Последний перевод требовал трехэтапного подтверждения, словно банк, этот бездушный механизм, сам сомневался в разумности отправки годового заработка подростка в пользу застройщика на окраине Ярославля. Нина, переводчик с сорокалетним стажем, привыкшая к точности и порядку, смотрела на мигающий курсор, и кончики ее пальцев, лежавших на холодной мышке, онемели. Шестьдесят два года. В этом возрасте женщины покупают внукам игрушки, а не квартиры молодым любовникам на деньги собственных детей.
Осеннее солнце, низкое и золотое, заливало комнату косыми лучами, высвечивая пылинки, танцующие в воздухе. Оно пробивалось сквозь высокое окно сталинки с видом на Волжскую набережную, превращая старый паркет в полотно из света и тени. Красиво. До тошноты красиво. Ярославль в сентябре был похож на умирающего аристократа: печален, величав и одет в золото. Нина всегда любила эту пору, но сегодня меланхоличная прелесть города казалась ей личным оскорблением.
Она сделала это. Нажала. Деньги ушли. Пустота, образовавшаяся на виртуальном счете, мгновенно заполнилась ледяной тяжестью в груди. Теперь квартира принадлежала ему. Роману. Его мечта, оплаченная ее ложью.
Телефон на столе завибрировал. Анастасия. Сердце сделало кульбит и замерло. Нина прокашлялась, пытаясь придать голосу теплоту, которой в ней сейчас не было ни капли.
— Да, солнышко.
— Мам, привет! Не отвлекаю? Как ты? Лекарства привезли?
Голос дочери, пятнадцатилетней, но уже по-взрослому ответственной, звенел энергией и заботой с другого конца страны. Анастасия второй год жила с отцом в Новосибирске, но их связь, как уверяла Нина саму себя, только крепла.
— Привезли, моя хорошая, привезли. Все по списку. Спасибо тебе.
Ложь давалась все труднее. Она была похожа на густую, вязкую кашу, застревавшую в горле.
— Ну и слава богу. Я тут взяла еще смен в кафе, так что в следующем месяце смогу побольше прислать. Мне управляющий обещал премию. Говорит, я лучшая бариста на правом берегу!
Анастасия засмеялась, и Нина физически ощутила расстояние между ними — не километры, а целую пропасть лжи. Ее девочка, ее умница, после школы мыла кофемашину и улыбалась незнакомым людям, чтобы ее мать, здоровая как вол, могла купить гнездышко для мужчины, который годился Анастасии в старшие братья.
— Ты моя гордость, — выдавила Нина. — Но не переутомляйся, прошу тебя.
— Мам, да все нормально. Главное, чтобы ты поправилась. Я ради этого на все готова. Люблю тебя. Мне бежать надо. Целую!
Короткие гудки. Нина медленно опустила телефон на стол. «Главное, чтобы ты поправилась». Она посмотрела на свои руки. Длинные пальцы пианистки, которые всю жизнь стучали по клавишам — сначала фортепиано, потом пишущей машинки, теперь клавиатуры. Никакого артрита, никакого тремора. Руки профессионального переводчика, способные за ночь перевести сто страниц сложнейшего юридического текста с немецкого. Она была больна, но ее болезнь не лечилась лекарствами, которые якобы покупала Анастасия.
Нина встала и подошла к окну. Внизу, по набережной, гуляли пары. Солнце золотило купола Успенского собора. Где-то там, за Которослью, в новой безликой многоэтажке, была теперь квартира. Пустая коробка, которую скоро наполнит смех Романа. Не ее смех.
Вечером он пришел. Роман. Тридцатилетний, красивый ленивой, чуть порочной красотой актера второго плана. Он пах дорогим парфюмом и успехом, к которому не имел никакого отношения. Он принес с собой холод улицы и бутылку вина.
— Ну что, Ниночка? Поздравляю нас! — он попытался обнять ее, но наткнулся на холодное плечо.
Она сидела в кресле, спиной к свету. Перед ней на столике стояла шахматная доска с расставленными для эндшпиля фигурами. Ее убежище. Ее мир логики и последствий.
— Я перевела деньги, — сказала она ровно. Голос звучал чужим, отстраненным. Голос переводчика, зачитывающего протокол.
— Я знаю! Мне СМС пришла от застройщика! Ключи на следующей неделе! — он сиял. Он даже не заметил ее тона. — Надо будет сразу ремонт начинать. Я тут прикинул… Кухню в стиле лофт, как думаешь? И диван огромный, белый.
