Дождь зарядил с самого утра, и Красноярск, обычно залитый резким сибирским солнцем, сник и поскучнел. Капли монотонно барабанили по карнизу, и этот звук проникал в самую душу, вторя глухой, ноющей боли, которая поселилась там час назад. Марина сидела на кухне, глядя на нетронутую чашку остывшего чая. Пальцы механически перебирали край скатерти, вышитой ею же долгой зимой – яркие подсолнухи на белом льне. Сейчас они казались вызывающе, почти издевательски жизнерадостными.
«Мама, дядя Костя сказал, что папа вас никогда не любил!»
Слова Ленки, брошенные по телефону с мстительным торжеством, продолжали звенеть в ушах. Месть за то, что Марина отказалась дать ей денег сверх оговоренной суммы на какую-то очередную прихоть. Лена, ее двадцатишестилетняя дочь, давно жившая отдельно, мастерски владела искусством наносить точные удары в самые уязвимые места. И она знала, что тема Олега, бывшего мужа, отца, покинувшего их пятнадцать лет назад, до сих пор была для Марины незаживающей раной.
Но не это было самым страшным. Страшным было имя – дядя Костя. Константин. Мужчина, который вошел в ее жизнь всего три месяца назад, так неожиданно и так правильно, словно пазл, нашедший свое единственное недостающее место. Мог ли он? Мог ли он, с его тихим голосом, умными глазами и бережными руками, сказать такое? Разговаривать о ней и Олеге с ее дочерью за ее спиной? Развешивать ярлыки на ее прошлое, в котором ничего не понимал?
Внутри все сжалось в ледяной комок. Пятьдесят три года. Возраст, когда уже не ждешь головокружительных романов, а ценишь покой и устроенный быт. У нее все это было: любимая работа в небольшом магазинчике «Золотая нить» на Мира, где она знала каждый артикул мулине и каждую разновидность канвы; уютная квартира с видом на Енисей; ее вышивка, спасавшая от одиночества долгими вечерами. И вот появился он, Константин. Инженер со «Столбов», вдовец, спокойный, основательный, говоривший с ней так, будто они знали друг друга всю жизнь. И она позволила себе поверить. Позволила себе хрупкую, почти юношескую надежду, что это – ее второй шанс.
И вот теперь… «Папа вас никогда не любил».
Фраза была не просто жестокой, она была убийственно точной. Марина и сама подозревала это все годы их брака с Олегом. Подозревала, но гнала эту мысль, прятала ее под ворохом бытовых забот, детского смеха, редких праздников. Олег был ярким, шумным, центром любой компании. Он любил жизнь, любил друзей, любил производить впечатление. А ее… ее он, кажется, просто терпел. Как удобный элемент быта. Но услышать это от чужого, в общем-то, человека, которому она только-только начала доверять…
Марина встала. Надо было собираться на работу. Рутина – лучшее лекарство. Она подошла к зеркалу в прихожей. Из него смотрела уставшая женщина с потухшими глазами. Мелкая сетка морщинок вокруг них казалась сегодня глубже и резче. Она провела пальцами по щеке. Нет. Она не позволит одной фразе, даже такой ядовитой, разрушить то хрупкое строение, что она так бережно возводила последние месяцы. Но что делать? Позвонить Константину и устроить скандал? Промолчать и мучиться сомнениями, которые отравят все?
Телефон в кармане фартука завибрировал. Раиса. Лучшая подруга. Единственная, кто знал все ее тайны.
– Маринка, привет! Ты где? Я тут рядом с твоим домом, забежала в «Командор». Может, кофейку махнем перед твоей сменой в «Ладе»? Посидим минут пятнадцать.
Марина на секунду замолчала. Кафе «Лада», их с Раисой излюбленное место еще с юности, казалось сейчас неуместным. Но голос подруги, бодрый и бесцеремонный, выдернул ее из оцепенения.
– Давай, – выдохнула она. – Я через десять минут буду.
Дождь превратился в унылую морось. Марина шла под зонтом, глядя под ноги на мокрый асфальт, в котором тускло отражались серые фасады «сталинок». Воздух пах мокрой пылью и рекой. В «Ладе» было тепло и пахло свежей выпечкой и кофе. Раиса уже сидела за их любимым столиком у окна, энергично жестикулируя официантке.
