Краснодар укутался в плотный, молочный туман, какой бывает только поздней осенью на юге. Он не был холодным, скорее влажным и вязким, словно город погрузили в теплое молоко. Фонари на улице Красной не пробивали эту пелену, а лишь создавали вокруг себя расплывчатые, дрожащие ореолы. Лариса шла не спеша, вдыхая прелый запах палой листвы и сырого асфальта. В сорок восемь лет она научилась ценить такие моменты тишины и уединения. Репетиция в их народном театре «Дебют» закончилась поздно, и теперь, в одиннадцатом часу, город принадлежал только ей и редким призрачным силуэтам машин.
В кармане пальто завибрировал телефон. На экране высветилось «Раечка». Лариса улыбнулась и ответила, ожидая услышать обычный вечерний треп.
— Ларочка, ты где? — голос подруги срывался, дребезжал от паники.
— Иду домой с репетиции. Рай, что случилось? У тебя голос…
— Лариса, это ужас… Мама… она… — Раиса зашлась сухим, лающим кашлем, который перешел во всхлип.
— Так, Рая, дыши. Спокойно. Что с Антониной Петровной? Скорую вызвать?
— Нет, не в этом дело… Хуже… Она заперлась в своей комнате и кричит… кричит, что твоя Катька хочет ее отравить! Ради квартиры! Бредит, Лара, понимаешь? Говорит, Катя ей в кефир яд подсыпала!
Лариса остановилась посреди тротуара. Мимо проплыла маршрутка, ее окна были слепыми и мутными в тумане. Слова подруги, абсурдные и дикие, никак не укладывались в голове. Ее Катя, студентка-первокурсница, тихая девочка, которая носила больной старушке домашний творог и кефир, потому что «бабуле надо кальций».
— Рая, она же болеет. Ты же знаешь, после инсульта у нее… спутанность.
— Я знаю! Но она так кричит! Так убедительно! Говорит, у Кати глаза злые, и она ей шептала: «Скорей бы ты, старая, уже…». Лара, я с ума сойду! Соседи уже стучали в стену. Я не знаю, что делать! Она выбросила кефир в окно!
— Я сейчас буду, — твердо сказала Лариса, разворачиваясь. — Ничего не предпринимай. Просто будь рядом с дверью и говори с ней. Я через пятнадцать минут у тебя.
Ее размеренный шаг сменился быстрым, почти бегом. Сердце колотилось, но не от страха, а от прилива адреналина. В театре их режиссер, бывший актер краснодарского драмтеатра, учил: «В любой непонятной ситуации — держи паузу, оцени мизансцену и найди свою сверхзадачу». Сейчас ее сверхзадачей было успокоить подругу и разобраться в этом туманном, как и сегодняшний вечер, бреде.
Квартира Раисы на улице Ставропольской встретила ее запахом валокордина и застарелой тревоги. Сама Раиса, маленькая, осунувшаяся, с темными кругами под глазами, вцепилась в руку Ларисы, как утопающий.
— Она не открывает. Говорит, я с отравительницей в сговоре.
Из-за массивной дубовой двери доносилось бормотание.
— …внучку подослала, душегубку… а сама-то, подруженька твоя, небось ручки потирает… квартиру делить будете…
Лариса глубоко вздохнула. Она подошла к двери и мягко, но громко сказала:
— Антонина Петровна, здравствуйте. Это Лариса. Я пришла одна. Раиса в кухне. Можно я войду? Я вам яблок принесла, семеренки, как вы любите.
За дверью наступила тишина. Потом послышался скрежет ключа в замке. Дверь приоткрылась на цепочке, и в щели показался воспаленный, подозрительный глаз.
— Одна? А где эта… твоя?
— Катя дома, уроки учит. У нее сессия скоро, — спокойно ответила Лариса. — Можно войти? Ноги замерзли, туман на улице страшный.
Цепочка звякнула. Лариса вошла в комнату. Антонина Петровна, высохшая, похожая на испуганную птицу в старом халате, сидела на кровати, поджав ноги. Комната была пропитана тяжелым запахом нездорового тела и пыли. На полу у окна белело пятно от пролитого кефира.
— Отравить меня хотите, — без вопросительной интонации сказала старуха, глядя Ларисе в переносицу. — Все вы. Ждете, когда я сдохну.
