало на диване, словно прерванный разговор.
— Он меня обворовывает, — наконец произнесла Наталья, поднимая на Нину заплаканное, искаженное лицо. — Понимаешь? Собственный муж. Тащит деньги из кошелька. Пока я сплю.
Нина замерла. Из всех возможных катастроф, которые она успела прокрутить в голове — измена, болезнь, долги — эта была самой дикой и неправдоподобной. Олег, тихий, интеллигентный Олег, преподаватель в университете, который смотрел на свою Наталью, как на икону? Олег, который на каждый праздник дарил ей нелепые, но трогательные букеты полевых цветов, потому что знал, что она их любит больше роз?
— Наташ, ты уверена? — осторожно спросила Нина, подбирая слова, как социальный работник на допросе у неблагополучного подростка. — Может, ты просто... потеряла? Или потратила и забыла?
— Нина, не держи меня за идиотку! — взорвалась Наталья. — Я не сумасшедшая! Мама мне уже месяц об этом говорит. Я не верила, отмахивалась. А потом… потом я стала замечать. Пропадают некрупные суммы. Тысяча, две. То из кошелька, то из шкатулки, где я на «черный день» держу.
«Мама», — мысленно поморщилась Нина. Мать Натальи, женщина властная и уверенная в своей правоте, никогда не одобряла «слишком мягкого» и «не по-нашему хваткого» Олега. Она жила с ними, и её присутствие, как густой туман, отравляло атмосферу в доме.
— А мама откуда знает? Она что, видела? — продолжала допытываться Нина.
— Она слышит! — горячо зашептала Наталья. — Говорит, ночью он встает, ходит по квартире. Шуршит в моей сумке. Я сначала думала, ей кажется. У неё слух уже не тот, сон плохой. Но я… я решила проверить.
Она подалась вперед, её глаза лихорадочно блестели.
— Вчера вечером я положила в кошелек пять тысяч. Двумя купюрами: две и три. И на той, что в две тысячи, я карандашиком в уголке крошечную точку поставила. Сегодня утром её не было. Остались только три.
Нина молчала. Это уже походило на доказательство. Болезненное, уродливое. Она вспомнила Олега на их последней встрече, месяц назад. Он выглядел уставшим, осунувшимся. Тогда она списала это на весенний авитаминоз и конец учебного года. А если…
— И что ты сделала? — спросила Нина тихо.
— Ничего! — всхлипнула Наталья. — Я боюсь, Нина! Что мне ему сказать? «Олег, ты вор?» А если это правда? Как с этим жить? Мама говорит, надо выгнать его. Подать на развод. Говорит, он всё из дома вынесет.
— Погоди, Наташ. Не руби с плеча. Развод — это не мусор выбросить. Давай подумаем. У него могут быть проблемы. Долги, о которых ты не знаешь. Может, он играет?
— Он? Олег? — Наталья посмотрела на неё, как на сумасшедшую. — Нина, он кроссворды разгадывает по вечерам! Какие игры? Он даже в карты играть не умеет.
Нина взяла в руки своё вязание. Прикосновение шерсти к пальцам немного заземляло. Она механически подняла спущенную петлю, вернув узор в первоначальное состояние. Нужно было так же аккуратно распутать и эту историю.
— Хорошо. Давай предположим, что он берет деньги. Вопрос — зачем? Одевается он по-старому. Машину не менял. Дорогих часов я на нем не видела. Куда могут уходить две-три тысячи через день?
— Мама говорит… у него другая женщина, — прошептала Наталья, и эта фраза прозвучала страшнее, чем обвинение в воровстве.
— А вот это уже совсем другой разговор, — нахмурилась Нина. — Есть какие-то признаки? Задерживается после работы? Прячет телефон?
— Нет… В том-то и дело! Он как всегда. Приходит домой, ужинает, садится за свои тетради. Даже пахнет от него как обычно. Никаких чужих духов. Я бы почувствовала.
Нина отложила спицы. Её профессиональный инстинкт кричал, что здесь что-то не сходится. Картина не складывалась. Воровство ради любовницы, которое не сопровождается классическими признаками измены? Странно.
— Ната, послушай меня. Ты сейчас в панике, и твоя мама… скажем так, не добавляет тебе спокойствия. Давай сделаем вот что. Ты сегодня останешься у меня. Успокоишься, выспишься. Завтра утром позвонишь ему, скажешь, что у подруги ночевала, плохо себя почувствовала. А мы с тобой за это время составим план. Никаких скандалов. Никаких обвинений. Мы будем наблюдателями.
