Тюменское лето выдалось капризным, как избалованный ребенок. Неделями небо висело свинцовой крышкой, роняя на город тоскливую морось, и воздух, густой и влажный, проникал под одежду, заставляя ежиться даже в середине дня. Алевтина чувствовала эту погоду висками. Тупая, ноющая боль, знакомая предвестница приступа, уже с утра забилась под черепной коробкой, методично отсчитывая пульс.
Она сидела за своим рабочим столом в небольшой комнате, переделанной под кабинет. Цифры на мониторе плыли, сливаясь в неразборчивые гирлянды. Сводный отчет для «СибНефтеГеоПроекта», самого капризного их клиента, не шел. Алевтина была хорошим бухгалтером, дотошным, въедливым, из тех, что видят ошибку в седьмом знаке после запятой. Ее покойный муж Григорий, инженер-буровик, вечно подшучивал: «Аля, ты не деньги считаешь, ты вселенную в гармонию приводишь». Пять лет его уже не было, а гармония все никак не наступала.
Боль в висках стала настойчивей. Алевтина потерла переносицу, глядя на пустую упаковку из-под немецкого препарата. Кончился. А новый стоил, как крыло от самолета, и продавался только в одной аптеке в центре. Она вздохнула, открыла онлайн-банк. Сумма была ощутимой, почти треть ее зарплаты, но здоровье дороже.
Она набрала номер сына.
— Серёж, привет. Ты где?
— Привет, мам. Да тут, по делам, — в трубке играла музыка, слышались чужие голоса. — Что-то срочное?
— Срочное, сынок. У меня лекарство закончилось, совсем. Ты не мог бы съездить в аптеку на Республике? Я тебе сейчас деньги на карту переведу. Там без рецепта, просто название скажешь.
— А, да, конечно, — его голос звучал рассеянно. — Только я сейчас занят, часа через два-три смогу.
— Хорошо. Я жду. Это важно, Серёж. Голова раскалывается.
— Понял, понял. Давай, мам, переводи.
Алевтина перевела деньги, до копейки, и отправила сыну сообщение с названием препарата. Двадцать тысяч рублей. Сумма, от которой неприятно засосало под ложечкой. Она закрыла банковское приложение и снова уставилась в отчет. Гармонии не было ни во вселенной, ни в столбцах с дебетом и кредитом.
Прошло три часа. Потом четыре. Сергей не звонил. Алевтина набирала его номер снова и снова — сначала шли длинные гудки, потом автоответчик начал монотонно сообщать, что абонент недоступен. Тревога, поначалу тоненький ручеек, превратилась в полноводную реку, затопившую сознание. Она не могла работать. Она ходила из угла в угол по своей идеально чистой двухкомнатной квартире, где каждая вещь знала свое место. Порядок успокаивал, но сегодня его магия не действовала.
Она подошла к окну. Внизу, во дворе, мокли лавочки и детские качели. Пасмурное небо давило на крыши панельных девятиэтажек. Тюмень в такую погоду теряла свой столичный лоск, превращаясь в обычный провинциальный город, уставший и серый. Таким же серым и уставшим было у нее на душе.
Не выдержав, она позвонила Светлане, единственной близкой подруге еще со времен института.
— Света, привет.
— О, какие люди! — бодро отозвалась та. — Что голосок такой кислый? Опять твой оболтус что-то выкинул?
Светлана никогда не стеснялась в выражениях, особенно когда речь заходила о Сергее.
— Да нет… То есть, я не знаю. Я его за лекарством отправила, важным, дорогим. И он пропал. Телефон выключен.
— Аля, — в голосе Светланы появился металл. — Ты ему деньги дала?
— Ну да, перевела.
— Наличкой бы дала, так хоть не пропьешь. А с карты… Алевтина, ему двадцать три года! Когда он уже повзрослеет?
— Света, не начинай. Он хороший, просто… ветреный немного.
— Ветреный? — хмыкнула подруга. — Ураган ходячий, а не ветреный. Всю твою зарплату в трубу выдувает. Ладно, не паникуй раньше времени. Может, телефон сел. Появится твой гулена. Ты как сама? Голова?
— Болит. Словно тисками сжимает.
— Так, может, скорую?
— Нет, что ты. Я дождусь. Он обещал.
Она положила трубку, чувствуя себя еще более разбитой. «Он обещал». Сколько раз она цеплялась за эти слова, как утопающий за соломинку? Обещал найти нормальную работу, а не перебиваться случайными заработками «помощника менеджера». Обещал съехать от нее и начать самостоятельную жизнь. Обещал…
Чтобы отвлечься, Алевтина открыла ноутбук и бездумно зашла в социальную сеть. Лента пестрела чужой счастливой жизнью: отпуска, новые машины, улыбающиеся дети. Она почти никогда не заходила на страницу девушки Сергея, какой-то Катюши с надутыми губами и пустыми глазами. Но сейчас палец сам нажал на ее имя в списке друзей сына.
И время остановилось.