– Я тебе уже капучино заказала, твой любимый, с корицей! – затараторила она, едва Марина села. – Ну, рассказывай, что с лицом? На тебе лица нет. Ленка опять чудит?
Раиса была ее полной противоположностью – маленькая, быстрая, с острым языком и мнением по любому поводу. Она работала в бухгалтерии на заводе и видела жизнь в четких цифрах дебета и кредита.
Марина медленно сняла мокрый плащ. Она не собиралась ничего рассказывать, но участливый и одновременно требовательный взгляд подруги вскрыл плотину. Слова полились сами, тихие, скомканные, полные боли и растерянности. Она пересказала утренний звонок дочери.
Раиса слушала, поджав губы. Ее лицо из сочувствующего постепенно становилось строгим, почти прокурорским. Когда Марина закончила, подруга сделала большой глоток своего эспрессо и стукнула чашкой о блюдце.
– Я так и знала! – отрезала она. – Я тебе говорила, Маринка! Говорила!
– Что ты говорила? – устало спросила Марина, размешивая пенку в своей чашке. Горячая керамика приятно грела озябшие пальцы.
– Что все это слишком быстро! Ну откуда он взялся, этот твой Константин? Три месяца! За три месяца человека не узнаешь. Мы с тобой тридцать лет дружим, и то я уверена, ты от меня что-нибудь скрываешь. А тут – вдовец, интеллигент, по «Столбам» гуляет… Прямо принц на белом коне. Не бывает так в нашем возрасте, Маринка, не бывает!
Это был дружеский конфликт, повторявшийся уже не раз. Раиса, пережившая тяжелый развод, с недоверием относилась ко всем мужчинам, а к внезапному счастью подруги – вдвойне.
– Рая, он не такой… – начала было Марина, но подруга ее перебила.
– Какой не такой? Обыкновенный! Языком почесать с твоей Ленкой – милое дело. А что он ей там наплёл, это еще вопрос. Может, и правда, ляпнул что-то. Мужики, они ж не думают, что говорят. А может… – Раиса понизила голос и подалась вперед. – Может, он специально? Хочет тебя с дочерью поссорить, чтобы ты от него совсем зависима была. Вон, Олег твой бывший… тоже ведь был орел, а как до дела дошло – хвост поджал и к молодухе упорхнул.
Упоминание Олега было ударом ниже пояса, но Раиса делала это не со зла. Она искренне пыталась «открыть глаза» подруге, уберечь ее от боли, которую предчувствовала.
– Причем здесь Олег? – тихо спросила Марина.
– А при том! Что ты опять на те же грабли наступаешь. Веришь словам, а не делам. Что ты о нем знаешь? Что он инженер и жена у него умерла? Все! А может, он ее в гроб вогнал своим характером? Ты об этом не думала?
Марина молчала. Она смотрела в окно на струи дождя, стекавшие по стеклу. Мир за окном расплывался, превращаясь в акварельное пятно. Раиса говорила то, чего боялась она сама. Она озвучивала ее самые потаенные страхи. И от этого было еще хуже.
– Мне на работу пора, – сказала Марина, поднимаясь. Она оставила на столе деньги за кофе.
– Марин, ты не обижайся, – спохватилась Раиса. – Я же за тебя переживаю. Ты только не руби с плеча. Но и ушки на макушке держи. Позвони ему. Послушай, что он врать будет.
– Я подумаю, – бросила Марина и быстро вышла из кафе, снова окунувшись в сырую прохладу улицы.
Магазин «Золотая нить» был ее убежищем. Мир тишины, порядка и красоты. Сегодня покупателей было мало из-за дождя. Марина пересчитала кассу, протерла стеклянные витрины, разложила по цветам новые поступления шелковых лент для вышивки. Привычные действия успокаивали. Она подошла к своему любимому стенду – льняная ткань из Бельгии. Провела рукой по туго скрученному рулону цвета натурального неотбеленного полотна. Прохладная, чуть шероховатая фактура всегда действовала на нее умиротворяюще.
Именно за этим занятием ее и застала покупательница. Пожилая, интеллигентная дама в шляпке.