Наталья посмотрела на неё с надеждой.
— Ты мне поможешь?
— А когда я тебе не помогала? — мягко улыбнулась Нина. — Иди умывайся. Я постелю тебе на диване.
Ночью Нине не спалось. Она слышала, как ворочается и всхлипывает во сне Наталья. Глядя в окно на мутное марево, в котором тонули редкие фонари, она думала о своей работе. О Романе, семнадцатилетнем парне из её участка. Два месяца назад его задержала полиция — соседка обвинила его в краже кошелька. Все улики были против него: он единственный, кто заходил к ней в тот день «помочь донести сумки». Его мать, измученная женщина, рыдала у Нины в кабинете, умоляя поверить, что её сын не вор. Нина поверила. Что-то в дерзком, но честном взгляде парня не давало ей списать его со счетов. Она потратила две недели, опрашивая других соседей, просматривая записи с единственной камеры на соседнем подъезде. И нашла. Кошелек украл внук той самой соседки, наркоман со стажем, который пролез через форточку, пока бабушка ходила в магазин. Романа отпустили.
Эта история научила Нину главному: очевидное не всегда является правдой. А материнская любовь, как и материнская ненависть, может быть слепа и разрушительна.
Утром, за чашкой кофе, они с Натальей разработали стратегию.
— Во-первых, — начала Нина, загибая палец, — ты ведешь себя как обычно. Никаких заплаканных глаз и косых взглядов. Во-вторых, мы устраиваем ловушку поумнее. Просто меченая купюра — это ничто. Нам нужно понять, куда она уходит.
— Как? — Наталья уже немного пришла в себя и была готова к действиям.
— Ты оставишь в кошельке крупную сумму. Скажем, десять тысяч. Пятью купюрами по две. Сфотографируй номера всех купюр на телефон. И оставь кошелек на видном месте. Завтра вечером, если что-то пропадет, мы будем знать номер банкноты. А дальше… дальше будем думать.
— А если он всё заберет? — испуганно спросила Наталья.
— Не заберет. Если он берет понемногу, значит, не хочет, чтобы ты заметила. Он не грабитель, он… «щипач».
Весь следующий день Нина на работе не могла отделаться от мыслей о подруге. Она оформляла документы на пособие для многодетной семьи, звонила в центр реабилитации для Романа, выслушивала жалобы старика на шумных соседей, а в голове крутилось: «Олег, ну как же так?». Она так привыкла к их паре, к этой тихой гавани в бурном море махачкалинских страстей, что крушение их семьи воспринимала почти как личную трагедию.
Вечером снова позвонила Наталья. Голос её был глухим и напряженным.
— Пропала одна купюра. Две тысячи. У меня есть номер.
— Отлично, — бодро сказала Нина, хотя на душе скребли кошки. — Теперь самое сложное. Нужно проследить, где эта купюра «всплывет».
— Как? Обыскать его? — с отчаянием спросила Наталья.
— Нет. Это вызовет скандал и ничего не докажет. Он скажет, что ты сама ему её дала. Думай, Ната. Куда он мог пойти сегодня после работы? Может, в магазин? На рынок?
— Он не ходит по магазинам, я сама всё покупаю. Сказал, что пойдет в спортзал, а потом к другу, Роме… то есть, Роману. Они там что-то с компьютером делают.
— Так. Это уже что-то. У тебя есть телефон этого Романа?
— Да, конечно.
— Звони ему. Придумай любой предлог. Спроси, не одалживал ли ему Олег деньги. Скажи, что у тебя не хватает на что-то срочное, а муж телефон не берет. Импровизируй.
Наталья замолчала, обдумывая. Потом решительно сказала: «Хорошо. Я перезвоню».
Нина ждала, и ожидание было пыткой. Она снова взялась за вязание, но пальцы не слушались, путали узор. Она распустила целый ряд. Этот клубок проблем становился всё запутаннее.
Звонок раздался через полчаса.
— Нина… — в голосе Натальи звучало недоумение. — Я позвонила Роману. Спросила про деньги. Он так удивился. Сказал, что Олег, наоборот, сегодня вернул ему долг. Две тысячи. Он занимал у Романа на прошлой неделе.
Нина отложила спицы.
— Вот как. А на что занимал, не сказал?
— Нет. Роман сказал, что Олег просто попросил до зарплаты, мол, наличных с собой не было.