Он говорил, а Нина смотрела на доску. Белый король был в патовой ситуации. Любой ход вел к поражению. Цугцванг. Точное определение ее положения. Она сделала свой ход — и теперь оставалось только наблюдать за неизбежным матом.
— Роман, — прервала она его. — Чья это квартира?
Он удивленно моргнул.
— Как чья? Наша, конечно. Просто оформлена на меня, так проще… ну, ты же понимаешь.
— Нет, не понимаю. Объясни.
— Ну… возраст, все эти дела. Чтобы потом не было вопросов. Мы же все для нас делаем.
«Для нас». Это слово, которое он так легко бросал, вдруг стало невыносимо фальшивым. Не было никаких «нас». Была она, ее деньги — вернее, деньги ее дочери — и он, конечный бенефициар этой грязной сделки.
— На какие деньги куплена эта квартира, Роман? — ее голос стал еще тише, но в нем появилась сталь.
Он нахмурился, наконец уловив перемену.
— Нина, мы же все решили. Это наши общие накопления.
— У меня не было накоплений, — отчеканила она. — Это деньги Насти. Она думает, что я умираю от редкой болезни суставов. Она работает по двенадцать часов в день, чтобы оплачивать мое «лечение».
Роман побледнел. Красивое лицо на миг утратило свою гладкость.
— Зачем ты так говоришь? Это же просто… схема. Формальность. Деньги есть деньги, какая разница, откуда они? Мы же хотели быть вместе, начать новую жизнь.
Нина медленно подняла на него глаза. Впервые за год она видела его по-настоящему. Не объект обожания, не последнюю надежду на ускользающую молодость, а просто слабого, эгоистичного мужчину. Пешку, возомнившую себя ферзем.
— В этой квартире будешь жить ты. Один.
— Что? — он растерянно улыбнулся. — Ты шутишь? Нина, перестань. У тебя просто нервы. Давай выпьем вина.
Он двинулся к кухне, но она остановила его словом.
— Уходи.
— В смысле? Куда я пойду?
— Туда, где ты жил до меня. Завтра ты получишь ключи от своей новой жизни. Можешь праздновать.
— Но… а ты? А мы?
Нина усмехнулась, но смех получился сухим, как шелест осенних листьев.
— «Мы» закончились в тот момент, когда я нажала кнопку «подтвердить». Я совершила ход, Роман. И проиграла партию. Но это моя партия, и доигрывать ее я буду одна. Уходи.
Он ушел, хлопнув дверью, оставив после себя лишь дешевую бутылку вина и дорогой запах предательства. Нина не плакала. Она просто сидела в тишине, глядя на шахматную доску. Король, ладья и пешка против одинокого короля. Технически выигрышная позиция. Но играть не хотелось.
Следующие несколько дней прошли в тумане. Она механически выполняла свою работу. На столе лежал контракт на перевод пакета документов для международного усыновления из Германии. Сухие юридические формулировки, описывающие права и обязанности родителей, ответственность за благополучие ребенка, процедуры отказа. Каждое слово было пощечиной. «Die Kindeseltern sind verpflichtet, für das geistige, seelische und körperliche Wohl des Kindes zu sorgen…» Родители обязаны заботиться о духовном, душевном и физическом благополучии ребенка. Она переводила эту фразу и чувствовала, как внутри все сжимается от стыда.
Она перестала отвечать на звонки Романа. Сначала он писал гневные СМС, потом умоляющие. Потом затих. Он получил свои ключи. Свою новую жизнь.
Единственным местом, где она могла дышать, был старый шахматный клуб в подвале ДК «Нефтяник». Запах пыли, дешевого табака и крепкого чая. Скрипучие венские стулья. И тишина, нарушаемая только щелчками часов и стуком деревянных фигур.
Ее постоянным партнером был Дмитрий, инженер с «Автодизеля», молчаливый мужчина ее возраста с умными, усталыми глазами. Они играли годами, почти не разговаривая. Их общение происходило на 64 клетках.
В тот вечер она играла из рук вон плохо. Зевнула пешку, потом просмотрела простую вилку. Дмитрий смотрел на нее поверх очков.
— Нина Васильевна, у вас все в порядке?
Она покачала головой, не в силах вымолвить ни слова.
—