Дождь барабанил по широкому подоконнику с упорством метронома, отсчитывающего последние часы этого долгого июньского дня. За окном огни ночного Санкт-Петербурга расплывались в акварельные пятна на мокром стекле. В квартире Раисы, на Петроградской стороне, пахло липовым чаем и чем-то неуловимо уютным, домашним. В свои пятьдесят восемь она научилась ценить такие вечера, когда городская суета оставалась за двойными рамами, а рядом был человек, с которым молчание не угнетало.
Алексей, помешивая ложечкой в своей чашке, смотрел на нее с той тихой внимательностью, которая поначалу обескураживала, а теперь стала необходимой, как воздух. Он был профессором истории искусств, человеком из другого мира, мира архитравов и фресок, далекого от ее реальности аритмий и кардиограмм.
– Ты сегодня какая-то… прозрачная, – мягко сказал он. – Словно смотришь сквозь меня. Тяжелая смена?
Раиса слабо улыбнулась, отводя взгляд от гипнотического танца капель на стекле.
– Есть немного. Привезли парня после аварии, сложное сочетанное поражение. Всю ночь над ним колдовали. Кажется, вытащили. Но чувствуешь себя после такого… как выжатый лимон.
Это была ее любимая метафора, точнее всего описывающая состояние после суточного дежурства в кардиореанимации. Алексей кивнул, не стал расспрашивать о подробностях, зная ее профессиональную щепетильность. Вместо этого он сменил тему.
– Зато завтра у нас корт в десять. Я договорился. Свежий воздух тебя восстановит. Твой бэкхенд слева становится просто убийственным, мне уже страшно.
Раиса рассмеялась. Теннис. Год назад она и подумать не могла, что это резкое, энергичное хобби станет ее спасением. После развода она заставляла себя ходить в клуб, чтобы просто двигаться, не дать тоске и апатии затянуть себя в вязкое болото. Она била по мячу со всей яростью и обидой, которые накопились за тридцать лет брака. И именно там, на корте, среди резких выкриков и стука мячей, она встретила Алексея. Он не пытался ее учить, не давал советов, а просто предложил сыграть в паре.
Их вечернюю идиллию разорвал резкий, требовательный звонок в дверь. Не по домофону, а именно в дверь, будто кто-то уже стоял на лестничной клетке. Они переглянулись. К Раисе так поздно никто не приходил. Алексей вопросительно поднял бровь.
– Может, соседи? – предположила она, вставая.
Но сердце уже екнуло с неприятным предчувствием. Она посмотрела в глазок и замерла. На коврике стоял Константин. Ее бывший муж. Промокший до нитки, со сбившимися на лоб седеющими волосами, он выглядел жалко и одновременно нагло, как всегда.
Раиса на секунду прикрыла глаза. Зачем? Что ему снова нужно? После развода прошло два года, но он периодически возникал на ее пороге, как дурной сон, всегда с какой-то мелкой, унизительной просьбой.
Она открыла дверь.
– Костя? Что случилось?
Он, не дожидаясь приглашения, шагнул внутрь, внося с собой запах дождя, сырого асфальта и застарелого табака.
– Рая, я насквозь промок. Зонт сломался, представляешь, прямо на Невском. Весь этот хваленый немецкий механизм. Можно я хоть обсохну?
Он прошел в прихожую, стягивая мокрую куртку, и только тогда заметил в глубине комнаты Алексея. Лицо Константина мгновенно окаменело, жалкое выражение сменилось кислой, брезгливой миной.
– О. А мы не одни. Прошу прощения, не хотел мешать.
Алексей спокойно встал.
– Добрый вечер. Алексей.
– Константин, – буркнул тот, не протягивая руки. Он окинул Алексея оценивающим взглядом, от ботинок до интеллигентной оправы очков, и в его глазах вспыхнуло что-то похожее на застарелую ревность. – Раечка, у тебя найдется полотенце? А то я тут лужу натеку на твой паркет.
Это было так в его духе. Уменьшительно-ласкательное "Раечка", фамильярное "твой паркет", будто он все еще имел на все это право. Раиса молча принесла ему полотенце из ванной. Пока он вытирался, в голове уже закрутился вихрь воспоминаний, тех самых, которые она так старательно выбивала из себя на теннисном корте.