Картина становилась всё более странной. Зачем Олегу, у которого жена держит дома наличные, занимать у друга, чтобы через неделю отдать ему деньги, взятые у той же жены? Это было нелогично. Абсурдно.
— Ната, а давай-ка мы завтра с тобой встретимся и прогуляемся. И не просто так.
На следующий день они встретились у входа в парк Ленинского комсомола. Весна вступала в свои права, туман отступил, уступив место влажному, но теплому воздуху. На деревьях набухали почки.
— Куда мы идем? — спросила Наталья.
— В одно интересное место, — загадочно ответила Нина. — Ты говорила, Олег ходит в спортзал. В какой?
— «Олимп», на Ярагского.
— Вот туда и пойдем.
Они доехали до спортзала. Нина уверенно подошла к стойке администратора.
— Добрый день. Мы бы хотели узнать насчет абонемента. Мой… племянник, Олег, очень хвалил ваш зал. Олег… — она сделала вид, что вспоминает фамилию, — кажется, Петров. Он у вас занимается?
Девушка за стойкой полистала базу данных.
— Петров Олег… Да, есть такой. Только он не занимается.
— Как не занимается? — искренне удивилась Нина. Наталья за её спиной замерла.
— Он купил годовой абонемент три месяца назад. Был на вводном занятии и больше не появлялся. Мы ему даже звонили, думали, может, случилось что. Он сказал, что всё в порядке, просто времени нет.
Выйдя из спортзала, Наталья молчала. Её лицо стало пепельно-серым.
— Он врет мне, — произнесла она наконец. — Он врет мне во всем. И про спортзал, и про деньги. Значит… значит, мама права. У него кто-то есть.
— Не торопись, — остановила её Нина, хотя и её собственная уверенность таяла. — Если бы у него была любовница, он бы не покупал абонемент, который не использует. Это бессмысленная трата денег. Здесь что-то другое.
Они шли по улице, и Нина лихорадочно соображала. Ложь наслаивалась на ложь, но не создавала цельной картины предательства. Это было похоже на плохую попытку скрыть что-то… неловкое. Глупое.
— Где он сейчас? — спросила Нина.
— На работе. В университете.
— Поехали туда.
Наталья испуганно посмотрела на неё.
— Зачем? Устраивать скандал? Нина, я не могу!
— Никаких скандалов. Мы просто посидим в кафе напротив. Понаблюдаем. Может, увидим что-то.
Они сели за столик в маленькой кофейне, из окна которой был виден главный вход в университет. Заказали кофе, который не лез в горло. Время тянулось мучительно. Пары должны были закончиться в три.
Ровно в 15:10 из дверей вышел Олег. Он выглядел уставшим, как всегда. Но он не пошел в сторону дома или остановки. Он пересек улицу и направился прямо… к ломбарду, который находился в соседнем здании.
Наталья ахнула и вцепилась в руку Нины.
Они видели, как Олег вошел внутрь. Через пять минут он вышел, быстро сунул что-то в карман и почти бегом пошел по улице в противоположном от дома направлении.
— Он что-то заложил, — прошептала Наталья. — Боже мой, Нина, что он делает? Он проигрался? Он в долгах?
Нина решительно встала.
— Теперь мы это выясним. Пойдем.
Она потащила за собой оцепеневшую Наталью. В ломбарде за прилавком сидел пожилой мужчина с лупой на глазу.
— Добрый день, — как можно спокойнее начала Нина. — Сейчас к вам заходил мужчина, мой муж. Высокий, в сером пальто. Я, кажется, обронила у вас перчатку, когда мы заходили вместе пять минут назад…
Она намеренно соврала, чтобы создать у него ложное воспоминание.
— А, этот… — кивнул мужчина. — Да, заходил. Перчатку не видел, дочка. Он не закладывал, а выкупал.
Наталья и Нина переглянулись.
— Выкупал? — переспросила Нина.
— Ну да. Цепочку свою золотую. Он её уже третий раз закладывает, потом выкупает. Говорит, деньги срочно нужны на пару дней, а потом возвращают. Парень вроде приличный, я ему верю.
Выйдя из ломбарда, Наталья остановилась посреди тротуара. Люди обходили её, а она стояла, как статуя.
— Я ничего не понимаю, — прошептала она. — Он закладывает свою цепочку, которую ему отец подарил. Занимает у друга. Берет деньги у меня… Зачем? Куда всё это уходит?
И тут Нину осенило. Это была догадка, безумная, нелепая, но единственная, которая связывала все эти разрозненные, абсурдные факты.