Первой в ленте висела фотография, выложенная час назад. Катюша, сжав губы в «уточку», делала селфи в зеркале лифта. В руке она держала новенький телефон в блестящем корпусе. А подпись гласила: «Мой самый лучший мужчина знает, чем порадовать свою принцессу!!! Спасибо, любимый, за внезапный подарочек!». А в комментариях, среди восторженных визгов ее подружек, был и ответ Сергея: «Для тебя ничего не жалко, котенок».
Алевтина смотрела на экран, и мир сузился до этого глянцевого прямоугольника в руке у незнакомой девицы. Она даже не сразу сообразила, что именно ее резануло. А потом поняла. Телефон. Точно такой же она видела вчера в рекламе. Новинка, флагман. И стоил он… Она быстро открыла поисковик, вбила модель. Двадцать одна тысяча девятьсот девяносто рублей.
Цифры, ее стихия, ее мир, сейчас сложились в самый страшный отчет в ее жизни. Отчет о предательстве. Боль в висках взорвалась, ослепив на мгновение. Она отшатнулась от стола, опрокинув чашку с остывшим чаем. Коричневая лужица медленно поползла по ламинату. Алевтина смотрела на нее и не двигалась. Гармонии не было. Вселенной не было. Был только липкий, холодный ужас осознания.
Она просидела в кресле до позднего вечера, не включая свет. Квартира погрузилась в сизые тюменские сумерки. Боль в голове немного утихла, сменившись звенящей пустотой.
Дверь открылась около одиннадцати. Сергей вошел на цыпочках, но в тишине его шаги прозвучали, как грохот.
— Мам, ты чего в темноте сидишь? — бодро спросил он, щелкнув выключателем в прихожей.
Алевтина молчала.
— Я за лекарством не успел, представляешь? — затараторил он, проходя в комнату. — Там учет был в аптеке, до восьми. А потом телефон сел, я даже позвонить не мог. Завтра с самого утра сгоняю, честное слово.
Он врал. Врал легко, привычно, глядя ей в глаза. Раньше она делала вид, что верит. Цеплялась за эту иллюзию, потому что реальность была слишком страшной. Но сегодня иллюзия разбилась.
— Учет, — тихо повторила Алевтина. Голос был чужим, скрипучим.
— Ну да. Я сам обалдел. Прямо перед носом дверь закрыли.
Она медленно подняла на него глаза. В ее взгляде не было гнева. Только безмерная, выжженная дотла усталость.
— У Катюши новый телефон, — сказала она. Это был не вопрос, а констатация факта.
Сергей замер. Улыбка сползла с его лица.
— Ну… да. А что?
— Красивый. Дорогой, наверное.
— Мам, ты к чему клонишь? — он начал злиться, лучшая защита — это нападение. — Я что, не могу своей девушке подарок сделать?
— Можешь, — так же тихо ответила Алевтина. — Но не на деньги, которые я дала тебе на лекарство. Для меня.
Пауза повисла в комнате, тяжелая и вязкая, как тюменский воздух.
— Да что ты начинаешь! — взорвался он. — Вечно ты со своими упреками! Подумаешь, один день без таблеток посидишь, не умрешь! А у Кати день рождения скоро, я хотел сюрприз сделать!
— День рождения у нее через месяц, — ровным голосом произнесла Алевтина, поражаясь своему спокойствию. — Я помню.
— А тебе не все ли равно?! Какая разница?! Ты вечно меня контролируешь, каждый шаг, каждую копейку считаешь! Как будто я не твой сын, а должник! Да, я взял деньги! И что? Я тебе их потом отдам! Когда-нибудь!
Он говорил громко, размахивая руками. В его словах была обида, злость, юношеский эгоизм, но ни капли раскаяния. Ни капли сочувствия. Он смотрел на нее, как на досадное препятствие на пути к своим желаниям.
— Ты мой сын, — прошептала Алевтина. — Поэтому я и дала тебе деньги. Потому что я тебе верила.
— Ой, всё! — он махнул рукой. — Надоели эти драмы. Я устал.
Он развернулся и ушел в свою комнату, громко хлопнув дверью. Алевтина осталась сидеть в кресле. Пустота внутри заполнилась чем-то новым, холодным и острым, как осколок льда. Это была решимость.
Она почти не спала. Утром, с гудящей головой и серым лицом, она встала, оделась и, взяв свою старую кредитку, поехала в аптеку сама. Купила лекарство, сразу выпила таблетку. Потом заехала в хозяйственный магазин и купила новый замок для входной двери.
Вернувшись домой, она не стала садиться за отчет. Она достала из шкафа свой старый велосипед. Григорий подарил его ей на сорокалетие. «Чтобы ты, Аля, не только над цифрами корпела, но и ветер в лицо чувствовала». Они часто катались вместе по набережной Туры, доезжали до моста Влюбленных и обратно. После его смерти она почти не доставала велосипед. Было больно.
Сегодня боль была другой. Она накачала колеса, протерла раму от пыли. Надела спортивный костюм и выкатила велосипед на улицу. Небо по-прежнему было затянуто, но моросить перестало. Прохладный влажный воздух ударил в лицо.