Они познакомились на третьем курсе. Она – будущий врач, он – подающий надежды студент Архитектурного. Константин был звездой. Харизматичный, остроумный, с горящими глазами, он рассказывал о будущих проектах, о том, как преобразит унылые спальные районы Ленинграда, как вернет городу его утраченную гармонию. Раиса, тихая, серьезная девушка из семьи потомственных медиков, была им очарована. Она верила каждому его слову.
После свадьбы они жили в ее крохотной комнате в коммуналке на Васильевском острове. Она работала на полторы ставки в больнице, а он "искал себя". Его дипломный проект получил какую-то премию, и на этом реальные успехи закончились. Константин с презрением отметал предложения работать в типовых проектных бюро, называя это "могилой для таланта". Он ждал великого заказа, который сделает его знаменитым.
Раиса верила и ждала вместе с ним. Она приходила домой после тяжелейших смен, валилась с ног, а он встречал ее рассуждениями о том, что современная архитектура в упадке и никто не ценит истинных гениев. Он не спрашивал, как прошел ее день. Он просто вываливал на нее свою фрустрацию, свои несбывшиеся амбиции, требуя сочувствия и поддержки. И она давала. Она стала его эмоциональным донором, его жилеткой, его вечным источником одобрения.
– Так и будешь стоять столбом? – вывел ее из задумчивости голос Константина. Он уже прошел в комнату и бесцеремонно уселся в ее любимое кресло, то самое, в котором пять минут назад сидел Алексей. – Чаю бы, что ли, предложила бывшему мужу. Замерз как собака.
Алексей, до этого молча наблюдавший за сценой, спокойно взял свою чашку и отошел к окну. Он не вмешивался, но его присутствие само по себе было для Раисы якорем в этой буре из прошлого.
– Я налью, – сказала она ровно, уходя на кухню.
Руки слегка дрожали. Она вспомнила, как это начиналось. Сначала он просил у нее "в долг до получки", которой у него никогда не было. Потом просто брал деньги из ее кошелька, оправдываясь "неотложными нуждами для проекта". Ее зарплата врача, вполне приличная для Петербурга, уходила как в песок. Он покупал дорогие книги по искусству, новые гаджеты, "необходимые для визуализации", посещал модные рестораны, чтобы "наладить нужные связи". Она же ходила в одном и том же пальто пятый год и считала каждую копейку на продукты.
Контраст "было-стало" был оглушительным. Юношеская мечта о партнерстве двух талантливых людей превратилась в уродливую систему, где один был ломовой лошадью, а другой – капризным и требовательным наездником. Он мастерски играл на ее чувстве вины. "Рая, я не могу творить, когда думаю о деньгах! Ты убиваешь мой талант своей приземленностью!" Или: "Конечно, тебе легко говорить, у тебя стабильная работа, а я художник, я завишу от вдохновения!"
Она вернулась с чашкой чая. Константин уже освоился, положив ноги на маленький пуфик.
– Ну, рассказывай, как жизнь молодая? – спросил он с фальшивой бодростью, кивая в сторону Алексея. – Нашла себе утешение? Интеллигенция, я смотрю. Это правильно. Тебе всегда нравились умные.
– Костя, что тебе нужно? – Раиса поставила чашку на столик так резко, что чай выплеснулся на блюдце.
Он вздохнул, снова принимая страдальческий вид.
– Рая, ну что за тон. Я просто зашел. Соскучился. Мы все-таки не чужие люди. Тридцать лет прожили. Нельзя же так просто все вычеркнуть.
"Можно, – подумала она. – И нужно". Но вслух сказала другое:
– Ты никогда не приходишь "просто так".
Он помолчал, отхлебнул чай.
– Ладно. Дело есть. Мелкое. Мне нужно заплатить за мастерскую, а у меня сейчас… временные трудности. Заказчик тянет с оплатой. Всего-то пятьдесят тысяч. До конца недели. Я отдам, честно. Как только мне переведут.
Раиса смотрела на него и не чувствовала ничего, кроме ледяной усталости. Это была та же самая песня, которую она слышала сотни раз. "Временные трудности" длились последние двадцать лет.
