– Твоя жена встречается с твоим сыном от первого брака!
Голос в трубке был искажен яростью, дребезжал, как треснувшее стекло. Анастасия невольно отстранила телефон от уха. Утреннее иркутское солнце, пробиваясь сквозь идеально чистое окно ее кабинета, чертило на паркете длинные золотые полосы, но холод от этих слов, казалось, заморозил воздух.
– Валерий, здравствуйте. Давайте успокоимся. Пожалуйста, дышите, – произнесла она ровным, хорошо поставленным голосом психолога. На столе перед ней остывал кофе, а рядом лежал блокнот, раскрытый на странице с заметками о последней сессии с ним и его женой, Натальей. «Прогресс. Учится слышать». Анастасия мысленно зачеркнула эту фразу.
– Успокоимся?! – взвизгнул Валерий на том конце провода. – Она мне во всем призналась! Станислав был прав! Он видел их вместе! В кафе, в парке! А вы! Вы все знали! Вы их покрывали!
Анастасия закрыла глаза. Станислав. Конечно. Станислав, ее «коллега», кабинет которого располагался этажом ниже. Мастер быстрых решений и громких диагнозов, чья популярность росла на броских статьях в местных онлайн-журналах. Человек, источавший аромат дешевого парфюма и профессиональной зависти.
– Валерий, то, что вы говорите, – очень серьезное обвинение. И в адрес Натальи, и в мой. Мы работаем с вами три месяца. Вы помните, с чего мы начинали? С вашего тотального недоверия.
– Недоверия?! Да я ей верил, как себе! А она… с моим Кириллом! Ему двадцать, ей сорок три! Это же грязь! Я подам на вас жалобу в этическую комиссию! Вы разрушили мою семью!
Короткие гудки.
Анастасия положила телефон на стол. Солнечный луч коснулся ее руки, но тепла не принес. Тишина в кабинете, обычно такая уютная и безопасная, теперь давила. Она посмотрела в окно. Внизу по улице Карла Маркса спешили люди, ловя редкое для сибирской весны щедрое солнце. Где-то там, среди них, были Валерий, доведенный до исступления, его жена Наталья, внезапно ставшая героиней греческой трагедии, и двадцатилетний Кирилл, сын Валерия от первого, давно распавшегося брака.
И где-то там был Станислав. Улыбался, наверное.
Ей было сорок два. Она была одинока, но не одинока. Ее жизнь была наполнена чужими драмами, которые она помогала распутывать, и тихими личными радостями. Главной из них была кулинария. Не просто готовка, а именно кулинарное искусство. Ее небольшая кухня в сталинке с видом на Ангару была ее настоящим кабинетом, ее лабораторией и храмом. Сложные соусы, многослойные торты, хлеб на закваске, требующий внимания и терпения, – все это было ее способом медитации, способом привести в порядок мысли, которые путались от чужих исповедей.
Сегодня по плану была кулебяка на четыре угла. Сложное, почти забытое блюдо. Тесто, четыре разные начинки. Грибы, рис с яйцом, рыба, капуста. Каждая начинка отделена тонким блинчиком. Это требовало сосредоточенности, которой сейчас не было и в помине.
Жалоба в этическую комиссию. Для психолога это почти профессиональная смерть. Даже если обвинения беспочвенны, сам факт разбирательства бросает тень. А доказать свою невиновность, не нарушив при этом принципа конфиденциальности, – задача из разряда невыполнимых. Она не могла рассказать комиссии, что на самом деле обсуждалось на сессиях. Не могла раскрыть, что паталогическая ревность Валерия уже разрушила два его предыдущих брака, и что основной темой их работы было его паническое нежелание доверять кому-либо, уходящее корнями в его собственное детство.
Она встала и подошла к окну. Солнце слепило, отражаясь от все еще не до конца сошедшего льда на Ангаре. Город просыпался, звенел трамваями, пах выхлопами и влажной землей. Загадочное настроение, которое она так любила в иркутской весне – когда все возможно, когда природа вот-вот взорвется жизнью, – сегодня казалось зловещим. Что-то должно было произойти. И оно произошло.