Алевтина поехала в сторону набережной. Ноги с непривычки гудели, но она крутила педали, упрямо, зло. Она ехала мимо серого здания областного правительства, мимо Драматического театра. Город жил своей жизнью, спешили машины, шли по своим делам люди. И никому не было дела до ее маленькой трагедии.
Она выехала на набережную. Тура, свинцово-серая, лениво несла свои воды. На противоположном берегу виднелись новостройки. Ветер трепал волосы, холодил щеки. И с каждым оборотом педалей из головы уходила муть. Мысли становились четче.
Она вспомнила, как Григорий учил ее не бояться скорости. «Главное — смотреть вперед, Аля, а не под колеса. Куда смотришь — туда и едешь». Сколько лет она смотрела себе под ноги? Сколько лет она смотрела в прошлое, пытаясь в своем сыне увидеть отражение мужа? Но Сергей был не Григорий. Он был другим. И она сама сделала его таким — своей слепой любовью, своей готовностью все прощать, своим желанием быть нужной хоть кому-то. Она покупала его внимание, его редкие минуты нежности. Покупала за деньги, за комфорт, за отсутствие ответственности.
Она доехала до моста Влюбленных. Остановилась, тяжело дыша. Мост, увешанный сотнями замков, символов вечной любви, сейчас казался ей насмешкой. Ржавые, облезлые, нелепые замочки. Обещания, которые так легко дать и так же легко забыть. Как обещание ее сына.
Она развернула велосипед. Обратно она ехала медленнее, но увереннее. Ветер дул в спину, подталкивая ее вперед. Она смотрела не под колеса. Она смотрела на дорогу впереди.
Дома она первым делом позвонила слесарю и договорилась о замене замка. Потом села за компьютер. Отчет для «СибНефтеГеоПроекта», который казался ей непреодолимой стеной, вдруг стал ясным и понятным. Она работала несколько часов подряд, с холодной, яростной сосредоточенностью. Нашла три ошибки в исходных данных клиента, которые те пытались замаскировать. Составила сопроводительное письмо, вежливое, но непреклонное, где четко указала на все несоответствия. Она больше не пыталась угодить. Она делала свою работу.
Вечером пришел слесарь, немолодой хмурый мужчина. Он быстро и молча сделал свое дело, отдал ей новый комплект ключей и ушел. Алевтина взяла один ключ и положила его в свою сумку. Остальные убрала в ящик стола.
Затем она вошла в комнату Сергея. Там царил привычный хаос: разбросанная одежда, пустые чашки, обертки от чипсов. Раньше она молча убирала все это. Сейчас она взяла несколько картонных коробок и начала методично складывать в них его вещи. Футболки, джинсы, игровую приставку, наушники. Она не чувствовала ни злости, ни обиды. Только странное, холодное облегчение, как после долгой болезни.
Она выставила три коробки и рюкзак в коридор, у самой двери.
Около десяти вечера в замке заскрежетал ключ. Раз, другой. Потом в дверь неуверенно постучали. Алевтина не подошла. Через минуту зазвонил телефон. Она посмотрела на экран — «Серёжа». И нажала кнопку сброса.
Телефон зазвонил снова, настойчивее. Она снова сбросила вызов. Раздался громкий стук в дверь.
— Мам! Ты дома? Открой! Что с замком?
Его голос был растерянным и злым.
Алевтина подошла к двери и сказала громко и четко, не повышая голоса:
— Твои вещи стоят в коридоре, Сергей.
За дверью наступила тишина. Потом донесся сдавленный, недоверчивый возглас:
— Ты что, сдурела? Ты меня из дома выгоняешь?
— Ты взрослый мальчик, — ответила она, прислонившись лбом к холодному дереву двери. — У тебя есть девушка, которой ты даришь дорогие подарки. Думаю, она будет рада приютить тебя.
— Да ты… ты пожалеешь об этом! — закричал он. — Я…
— Нет, Сергей, — перебила она его спокойно. — Жалела я последние несколько лет. Больше не буду.
За дверью снова замолчали. Было слышно, как он тяжело дышит. Потом раздался звук волочения коробок, ругань, и шаги, удаляющиеся по лестнице.
Алевтина медленно сползла по двери на пол. Она не плакала. Внутри была огромная, звенящая тишина. Она сидела так долго, слушая эту тишину. Это была не пустота. Это было пространство. Пространство для нее самой.
Она встала, прошла на кухню и заварила себе чай. Голова больше не болела. Она подошла к окну. Над ночной Тюменью в тучах появился разрыв, и оттуда, как далекий маяк, выглянула одинокая звезда. Алевтина смотрела на нее и впервые за много лет почувствовала не тоску по прошлому, а робкий, едва уловимый интерес к будущему. Она не знала, что будет завтра. Но она знала, что справится. Потому что сегодня она, наконец, выбрала себя. И это было самое верное финансовое вложение в ее жизни.