Ключевой момент, точка невозврата, наступила пять лет назад. Умерла ее двоюродная тетя, Нина, одинокая, бездетная женщина, жившая в большой двухкомнатной квартире на улице Марата. Раиса любила ее, в детстве часто гостила у нее. Смерть тети стала для нее ударом. А потом был звонок от Константина. Он занимался всеми делами, "чтобы не обременять" ее.
– Рая, тут плохие новости, – сказал он тогда по телефону сдавленным голосом. – Нина… она была немного со странностями в последние годы. В общем, она завещала всё приюту для бездомных животных. Квартиру, сбережения. Всё. Нотариус только что подтвердил.
Для Раисы это был шок. Она была измотана работой, только что закончила серию ночных дежурств. Эта новость ее добила. Не то чтобы она ждала наследства, но в глубине души теплилась надежда, что квартира тети решит их вечные финансовые проблемы, что Костя наконец сможет открыть свое бюро, а она – вздохнуть свободнее. А теперь – ничего. Только пустота и еще большее чувство безысходности.
– Ты представляешь? Собакам! – возмущался Константин. – Эта ее одержимость в последние годы… Она будто всех людей возненавидела. Ну ничего, Раечка, прорвемся. Мы же сильные. Главное, что мы есть друг у друга.
Тогда его слова показались ей поддержкой. Теперь, глядя на его холеное, несмотря на жалобное выражение, лицо, она понимала, что это был спектакль. После той новости он стал еще требовательнее. Он как будто мстил ей за то, что она не принесла в семью богатства. Он начал манипулировать еще изощреннее, отрезая ее от подруг ("Они тебе завидуют!"), от родственников ("Они тебя только используют!"). Он создал вокруг нее вакуум, в котором был только он, его нужды и его гениальность, страдающая от безденежья.
Именно тогда она почувствовала себя тем самым "выжатым лимоном". Не физически, а морально. Он высосал из нее все соки: веру, надежду, любовь, самоуважение. Она превратилась в функцию, в банкомат, который должен был бесперебойно выдавать наличные и сочувствие.
– Пятьдесят тысяч, Рая, – повторил Константин, возвращая ее в настоящее. – Для тебя же это не деньги. Одна твоя смена. А для меня – это возможность не потерять мастерскую, последний шанс.
Раиса молчала. Она посмотрела на Алексея. Тот стоял у окна, повернувшись к ним спиной, давая ей возможность самой решить. Но она чувствовала его поддержку в напряженной линии его плеч. И эта молчаливая поддержка придала ей сил.
Она вспомнила, как два года назад, наткнувшись на его очередную переписку с какой-то молодой девицей, которой он обещал "карьеру модели", она вдруг поняла, что больше не может. Не было ни слез, ни скандала. Была только оглушающая тишина внутри. Она просто сказала: "Костя, я подаю на развод".
Он был поражен. Он не мог поверить, что его ресурс, его "ломовая лошадь" вдруг взбунтовалась. Он кричал, угрожал, умолял. Его любимой фразой в те дни стала: "Ты хочешь развестись, пока есть, что делить? А что у нас делить, Рая? Мои долги и твою зарплату?"
Именно эта фраза, символ его потребительского отношения к ней и к браку, стала для нее последней каплей. Они развелись. Он съехал, забрав свои "необходимые для творчества" вещи. Раиса осталась в своей квартире одна, с ощущением, будто с плеч свалился многотонный груз. И тогда она пошла на теннис.
– Нет, Костя, – сказала она тихо, но так твердо, что он вздрогнул.
– Что "нет"? – он не понял.
– Я не дам тебе денег. Ни пятидесяти тысяч, ни одной.
Он медленно выпрямился в кресле. Маска страдальца сползла, обнажив злое, уродливое лицо.
– Ах вот как? Значит, новый хахаль запрещает? – он злобно зыркнул в сторону Алексея. – Променяла гения на пыльного историка? Он-то тебе, конечно, больше зарабатывает, чем я.
Алексей медленно повернулся. Его лицо было абсолютно спокойным.
– Константин, не так ли? Я думаю, дело не во мне. И не в деньгах.
– А в чем же, позвольте узнать, профессор? – ядовито процедил Костя. – Просветите меня, темного.