Профессиональный конфликт, подлый, липкий, как смола. Станислав давно точил на нее зуб. Она не лезла в медиа, не давала кричащих интервью, но ее репутация в профессиональных кругах и «сарафанное радио» среди клиентов работали безотказно. К ней шли с серьезными проблемами, в то время как Станислав собирал урожай с тех, кто хотел «быстрого счастья» и «прокачки уверенности». Видимо, Валерий, отчаявшись после очередной ссоры, заглянул и к нему. А тот, вместо помощи, увидел возможность. Нашел слабое место – ревность – и ударил. Прицельно и жестоко. Сын. Это был дьявольски умный ход. Не просто любовник, а сын. Инцестуальный оттенок, делавший ложь особенно мерзкой и правдоподобной для воспаленного сознания Валерия.
Два дня прошли в тумане. Анастасия отменила консультации, ссылаясь на недомогание. Она почти не выходила из квартиры. Пыталась читать, но буквы расплывались. Пыталась смотреть фильмы, но не могла уследить за сюжетом. Кухня, ее спасение, стояла молчаливой и холодной. Мысли ходили по кругу.
Как Станислав узнал про Кирилла? Вероятно, Валерий сам проговорился в порыве отчаяния. А дальше – дело техники. Увидеть Наталью, пьющую кофе с молодым человеком, – в большом городе это несложно. Сын? Просто знакомый? Коллега? Для Станислава это было неважно. Важно было поджечь фитиль.
На третий день пришло письмо на электронную почту. Официальный бланк, сухое уведомление: «Уважаемая Анастасия Викторовна, на ваше имя поступила жалоба от клиента N. Просим вас явиться на заседание этической комиссии…».
Точка невозврата. Валерий не просто угрожал, он сделал это.
Анастасия смотрела на экран, и впервые за долгие годы почувствовала не профессиональное сочувствие, а ледяную, спокойную ярость. Это было уже не про Валерия и его трагедию. Это было про нее. Про ее имя, ее дело, ее жизнь, которую какой-то завистливый паяц решил пустить под откос ради сомнительного триумфа.
Она встала, прошла на кухню и решительно распахнула окно. В квартиру ворвался свежий, пахнущий талой водой и весной воздух. Она достала муку, масло, дрожжи, яйца. Ее руки, поначалу немного дрожавшие, начали работать. Просеять муку, смешать с дрожжами, добавить теплое молоко, растопленное масло… Тесто – живая субстанция. Оно требует уважения, тепла и силы. Замешивая его, Анастасия чувствовала, как паника отступает, уступая место холодной решимости.
Чего я хочу на самом деле? – этот вопрос, который она так часто задавала своим клиентам, теперь стоял перед ней. Хочу ли я оправдываться? Нет. Хочу ли я что-то доказывать Валерию? Бесполезно. Хочу ли я, чтобы Станислав был наказан? Да. Но не ценой моей карьеры.
Она месила тесто, вкладывая в каждое движение всю свою фрустрацию, всю злость. А потом, когда упругий, гладкий шар был отправлен подходить в теплое место, она села за стол с листом бумаги.
Конфиденциальность. Главное правило. Но в каждом правиле есть исключения. Например, если клиент представляет угрозу для себя или других. Или если речь идет о защите чести и достоинства специалиста в суде или… на этической комиссии. Это была серая зона, тонкий лед. Но другого пути не было.
Она начала выстраивать линию защиты. Не нарушая сути консультаций, она могла оперировать формальными данными. Дата начала терапии. Заявленная проблема (в общих чертах): «кризис в семейных отношениях, трудности с доверием». Количество сессий. Динамика (по ее записям). Она могла запросить характеристику у своих научных руководителей, коллег, с которыми участвовала в конференциях. Это была косвенная защита, но она создавала фон – образ ответственного, уважаемого специалиста.
А что насчет Станислава? Как доказать его причастность?
И тут ее осенило. Наталья.
Она не имела права связываться с ней напрямую. Это было бы нарушением. Но если Наталья сама придет? Или если ее вызовут на комиссию в качестве свидетеля?
Анастасия отложила ручку. Тесто на кулебяку подошло, пышное, живое. Она разделила его на части. Начала готовить начинки. Обжаривала грибы с луком, отваривала рис, мелко рубила зелень, припускала в масле капусту. Монотонная, привычная работа вернула ей ясность ума.
Станислав не просто оклеветал. Он, как психолог, использовал уязвимость клиента против него самого и против другого специалиста. Это было грубейшее нарушение профессиональной этики, куда более серьезное, чем то, в чем Валерий обвинял ее. Но как это доказать? У нее не было записи их разговора. Только слова Валерия, сказанные в истерике.