— Зачем же нам это, Антонина Петровна? Кто ж нам тогда будет рассказывать, как вы в пятидесятые на демонстрации ходили? — Лариса села на краешек стула, поставив пакет с яблоками на тумбочку. — Раиса совсем извелась, плачет целыми днями. Вы же ее единственная мама.
— Плачет она… Знаем мы эти слезы крокодиловы, — прошамкала старуха, но взгляд ее чуть смягчился. — А девка твоя… глаза у нее… как у отца ее, Гришки… Царство ему небесное, конечно, но мужик был с хитрецой…
Лариса внутренне сжалась. Ее Григорий, умерший пять лет назад от инфаркта, был самым честным и прямым человеком на свете. Но спорить было бессмысленно. Это была не Антонина Петровна. Это говорила ее болезнь.
— Мы с Григорием вас всегда уважали, — ровным голосом произнесла Лариса. — И Катю так же учили. Давайте я вам чаю сделаю? С ромашкой. Успокоитесь, и все хорошо будет.
Ей удалось уговорить старуху выпить чаю и лечь. Когда из комнаты донеслось ровное дыхание, Лариса вышла на кухню. Раиса сидела, уронив голову на стол.
— Лар, что это? Что нам делать? Может, в больницу? В психиатрическую?
— Ты с ума сошла? — Лариса налила в стакан воды и протянула подруге. — Залечат твою маму там до состояния овоща. Это не безумие, Рая. Это, скорее всего, делирий на фоне сосудистых проблем. Нужен хороший гериатр. Невролог-гериатр.
— Где я его возьму? Ночью? И денег у меня… сама знаешь.
— Завтра на работе пробью, — решительно сказала Лариса. — У шефа моего, Игоря Степановича, связи везде. Успокойся. Главное — не паниковать и не принимать ее слова на свой счет. И на Катин. Это театр одного актера, а мы — зрители. Просто спектакль затянулся.
На следующий день Лариса сидела в своей приемной, как капитан на мостике корабля. Игорь Степанович, владелец крупного агрохолдинга, был человеком требовательным и вспыльчивым, но отходчивым. Ее работа заключалась в том, чтобы быть буфером, фильтром и молниеотводом. Она одновременно говорила по двум телефонам, записывала что-то в ежедневник и краем глаза следила за монитором, где в экселевской таблице сводились данные по закупкам семян подсолнечника.
— Девушка, мне срочно Игоря Степановича! — в приемную без стука влетел какой-то мужчина в дорогом костюме.
— Игорь Степанович на совещании с агрономами, — не повышая голоса, ответила Лариса, прикрыв одну трубку ладонью. — Он просил не соединять. Можете оставить информацию для него.
— Да вы знаете, кто я?! У меня контракт на миллион горит!
— Знаю. Вы Валерий Павлович из «Агро-Юга». И контракт у вас не горит, срок поставки — следующая пятница, — она бросила быстрый взгляд на экран. — Игорь Степанович будет свободен через сорок минут. Могу предложить вам кофе. С сахаром, без молока, как вы любите.
Мужчина опешил, сдулся и покорно сел в кресло. Лариса закончила разговор и набрала другой номер.
— Валерий, привет. Это Лара. Слушай, нужна твоя помощь.
Валерий, начальник их юридического отдела и партнер по театральной сцене, был ее главной опорой на работе. Вчера на репетиции они играли сцену из «Вишневого сада», где она была Раневской, а он — Гаевым.
— Ларочка, слушаю тебя, моя заблудшая аристократка. Опять поставщики что-то начудили?
— Хуже. Личное. Нужен очень хороший врач для пожилого человека. Невролог, который по старикам специализируется. С головой проблемы.
— Есть один. Профессор Звягинцев. Светоч кубанской медицины. Запись к нему на полгода вперед. Но… его жена — наша давняя клиентка по дачному участку. Думаю, можно устроить. Скинь мне данные пациента, я попробую сегодня же договориться.
— Валера, ты золото! — выдохнула Лариса. — Я твой должник.
— Сочтемся на сцене, — усмехнулся он. — С тебя экспрессия в финальном монологе.
Вечером, после работы, она снова заехала к Раисе. Та встретила ее с новым приступом отчаяния.