– Мне кажется, дело в квартире на улице Марата, – так же спокойно произнес Алексей.
В комнате повисла звенящая тишина, нарушаемая лишь стуком дождя. Раиса замерла, не веря своим ушам. Откуда он?..
Лицо Константина за секунду стало пепельно-серым.
– Что? Какая… какая еще квартира? Вы о чем?
– Я помогал одному аспиранту с темой по истории городской застройки. Мы работали с архивами и реестрами недвижимости. И я случайно наткнулся на одну сделку пятилетней давности. Продажа квартиры на улице Марата. Владелец по наследству – Раиса Андреевна. Продавец по доверенности – вы, Константин Игоревич. А покупатель – некое ООО "Инвест-Строй". Деньги, весьма приличные, были переведены на ваш личный счет. Никакого приюта для животных в документах, разумеется, не было.
Каждое слово Алексея падало в тишину, как удар молота. Раиса смотрела на Константина, и мир вокруг нее сузился до его искаженного ужасом лица. В голове не было мыслей, только белый шум.
– Это… это ложь! – прохрипел Константин, вскакивая. – Это подстава! Ты… ты специально это нарыл, чтобы… чтобы настроить ее против меня! Рая, не верь ему!
Он метнулся к ней, попытался схватить за руки.
– Раечка, он все врет! Твоя тетя Нина, она… она действительно была не в себе! Я… я просто хотел уберечь тебя от разочарования! Деньги… они почти все ушли на погашение моих старых долгов, о которых ты не знала! Я хотел сделать тебе сюрприз, раскрутиться и вернуть все сторицей! Я все для тебя, для нас…
Его слова, бессвязные, панические, больше не имели над ней власти. Она смотрела на него, как энтомолог на редкое, отвратительное насекомое. Тридцать лет. Тридцать лет она жила во лжи, обслуживая паразита, который не просто пользовался ею, а цинично и хладнокровно обокрал ее, прикрываясь ее же горем. Вся ее жизнь с ним, все ее жертвы, все бессонные ночи на работе, чтобы он мог "творить", – все это оказалось фарсом, построенным на чудовищном обмане.
Она медленно высвободила свои руки. Ее лицо было спокойным, почти безмятежным. Эмоциональная трансформация, которая заняла у нее два года, завершилась в эти несколько минут. Путь от покорной жертвы к человеку, осознавшему свое достоинство, был пройден.
– Уходи, Костя, – сказала она тихо.
– Рая!
– Уходи. И больше никогда не появляйся в моей жизни. Ни с просьбами, ни с извинениями. Никогда.
В ее голосе не было истерики, не было ненависти. Только холодная, окончательная точка. Это было страшнее любого крика. Он смотрел на нее, потом на непроницаемое лицо Алексея, и понял, что игра окончена. Манипуляции больше не работали. Ресурс иссяк.
Он молча, как побитая собака, подобрал свою мокрую куртку, неуклюже натянул ботинки и, не оборачиваясь, вышел за дверь. Хлопок замка прозвучал в тишине оглушительно.
Раиса стояла посреди комнаты, не шевелясь. Она не плакала. Казалось, она даже не дышала. Алексей подошел и очень осторожно, почти невесомо, коснулся ее плеча.
– Раиса…
Она медленно повернула к нему голову. В ее глазах не было отчаяния. Была пустота, которая медленно начинала заполняться чем-то новым.
– Спасибо, – прошептала она.
– Тебе не за что меня благодарить. Ты бы все равно до всего дошла сама. Я просто… ускорил процесс.
Он не стал ее обнимать или утешать. Он просто стоял рядом, давая ей пространство и время. Он понимал, что сейчас ей нужно не сочувствие, а уважение к ее силе.
Дождь за окном начал стихать. Лишь редкие капли продолжали свой размеренный стук по карнизу. Раиса глубоко вздохнула, будто впервые за много лет полной грудью. Она подошла к окну и посмотрела на ночной, умытый дождем город. Мокрый асфальт блестел, как черное зеркало, отражая огни и бесконечное, светлое для петербургской белой ночи небо.
– Завтра в десять, – сказала она, не оборачиваясь. Голос ее звучал ровно и спокойно. – Я буду в форме. Мне нужно будет отработать один очень сильный удар.