Внезапно она остановилась с ножом в руке. Валерий кричал: «Станислав был прав! Он видел их вместе!». Это означало, что Станислав позиционировал себя как свидетеля. И если его вызовут на комиссию, он будет вынужден либо лгать под присягой (пусть и профессиональной), либо признать, что его «свидетельства» – не более чем домыслы.
Идея была рискованной. Но она была.
Анастасия взяла телефон. Нашла номер Натальи. Она не собиралась звонить. Просто смотрела на него. Что чувствовала эта женщина? Опустошение? Обиду? Ярость? Она ведь тоже была жертвой.
И Анастасия решилась на шаг, который был на самой грани фола. Она написала Наталье короткое, выверенное сообщение: «Наталья, здравствуйте. Это Анастасия Викторовна. Я получила официальное уведомление о жалобе Валерия. Заседание комиссии назначено на вторник. Согласно процедуре, вы можете быть вызваны в качестве свидетеля. Я просто хотела, чтобы вы не узнали об этом от третьих лиц».
Никаких просьб. Никаких советов. Только сухая информация. Мяч теперь был на ее стороне.
Заседание проходило в небольшом конференц-зале в центре города. За длинным столом сидели пятеро – седовласый профессор, заведующий кафедрой психологии в госуниверситете, две женщины-психотерапевта с непроницаемыми лицами, юрист и молодая девушка-секретарь. Воздух был спертым и напряженным.
Анастасия сидела прямо, положив руки на колени. Она была одета в строгий брючный костюм, ее лицо было спокойным. Она чувствовала себя так, словно пришла на защиту диссертации, от которой зависит вся ее дальнейшая жизнь.
Валерий сидел напротив. Он выглядел ужасно. Похудевший, с красными, воспаленными глазами. Он то и дело бросал на Анастасию полные ненависти взгляды.
Председатель комиссии, профессор, сухим голосом зачитал суть жалобы. «…вступила в сговор с женой клиента, покрывала ее аморальные отношения с сыном клиента от первого брака, что привело к разрушению семьи и нанесло тяжелую моральную травму…»
Слова звучали дико в этой стерильной обстановке.
– Валерий Игоревич, – обратился к нему профессор. – Расскажите, на чем основаны ваши обвинения.
Валерий начал говорить. Сбивчиво, эмоционально, он пересказывал свою версию событий. Как он заподозрил неладное, как жена стала «холодной и отстраненной». И как другой специалист, «честный и порядочный человек», открыл ему глаза.
– Кто этот специалист? – спросил юрист.
– Станислав Громов. Он видел их! Мою жену… и моего сына… в кафе «Буза». Они сидели там, смеялись… Он мне все рассказал!
– Вы сами их видели? – уточнил юрист.
– Нет! Но Станислав… он не станет врать! А она, – Валерий ткнул пальцем в Анастасию, – она все знала! На последней сессии Наталья говорила о каких-то «новых встречах, которые дарят ей радость», а эта… психолог… она просто кивала и улыбалась! Она все знала!
Анастасия внутренне похолодела. Она помнила тот момент. Наталья говорила о своей новой группе по керамике, о том, как лепка из глины помогает ей справиться со стрессом. «Новые встречи» – это были занятия. Но в интерпретации Валерия это звучало как чистосердечное признание.
– Анастасия Викторовна, ваш комментарий? – повернулся к ней профессор.
Наступил кульминационный момент. Вот он, ее «Нет, Олег».
– Уважаемые члены комиссии, – начала она ровно, глядя не на Валерия, а на профессора. – Я не могу комментировать содержание наших терапевтических сессий. Это нарушит базовый принцип конфиденциальности. Однако я могу сказать следующее. Заявленная Валерием проблема при обращении ко мне звучала как «кризис доверия в отношениях». На протяжении двенадцати сессий мы работали именно с этой проблемой.
Она сделала паузу, давая словам повиснуть в воздухе.
– Что касается обвинения в сговоре, оно абсурдно. Но поскольку оно прозвучало, я считаю, что комиссия должна получить полную картину. И для этого необходимо выслушать всех упомянутых лиц. Не только меня и моего клиента, но и его жену, Наталью, и господина Громова, который, со слов Валерия, является главным свидетелем.
Валерий вскочил.
– Не смейте впутывать сюда мою… бывшую жену! И Станислав тут ни при чем, он просто помог мне!
– Сядьте, Валерий Игоревич, – строго сказал профессор. – Анастасия Викторовна права. Для объективного рассмотрения нам необходимо опросить всех. Секретарь, свяжитесь с господином Громовым и Натальей… как ее отчество?