— Ната, — она взяла подругу за плечи и посмотрела ей прямо в глаза. — Когда у тебя день рождения?
— Через две недели, — растерянно ответила Наталья. — Причем тут мой день рождения?
— А что ты мне говорила прошлой осенью? О чем ты мечтала? Вспоминай.
Наталья нахмурилась, пытаясь пробиться сквозь пелену паники и обиды.
— Я… не помню. Мы гуляли по набережной… Я увидела в витрине…
Её глаза расширились.
— Колье… — прошептала она. — Из жемчуга. Там было такое… невероятное колье. Я еще посмеялась, что оно стоит, как половина нашей машины. Сказала, что в следующей жизни обязательно себе такое куплю.
— Он копит тебе на это колье, — уверенно сказала Нина. — Вот куда уходят деньги. Он собирает их по крупицам. Берет у тебя, чтобы ты не заметила большой недостачи. Занимает у друзей. Закладывает свои вещи. Врет про спортзал, потому что ему жалко тратить деньги на то, чем он не пользуется, но абонемент уже куплен, и он не хочет тебя расстраивать. Он не вор, Наташа. Он просто ужасный конспиратор.
Наталья смотрела на неё, и в её глазах стояли слезы. Но это были уже другие слезы — не обиды, а потрясения.
— Но… зачем так? Почему просто не сказать? Мы бы вместе…
— Потому что он хотел сделать тебе сюрприз! — воскликнула Нина. — Настоящий! Чтобы ты ахнула! Он, тихий и предсказуемый Олег, решил устроить тебе голливудский финал. А твоя мама… и ты… вы чуть всё не разрушили.
Наталья закрыла лицо руками и зарыдала, прямо посреди улицы. Но теперь это был плач облегчения, стыда и запоздалой нежности.
Вечером Нина сидела в своем кресле. Туман за окном снова сгустился, но он больше не казался враждебным. Он был просто погодой. Телефонный звонок вывел её из задумчивости.
— Нин, это я, — голос Натальи был тихим и счастливым. — Ты была права. Во всем.
— Рассказывай, — улыбнулась Нина, беря в руки вязание. Спицы сами запрыгали в пальцах, ровно и быстро.
— Я пришла домой. Он был уже там. Я не стала ничего говорить. Просто подошла, обняла его и сказала: «Олег, я не хочу жемчужное колье. Я хочу, чтобы ты был рядом». Он замер, а потом… потом всё мне рассказал. Он так боялся, что не успеет собрать нужную сумму к моему пятидесятилетию. Он хотел, чтобы я почувствовала себя королевой. Дурачок мой…
Наталья помолчала.
— Он показал мне, где прятал деньги. В старой книге по высшей математике. И там… там уже почти вся сумма. И его цепочка выкупленная лежит. А я… я чуть не выгнала его из дома. Из-за двух тысяч. Из-за маминых слов…
— Что с мамой? — осторожно спросила Нина.
— Я поговорила с ней. Спокойно. Впервые в жизни не кричала, а просто сказала, что это моя семья. И если она еще раз скажет хоть одно плохое слово о моем муже, я попрошу её переехать к сестре. Она плакала, говорила, что хотела как лучше… Но знаешь, Нина, мне впервые в жизни было её не жалко.
— Ты повзрослела, Наташка, — тихо сказала Нина. — В свои почти пятьдесят.
— Спасибо тебе, — прошептала Наталья. — Если бы не ты, я бы наломала таких дров…
— Да ладно тебе. Просто в следующий раз, прежде чем слушать кого-то, послушай своё сердце. И загляни в старые книги по математике.
Они посмеялись и попрощались.
Нина положила трубку. За окном в туманной дымке проступил свет луны. В квартире было тихо. Слышалось только мерное пощелкивание спиц. Она довязывала последний ряд рукава. Из отдельных нитей, из путаницы петель и накидов рождалось что-то цельное, теплое и красивое. Что-то, что может согреть. Она посмотрела на свою работу, потом на ночной город за окном. Каждый человек — это такой же сложный узор. Иногда кажется, что нити порваны, петли спущены, и всё безнадежно запутано. Но если присмотреться, если набраться терпения и аккуратно, петля за петлей, распутывать клубок, можно снова найти правильный рисунок. Рисунок любви, доверия и простого человеческого тепла.
Она улыбнулась своим мыслям и снова принялась за работу. Впереди была еще целая ночь, тихая и спокойная. И вязание, которое нужно было закончить.