– Девушка, здравствуйте. Помогите мне, пожалуйста. Мне нужен очень специфический оттенок для вышивки. Я реставрирую старинную салфетку, бабушкину. Вот, – она достала из ридикюля маленький сверток и осторожно развернула его.
На белой ткани лежал крошечный фрагмент пожелтевшего от времени батиста с вышитой веточкой лаванды.
– Мне нужен вот этот, лиловый. Но не яркий, а словно выцветший, припыленный. Я уже весь город обегала.
Марина взяла в руки образец. Работа была тончайшая, выполненная гладью. Она сразу узнала стежки – ровные, плотные, один к одному. Так вышивала ее бабушка. Внутри что-то теплое шевельнулось. Она на минуту забыла про Лену, про Константина, про Раису. Была только она и эта маленькая веточка из прошлого.
– Давайте посмотрим, – сказала она уже совсем другим, живым голосом. – У нас есть палитра DMC, там больше пятисот оттенков. Что-нибудь подберем. Пойдемте.
Они подошли к огромному стенду, где, словно клавиши рояля, были расставлены коробки с мотками мулине. Марина достала несколько оттенков лилового. Она подносила их к образцу, щурилась, смотрела при дневном свете у окна, потом под лампой.
– Вот этот слишком в розовый уходит, видите? А этот – холодный, почти серый. Нам нужен теплый подтон. Пожалуй… – она задумалась, перебирая в памяти сотни номеров. – Пожалуй, это может быть номер 3747. Он из новой коллекции, его часто не завозят. Сейчас посмотрю.
Она скрылась в подсобке и через минуту вернулась с одним-единственным моточком в руках. Приложила его к старинной вышивке. Оттенок совпал идеально. Словно нить была взята из той же самой работы столетней давности.
– Ох, милая! – выдохнула дама. – Вы волшебница! Спасли меня! Я уж и не надеялась.
– Просто я люблю свою работу, – улыбнулась Марина. И это была чистая правда.
Пока она пробивала чек, женщина продолжала восхищаться:
– Сразу видно, когда человек на своем месте. У вас глаз – алмаз. Сами, наверное, вышиваете?
– Да, – кивнула Марина. – Это мое… все.
– И что сейчас вышиваете, если не секрет?
Марина на секунду замялась.
– Пейзаж. Наши Столбы. Вид с канатной дороги.
– О, должно быть, красота! Сложная работа, наверное?
– Очень. Там много мелких деталей, переходов цвета. Я ее уже полгода мучаю. Иногда кажется, что никогда не закончу. Один неверный стежок – и вся гармония рушится. Приходится распарывать, начинать заново.
Она говорила про вышивку, а думала о своей жизни. Один неверный стежок. Одно ядовитое слово. И все рушится.
Когда покупательница ушла, оставив после себя тонкий аромат духов и ощущение благодарности, Марина снова осталась одна. Разговор с этой женщиной придал ей решимости. Она не может, как в вышивке, распороть последние три месяца. Но она может и должна внести ясность. Нельзя оставлять узел сомнений, он затянется так, что потом не распутать.
Она достала телефон. Нашла контакт «Константин». Палец завис над кнопкой вызова. Сердце заколотилось. А что, если Раиса права? Что, если он сейчас начнет юлить, выкручиваться? Что, если она услышит в его голосе фальшь?
Она нажала на вызов.
– Слушаю, Марина, – его голос был спокойным и ровным, как всегда. И от этого спокойствия ей стало еще страшнее.
– Костя, здравствуйте. У вас есть время сегодня вечером? Мне нужно с вами поговорить.
В трубке на секунду повисла тишина. Не неловкая – оценивающая.
– Что-то случилось? – спросил он. В его голосе не было и тени притворства, только серьезная озабоченность.
– Я бы предпочла сказать при встрече.
– Хорошо, – тут же согласился он. – Я закончу в шесть. Могу заехать за вами на работу. Посидим где-нибудь. Или просто в машине поговорим, если не хотите на людях. Погода не для прогулок.
– Давайте в машине, – быстро согласилась она.
Остаток рабочего дня прошел как в тумане. Марина несколько раз ошиблась, выдавая сдачу, перепутала номера ниток. Она мысленно прокручивала предстоящий разговор, подбирала слова, репетировала интонации. Но чем больше она готовилась, тем сильнее становился страх.
