Морозным январским утром 1775 года на Болотной площади Москвы собралось столько народу, что яблоку негде было упасть. Знатные дамы заняли балконы окрестных домов, простолюдины теснились на площади, а особо ловкие забрались на крыши. Все ждали одного — увидеть, как умрёт человек, заставивший трепетать половину империи. Но то, что произошло в последние минуты казни Емельяна Пугачёва, шокировало даже видавших виды москвичей.
Спектакль для миллионов: как готовили последнее "представление" Пугачёва
21 января (10 января по старому стилю) 1775 года стал кульминацией грандиозной политической драмы, длившейся почти два года. Екатерина II, просвещённая императрица, переписывавшаяся с Вольтером и считавшая себя философом на троне, готовила казнь с особой тщательностью. Ведь нужно было не просто убить бунтовщика — требовалось создать назидательное зрелище, которое навсегда отбило бы у подданных желание поднимать мятеж.
Приговор был составлен в лучших традициях средневековой юриспруденции: "Емельке Пугачёву учинить смертную казнь, четвертовать, голову взоткнуть на кол, части тела разнести по четырём частям города и положить на колёса, а после на тех же местах сжечь". Формулировка впечатляла даже по меркам XVIII века, когда публичные казни были обычным развлечением.
Историк Николай Дубровин позднее отмечал: "Правительство желало, чтобы казнь произвела сильнейшее впечатление на народ, дабы память о ней сохранилась в поколениях". И впечатление действительно получилось незабываемым, хотя и не совсем таким, как планировалось.
Тайный приказ императрицы: милосердие или расчёт?
За несколько дней до казни произошло событие, о котором знали единицы. Екатерина II, получив донесения из европейских столиц о том, что там с ужасом ждут известий о "варварской русской казни", приняла неожиданное решение. Она тайно приказала изменить порядок экзекуции — сначала отсечь голову, а уже потом четвертовать мёртвое тело.
Генерал-прокурор князь Вяземский получил секретное предписание: "Вели палачу сократить мучения". Но приказ этот должен был остаться в тайне — официально приговор не менялся. Императрица играла сразу на двух фронтах: для Европы она оставалась просвещённой монархиней, проявившей милосердие, а для собственных подданных — грозной правительницей, способной на средневековую жестокость.
Интересно, что сам Пугачёв до последнего момента не знал об этом "милосердии". Современники отмечали, что он заметно нервничал, поднимаясь на эшафот, и несколько раз оглядывался, словно ожидая чуда. Возможно, самозванец надеялся на народное восстание в последний момент — ведь среди толпы наверняка были его тайные сторонники.
Момент истины: что увидела толпа
Когда Пугачёва вывели на эшафот, произошло то, что потрясло очевидцев. По свидетельству князя Петра Вяземского (сына генерал-прокурора), присутствовавшего при казни: "Пугачёв перекрестился на собор, поклонился на все четыре стороны и произнёс громко: 'Прости, народ православный!'".
Но настоящий шок ждал зрителей дальше. Палач Никита Иванов, опытный мастер своего мрачного дела, вдруг замешкался. По одной версии, он был пьян (что было обычным делом — палачи традиционно выпивали перед казнью "для храбрости"). По другой — растерялся от огромной толпы и важности момента. Но есть и третья версия, которую шёпотом передавали очевидцы: палач специально медлил, давая Пугачёву время на последнее слово.
И тут произошло невероятное. Вместо того чтобы начать четвертование живого человека, как гласил приговор, палач неожиданно отсёк Пугачёву голову. Толпа ахнула — это было явное нарушение ритуала! Знающие люди понимали: такое самоуправство могло стоить палачу жизни. Но Иванов действовал уверенно, словно выполняя чей-то приказ.
Загадки и домыслы: почему история казни обросла легендами
После казни по Москве поползли слухи. Говорили, что в последний момент Пугачёв крикнул что-то, от чего побледнели все присутствовавшие вельможи. Утверждали, будто он назвал имена тайных сообщников при дворе. Шептались даже, что казнили не настоящего Пугачёва, а двойника.
Малоизвестный факт: тело Пугачёва после четвертования должны были сжечь, но этого не произошло. Части тела действительно выставили на показ в разных концах Москвы, но через несколько дней они таинственно исчезли. Официально объявили, что их тайно захоронили по приказу властей "во избежание народных волнений". Но в народе упорно ходили легенды, что останки выкрали сторонники Пугачёва для достойного погребения.
Ещё одна загадка связана с поведением соратников Пугачёва, казнённых вместе с ним. Афанасий Перфильев, один из ближайших сподвижников атамана, перед смертью выкрикнул: "Господи, приими дух наш, яко разбойника!". Эта фраза, отсылающая к евангельскому разбойнику, распятому вместе с Христом, произвела сильное впечатление на религиозную толпу. Многие увидели в этом знак свыше.
Эпилог: казнь, которая не достигла цели
Екатерина II рассчитывала, что публичная казнь Пугачёва навсегда отвадит народ от бунтарских настроений. Но эффект получился обратным. Жестокость казни (даже в смягчённом варианте) только укрепила образ Пугачёва как народного мученика. А странности и нестыковки в процедуре породили множество легенд о том, что "батюшка Емельян" на самом деле жив и скрывается до поры до времени.
Историк Василий Ключевский позднее написал: "Казнь Пугачёва стала последней великой публичной экзекуцией в России. После неё власть поняла — такие спектакли создают мучеников, а не устрашают". И действительно, уже через несколько лет публичные казни в России стали редкостью, а потом и вовсе сошли на нет.
Парадоксально, но бунтовщик, мечтавший свергнуть империю, своей смертью изменил её больше, чем мог бы сделать победой. После пугачёвского восстания Екатерина II провела губернскую реформу, реорганизовала управление окраинами, смягчила положение казачества. Страх перед новым Пугачёвым заставил власть меняться быстрее, чем любые просвещённые идеи.
Сегодня, спустя почти 250 лет, история казни Емельяна Пугачёва продолжает волновать умы. В ней как в зеркале отразилась вся противоречивость той эпохи — жестокость и милосердие, варварство и просвещение, народная стихия и имперский порядок. И может быть, главный урок этой истории в том, что никакая, даже самая изощрённая казнь не способна убить идею, если эта идея отвечает чаяниям миллионов.