— Она забаррикадировала дверь тумбочкой! И требует, чтобы я ела всю еду первой. Проверяет, не отравлена ли. Я попробовала суп, так она заявила, что у меня есть противоядие!
— Я договорилась с врачом, — прервала ее Лариса. — Завтра в три часа дня. Приедет на дом.
— На дом? Лара, сколько это стоит?
— Не твоя забота. Справимся. Сейчас наша задача — дожить до завтра и не сойти с ума. Пойдем, будем играть в дегустаторов.
Они вошли в комнату вместе. Антонина Петровна сидела на кровати скрестив руки на груди.
— О, явилась! Сообщница! Ну что, принесла новую порцию отравы?
— Принесла, — неожиданно для Раисы сказала Лариса и поставила на стол контейнер. — Гречка с куриной котлетой. Моя фирменная. Сейчас Раиса попробует, потом я. А потом, если выживем, может, и вам достанется.
Раиса испуганно посмотрела на подругу. Но Лариса лишь ободряюще ей подмигнула. Она взяла вилку, зацепила кусочек котлеты и протянула Раисе.
— Ешь, Раечка. Не бойся. Яд медленного действия, сразу не помрем.
Раиса, подыгрывая, с трагическим видом прожевала и сглотнула.
— Вкусно. Немного горчит, но это, наверное, от яда.
Лариса взяла себе кусок побольше.
— Да нет, не горчит. Просто лучка многовато. Антонина Петровна, будете? А то мы сейчас все съедим, и вам не останется.
Старуха смотрела на них во все глаза. В ее помутненном сознании что-то не сходилось. Эта сцена не вписывалась в ее трагический сценарий. Она медленно сползла с кровати и подошла к столу.
— А компот? — подозрительно спросила она.
— И компот есть, — Лариса достала термос. — Из сухофруктов. Тоже с отравой, конечно. С двойной дозой.
Антонина Петровна взяла стакан, понюхала компот, потом посмотрела на Ларису, на Раису, и вдруг сказала:
— Налей.
Это была маленькая победа. Когда они снова остались на кухне вдвоем, Раиса обняла подругу.
— Лара, как ты это делаешь? Я бы уже или разревелась, или накричала на нее.
— Театр, Раечка, — усмехнулась Лариса. — Великая вещь. Ты не принимаешь это на свой счет. Ты играешь роль. Роль понимающей дочери, заботливой соседки, даже дегустатора ядов. Ты отстраняешься, и тебе становится легче. Ты управляешь ситуацией, а не она тобой.
— Я так не умею. Я ее дочь, я не могу отстраниться.
— Научишься, — похлопала ее по плечу Лариса. — Жить захочешь — еще и не так раскорячишься. Помнишь, как у нас говорят на Кубани? Очи боятся, а рукы роблять.
На следующий день приехал профессор Звягинцев. Пожилой, с умными, усталыми глазами и тихим голосом. Лариса встретила его внизу, чтобы соседи ничего не заподозрили. Она представила его как «старого знакомого нашей семьи». Звягинцев поговорил с Антониной Петровной около часа. Он не спорил с ней, не разубеждал. Он расспрашивал ее о молодости, о работе на консервном заводе, о ее покойном муже. Постепенно старуха разговорилась, расслабилась и даже забыла о своих подозрениях.
Его вердикт, озвученный потом на кухне, был ожидаемым и оттого не менее тяжелым.
— Это не шизофрения и не классическая паранойя. Это тяжелая сосудистая энцефалопатия с выраженным когнитивным снижением и бредовым синдромом. Проще говоря, ее мозг плохо снабжается кровью, клетки отмирают, и реальность смешивается с фантазиями. Обвинения в отравлении — классика жанра, к сожалению. В больницу ее нельзя. Там она угаснет за месяц. Нужен круглосуточный уход, правильные препараты, которые снимут тревожность и немного прояснят сознание. И главное — терпение. Бесконечное терпение.
Он выписал рецепты, дал номер телефона сиделки, специализирующейся на таких пациентах, и отказался от денег.
— Валерий просил, — коротко сказал он. — И потом… я вижу, что вы справитесь. У вашей подруги есть вы. Это главное.
Когда он ушел, Раиса разрыдалась. Не от страха, а от облегчения и бессилия одновременно.
— Сиделка… Лара, это такие деньги! Я не потяну.