Ровно в шесть к магазину подъехал его старенький, но ухоженный «Ниссан». Константин вышел из машины с зонтом, открыл перед ней дверцу.
– Привет, – сказал он, заглядывая ей в глаза. – Устала?
Она только кивнула и быстро села в машину. Он сел за руль, но не поехал. Повернулся к ней, положив руки на руль. В салоне пахло озоном после дождя и едва уловимым ароматом его парфюма – что-то терпкое, древесное. Дождь снова усилился и забарабанил по крыше, создавая ощущение кокона, отгороженного от всего мира.
– Я слушаю, Марина, – тихо сказал он. Его взгляд был прямым и открытым. – Ты меня напугала по телефону.
Марина глубоко вздохнула, собираясь с духом. Она смотрела прямо перед собой, на то, как «дворники» смахивают с лобового стекла потоки воды.
– Мне сегодня звонила Лена.
Он молчал, давая ей выговориться.
– Она сказала… она сказала, что ты говорил ей, будто Олег, мой бывший муж, меня никогда не любил.
Она произнесла это и замерла, боясь поднять на него глаза. Она ожидала чего угодно: смущения, попыток оправдаться, раздражения. Но вместо этого в машине воцарилась абсолютная, звенящая тишина, нарушаемая лишь стуком дождя. Она длилась так долго, что Марина не выдержала и посмотрела на него.
Лицо Константина было бледным. Он смотрел на нее, и в его глазах была такая смесь боли, обиды и недоумения, что у нее перехватило дыхание.
– Что? – еле слышно произнес он. – Я… У меня слов нет. Марина, посмотри на меня.
Она встретилась с ним взглядом.
– Я виделся с твоей дочерью один раз. В прошлую субботу, случайно, у торгового центра. Мы поздоровались. Она спросила, как у нас дела. Я ответил, что, надеюсь, все хорошо. Весь наш разговор занял от силы три минуты. Мы ни разу, ни единым словом не упоминали твоего бывшего мужа. Я даже не знаю, как он выглядит, не то что рассуждать о его чувствах.
Он говорил тихо, но каждое слово было твердым, как камень.
– Марина, я бы никогда… Слышишь, никогда не позволил бы себе обсуждать твою жизнь, твое прошлое за твоей спиной. Тем более с дочерью. Тем более в таких выражениях. Это… это подло.
Он отвернулся и посмотрел в лобовое стекло. Его пальцы крепко сжимали руль, так что костяшки побелели. Она видела, как ходят желваки на его лице. Он был не просто обижен, он был оскорблен в самых основах своего существа. И эта его искренняя, незамутненная реакция была красноречивее любых клятв.
Ледяной комок внутри Марины начал медленно таять, уступая место жгучему, невыносимому стыду. Стыду за то, что она могла даже на секунду в это поверить. Стыду за свою дочь. Стыду за свои сомнения.
– Прости, – прошептала она. – Прости, Костя. Я… я должна была спросить.
– Ты правильно сделала, что спросила, – он повернулся к ней, и его взгляд смягчился. – Правильно, что не стала носить это в себе. Но то, что ты могла подумать…
Он не договорил. Взял ее руку в свою. Его ладонь была сухой и горячей.
– Марина, я не знаю, что было в твоей прошлой жизни. И я не лезу туда. Я знаю только одно: когда я смотрю на тебя, я вижу удивительную, тонкую, талантливую женщину. Которую, возможно, не ценили по достоинству. Но это их проблемы, не твои. И уж точно не мне об этом судить.
Слезы, которые она сдерживала весь день, хлынули из глаз. Это были не слезы обиды, а слезы облегчения. Катарсис. Он не отнял ее руку, просто сидел рядом и ждал, пока она успокоится. Дождь за окном превратился в тихий, убаюкивающий шум.
– Она просто отомстила, – всхлипнула Марина, вытирая слезы ладонью. – Я ей денег не дала.
– Я понимаю, – кивнул он. – Дети иногда бывают жестоки, даже не осознавая этого.
Они помолчали. Напряжение ушло, оставив после себя тихую грусть и странное чувство еще большей близости. Они вместе прошли через это первое, пусть и вымышленное, предательство. И выстояли.