– Петровна, – тихо сказала Анастасия.
Дверь открылась.
– Не нужно ни с кем связываться. Я здесь.
На пороге стояла Наталья. Она выглядела уставшей, но решительной. За ее спиной, к полному изумлению Валерия, стоял высокий молодой человек, как две капли воды похожий на него в молодости. Кирилл.
А за ними, в коридоре, Анастасия мельком увидела растерянное лицо Станислава, которого, очевидно, тоже вызвали, и который явно не ожидал такого поворота.
– Я могу войти? – спросила Наталья. Профессор кивнул.
Она вошла в комнату, и атмосфера мгновенно изменилась. Стала еще более наэлектризованной.
– Валера, – сказала она тихо, глядя на мужа. – Ты сошел с ума. Это Кирилл. Твой сын. Да, мы встречались. Мы пили кофе. Потому что я была единственным человеком в этом городе, с которым он мог поговорить о тебе. О том, как ему не хватает отца, который вечно занят своими подозрениями. Он приехал в Иркутск поступать в политех и боялся тебе позвонить. Я помогала ему с документами. Вот наши «аморальные отношения».
Она бросила на стол папку с бумагами.
Валерий смотрел то на нее, то на сына. Его лицо исказилось. Гнев, шок, недоверие и что-то похожее на проблеск понимания боролись на нем.
– А… Станислав… он сказал…
– А Станислав – подлец, – отрезала Наталья. – Который увидел меня с Кириллом, а через пару дней столкнулся со мной в коридоре этого же здания, когда я выходила от Анастасии Викторовны. И сложил два и два, получив в итоге сто. Он подошел ко мне после этого, пытался «установить контакт», расспрашивал о нашей терапии. Я его отшила. Видимо, зря. Нужно было сразу тебе все рассказать.
Теперь все взгляды были устремлены в дверной проем, где застыл бледный Станислав. Он понял, что попал в ловушку, которую сам же и расставил.
– Господин Громов, – ледяным тоном произнес профессор. – Будьте добры, пройдите. Кажется, у нас к вам тоже появились вопросы. И я боюсь, они будут куда серьезнее.
Анастасия выдохнула. Медленно, почти незаметно.
Она не стала дожидаться конца разбирательства со Станиславом. Ей было достаточно. Комиссия принесла ей извинения. Валерий пытался что-то сказать, но она лишь молча кивнула и вышла.
Она не поехала в офис. Она поехала домой.
Весеннее солнце заливало ее кухню. На столе, накрытая полотенцем, ждала своего часа кулебяка. Анастасия включила духовку. Она аккуратно раскатала тесто, выложила полосками начинки, разделяя их тонкими, как папиросная бумага, блинчиками. Грибы, рис, рыба, капуста. Каждому – свое место. Все в идеальном порядке. Она защипнула края, смазала пирог желтком, сделала несколько надрезов, чтобы выходил пар.
Когда она поставила кулебяку в печь, она почувствовала, как окончательно отпускает напряжение последних дней. Конфликт был разрешен. Она не просто отстояла свое имя. Она сделала это, не предав своих принципов. Она не стала кричать и обвинять. Она действовала. Тихо, методично, как при приготовлении сложного блюда.
Брак Валерия и Натальи был разрушен, но не ею, а задолго до нее. Возможно, теперь, после такого чудовищного катарсиса, у Валерия появится шанс действительно измениться. А может, и нет. Это была уже не ее история.
Ее история была здесь, на этой залитой солнцем кухне. В запахе поднимающегося теста, в предвкушении идеального ужина, который она съест в одиночестве, наслаждаясь тишиной.
Она потеряла клиента и потратила много нервов. Но она обрела нечто большее. Уверенность, что ее внутренний стержень, ее профессиональные и человеческие принципы – не просто слова из учебников. Это реальная сила, способная противостоять лжи и зависти.
Через час дом наполнился густым, пряным, невероятно уютным ароматом печеного теста, грибов и рыбы. Анастасия достала румяную, дышащую жаром кулебяку. Идеальная.
Она отрезала себе кусок. Четыре разные начинки на одном срезе, четыре разные истории, соединенные в одно целое. Она ела медленно, глядя в окно на сверкающую в лучах заходящего солнца Ангару. Впервые за много дней она чувствовала не тревогу, а покой. И голод. Здоровый, настоящий голод. Жизнь продолжалась.