— Потянем, — уверенно сказала Лариса. — Во-первых, продадим ее старую дачу под Горячим Ключом. Она все равно туда уже не поедет. Во-вторых, я поговорю с Игорем Степановичем, может, даст тебе в долг под мое поручительство. В-третьих, мы что-нибудь придумаем. Мы же краснодарские женщины. Мы и коня на скаку, и борщ из ничего, и с бредом сумасшедшего справимся.
Вечером они сидели втроем в комнате Антонины Петровны. Лариса принесла свой ноутбук и включила запись старого спектакля с Фаиной Раневской. Старуха сначала смотрела с подозрением, но потом увлеклась. Она даже пару раз хихикнула.
— Артистка… вот это да… — пробормотала она. — А я ее помню. Она к нам в Краснодар приезжала с гастролями. Я еще девчонкой была.
В этот момент Раиса посмотрела на Ларису, и в ее глазах была такая бездна благодарности, что Ларисе стало неловко. Она просто делала то, что должна была. То, чему ее научила жизнь: не пасовать перед трудностями, искать решение, а не виноватых, и помнить, что даже в самом густом тумане где-то есть выход.
Через неделю жизнь начала входить в новую, пусть и сложную, колею. Сиделка, спокойная и опытная женщина по имени Тамара, нашла общий язык с Антониной Петровной. Новые лекарства сделали старуху менее тревожной, хотя приступы подозрительности еще случались, но уже реже. Лариса помогла Раисе выставить дачу на продажу.
Однажды вечером, снова после репетиции, Лариса шла домой той же дорогой. Туман был не таким плотным, и в разрывах облаков виднелись звезды. Рядом с ней шел Валерий. Он вызвался ее проводить.
— Ну что, Лариса Андреевна, как ваша «драма абсурда»? Антракт или близится финал?
— Скорее, переход в новый акт. Более спокойный, — улыбнулась Лариса. — Валера, спасибо тебе. Без тебя, без твоей помощи с врачом… я бы не справилась.
— Глупости. Ты бы справилась. Ты самый организованный и стрессоустойчивый человек, которого я знаю. Твоему покойному Григорию невероятно повезло.
Лариса вздохнула.
— Гриша был другим. Он бы ворвался, накричал, попытался бы все решить силой. Он был хороший, но… негибкий. А здесь нужна была именно гибкость.
— Как в театре, — кивнул Валерий. — Нужно чувствовать партнера, даже если он играет не по сценарию. Ты — прекрасная актриса, Лариса. И в жизни, и на сцене.
Они подошли к ее подъезду.
— Может, зайдешь на чай? — неожиданно для себя предложила она. — У меня пирог с вишней. Вчера пекла.
— Пирог с вишней после «Вишневого сада»? — усмехнулся он. — Это концептуально. Зайду. С огромным удовольствием.
Они пили чай на ее уютной кухне, и Лариса впервые за много лет почувствовала не просто спокойствие, а какую-то тихую, теплую радость. Она рассказывала Валерию о смешных моментах с Антониной Петровной, о том, как они с Раисой разыгрывали перед ней целые спектакли, чтобы заставить ее принять лекарство. Он слушал, и в его глазах было не сочувствие, а восхищение.
Когда он уходил, уже за полночь, он задержал ее руку в своей.
— Знаешь, Лариса, я давно хотел сказать… В субботу в Музыкальном театре дают «Сильву». У меня есть два билета. Составишь мне компанию? Не как Гаев Раневской, а как Валерий Ларисе.
Ее сердце пропустило удар, а потом забилось ровно и счастливо. Она, вдова под пятьдесят, секретарь с кучей забот, вдруг почувствовала себя снова молодой, желанной и полной надежд.
— Составлю, — просто ответила она. — С удовольствием.
Закрыв за ним дверь, она подошла к окну. Туман почти рассеялся, и ночной Краснодар жил своей жизнью: светились окна, сновали по проспекту редкие машины. Кризис миновал. Дружба выдержала испытание. Впереди была новая, сложная рутина, но теперь она не пугала. Она знала, что справится. Справится со всем. Потому что ее научили не бояться играть сложные роли. А самая главная роль — это роль хозяйки собственной жизни, которая умеет превращать трагедию в драму, а драму — в оптимистичный спектакль с открытым финалом. И, кажется, в этом спектакле только что появился новый, очень интересный персонаж.