– А знаешь, – вдруг сказал Константин, глядя на мокрую улицу, где зажигались первые фонари, отражаясь в лужах длинными желтыми дорожками. – Я ведь тоже иногда боюсь.
– Чего? – удивилась Марина.
– Того, что все это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Что я проснусь, а мне снова шестьдесят лет, я один, и впереди только работа и пустая квартира. Иногда мне кажется, что я не заслужил такого подарка под старость лет.
Его признание было таким обезоруживающе искренним, что Марина почувствовала, как волна тепла разливается по всему телу. Она сжала его руку в ответ.
– Значит, будем бояться вместе, – тихо сказала она.
Он улыбнулся – впервые за весь вечер. Улыбка преобразила его уставшее лицо, проявив знакомые морщинки в уголках глаз.
– Поехали отсюда, – сказал он. – Я знаю одно место. Надо закрепить нашу победу над злыми чарами.
Он завел мотор, и они поехали сквозь вечерний, умытый дождем город. Он привез ее в маленький ресторанчик на набережной. Они сели у окна с видом на Коммунальный мост, подсвеченный тысячами огней, которые дрожали и расплывались на темной воде Енисея. Он заказал вино и горячий салат с телятиной.
– Я хочу выпить, – сказал Константин, поднимая бокал. – За доверие. И за то, чтобы мы всегда разговаривали друг с другом, а не с призраками из прошлого или чужими домыслами.
– За доверие, – эхом откликнулась Марина, и звон их бокалов прозвучал в полупустом зале как маленькая клятва.
Они говорили весь вечер. Обо всем и ни о чем. О его работе в заповеднике, о смешных случаях с туристами, о том, как он однажды встретил медведицу с медвежатами. Марина рассказывала ему про вышивку, про ту пожилую даму и ее лавандовую веточку. Они не пытались форсировать события, не строили планов. Они просто наслаждались этим моментом, этим теплом, этим ощущением правильности происходящего. Они были два взрослых человека, знающих цену потерям и поэтому особенно остро ценящих обретенное.
Когда он подвез ее к дому, дождь уже закончился. Воздух был свежим и чистым.
– Зайдешь на чай? – спросила она, сама удивившись своей смелости.
Он улыбнулся и покачал головой.
– В следующий раз. У нас есть время, помнишь? Не будем торопиться.
Он вышел из машины, проводил ее до подъезда. У самой двери он вдруг притянул ее к себе и мягко поцеловал. Это был не страстный, а нежный, почти целомудренный поцелуй. Губы его были прохладными от вечернего воздуха.
– Спокойной ночи, Марина, – сказал он. – И больше никаких глупостей в этой красивой голове.
– Спокойной ночи, Костя.
Она вошла в квартиру и прислонилась спиной к двери. Сердце билось ровно и спокойно. Она прошла по комнатам, включила свет. Взгляд упал на пяльцы, оставленные на диване. Ее сложный пейзаж, ее «Столбы». Она взяла их в руки. Посмотрела на переплетение нитей, на тысячи крошечных стежков, создающих единое полотно. Один неверный стежок. Она нашла то место, где утром думала, что ошиблась с оттенком зеленого. Но сейчас, в мягком свете торшера, она увидела, что все было правильно. Этот чуть более темный стежок создавал тень, придавал картине глубину и объем. Он был на своем месте.
Телефон на столе завибрировал. «Лена». Марина посмотрела на экран, и впервые за много лет не почувствовала ни вины, ни раздражения. Только тихую грусть. Она не ответила. Она разберется с этим завтра. Спокойно, без крика. Она просто скажет дочери, что больше не позволит ей играть на своих чувствах и манипулировать ее жизнью.
Она отложила телефон, села в кресло, взяла в руки пяльцы и иголку с вдетой в нее небесно-голубой нитью. Нужно было вышивать небо над Столбами. Чистое, умытое дождем небо. Она сделала первый стежок. Ровный, уверенный, точный. А за ним второй, третий. Пальцы двигались привычно и легко. Картина оживала под ее руками. Впереди было еще много работы. Но теперь она точно знала, что закончит ее. И это будет ее лучшая работа.
За окном в разрывах туч показалась первая звезда. Марина улыбнулась. Это было только начало.