Я всегда думала, что семейная жизнь — это про уютные вечера, запах свежесваренного супа и совместные планы на отпуск. А оказалось, что это еще и про вечные обсуждения чужих родственников, которые, как бы мягче сказать, очень любят вставлять нос в чужую жизнь. Особенно мой нос.
В тот вечер мы стояли на кухне. Я мыла посуду, Вадим сидел на табурете, глядел на меня как обиженный кот, которого лишили сметаны. Лицо у него было такое, будто я предала его самым подлым образом — например, объявила, что ухожу жить к доставщику пиццы.
[Подписывайтесь и читайте мои истории в МАХ Присоединяйся к каналу по ссылке:
— Ну почему ты не хочешь поехать? — спросил он, и голос у него дрогнул. — Ты же знаешь, как мама ждёт.
Я вздохнула, бросила мокрую ложку в раковину.
— Знаю, — ответила я, и сама удивилась, насколько холодно это прозвучало. — Но я не в настроении.
— В смысле «не в настроении»? — он поднял брови. — Это не ответ.
Я резко развернулась.
— А что, у меня теперь нет права просто не хотеть? Я что, робот, который обязан ездить по расписанию к твоей маме, иначе мир рухнет?
Вадим промолчал. Минуту мы смотрели друг на друга, потом он тяжело вздохнул, словно я только что попросила его продать почку ради нового коврика в ванную.
— Поедешь один, — сказала я, вытирая руки о полотенце. — Я не обязана весь вечер терпеть твою родню.
Он не стал спорить. Просто встал и молча вышел из кухни.
И вот я осталась одна. В квартире стало как-то особенно тихо. Даже холодильник, который обычно гудел, замолчал — будто и он меня осуждал. На столе лежал телефон с сообщением: «Дорогие, ждём вас в субботу!» — от его мамы. Буквы смотрели на меня, как укоризненные глаза.
Честно говоря, я не ненавидела его семью. Нет, они были в целом милыми людьми. Но каждый раз, когда мы приезжали, я чувствовала себя… чужой. Свекровь неизменно находила, к чему придраться: то я режу салат «слишком крупно», то помада у меня «слишком яркая», то я «слишком много смеюсь». Отец Вадима был добродушный, но после третьей рюмки начинал вещать о том, что «раньше жёны уважали мужей, а не вот это вот всё». И в этот момент я обычно мечтала научиться телепортироваться. Сестра Вадима, Катя, вообще смотрела на меня так, словно я случайно украла её диплом юриста и работаю теперь по нему.
Я плюхнулась на диван, включила телевизор и сделала вид, что мне абсолютно всё равно. Пусть Вадим едет один. Пусть сам объясняет, почему я не приехала. Может, хоть тогда они задумаются.
Но через час я уже жалела о своих словах. Вадим не звонил, не писал. Я бездумно листала соцсети, потом взяла книгу, но не смогла сосредоточиться. В голове крутилось: «А что, если он прав? Может, я слишком резкая?»
Я вспомнила, как в прошлый раз свекровь тихо сказала ему на кухне: «Ты её балуешь». И он тогда ничего не ответил. Но взгляд у него был такой… сомневающийся. Я его знала: он начинал думать, что, может быть, мама права.
Телефон зазвонил. Я чуть не уронила его от неожиданности. Но это была не свекровь, а моя мама.
— Привет, дочка, как дела? — её голос звучал устало, но привычно тепло.
— Всё нормально, — ответила я, стараясь звучать бодро.
— Вы в субботу к Ирине Петровне едете? — мама знала, как зовут свекровь.
— Нет. Вадим один поехал.
Мама замолчала на секунду, а потом осторожно спросила:
— Опять поссорились?
— Нет, просто… мне не хочется, — буркнула я.
— Оля, — вздохнула мама. — Ты же взрослая. Иногда надо просто улыбнуться и потерпеть.
— А почему я должна терпеть? — вспыхнула я. — У меня что, табличка на лбу: «терпила»?
Мама не ответила. Видимо, решила, что лучше промолчать, чем усугубить.
Когда Вадим вернулся, было уже поздно. Я сделала вид, что сплю, но слышала, как он тихо раздевается и осторожно ложится рядом. Несколько секунд он лежал молча, а потом шепнул:
— Ты не спишь?
Я притворилась камнем. Не отвечала.
— Ладно… — сказал он, перевернулся на бок.
Но я не выдержала:
— Как прошло?
— Нормально, — коротко бросил он. — Спрашивали, где ты.
— И что ты сказал?
— Что ты неважно себя чувствуешь.
Я повернулась к нему. В темноте его лицо почти не было видно, но я чувствовала его взгляд.
— Прости, — прошептала я.
Он протянул руку и обнял меня.
— Ничего. Но в следующий раз… давай всё же попробуем вместе?
Я кивнула, прижавшись к его плечу.
Только внутри я знала: это не последний раз, когда мне захочется остаться дома.
Следующая суббота наступила быстрее, чем я ожидала. Вадим за завтраком осторожно спросил:
— Оля, может, в этот раз поедем вместе? Мамa звонила, сказала, что готовит твой любимый «салат с крабовыми палочками».
Я чуть не поперхнулась чаем.
— Мой любимый? — я подняла брови. — Ты серьёзно? Я ненавижу крабовые палочки. С детства.
— Ну… — Вадим виновато улыбнулся. — Она думала, что ты любишь.
Вот и вся история моих отношений со свекровью: она никогда по-настоящему не слушала. Знала, что «Оля любит крабовый салат», хотя я уже десять раз повторяла обратное. И каждый раз я, как вежливая дурочка, съедала мисочку, а потом жаловалась Вадиму на желудок.
— Ладно, — сказала я, — давай так. Поедем. Но если твоя мама опять скажет, что у меня слишком яркая помада, я достану маркер и нарисую ей брови — чтобы знала, что такое «слишком ярко».
Вадим засмеялся, но как-то натянуто. Он явно понимал, что я шучу только наполовину.
У свекрови было шумно, как обычно. На столе стояли пять салатов, три горячих и две кастрюли супа «про запас». Я иногда думала, что она готовится не к семейному ужину, а к голодным бунтам.
— Олечка, милая, наконец-то! — радостно воскликнула она, обняв меня так, что у меня треснули рёбра. — А я уже думала, ты нас совсем забыть решила.
«Хотела бы», — мысленно ответила я, но вслух сказала:
— Конечно, нет. Просто работа, заботы…
Сестра Вадима, Катя, уже сидела за столом и ковырялась в телефоне. Увидев меня, она смерила взглядом с головы до ног и хмыкнула. Наверное, пыталась понять, сколько стоит моё платье, и стоит ли оно её «юридической» зарплаты.
Тесть наливал себе рюмку.
— Ну что, давайте выпьем за встречу! — провозгласил он. — И за то, чтобы женщины слушались своих мужей!
Я сделала вид, что не услышала. А Вадим сделал вид, что ему смешно.
Свекровь тут же заметила:
— Олечка, нож держи вот так, — и показала, как правильно нарезать огурец.
Я кивнула, хотя мысленно представила, как этим ножом можно нарезать себе нервную систему.
Через час я уже мечтала сбежать. Но, как назло, разговор зашёл о детях.
— Ну что, когда вы нас радовать будете? — спросила свекровь, улыбаясь во все тридцать два зуба. — Нам же хочется нянчить внучат!
— Мы пока не планируем, — ответила я спокойно.
— Не планируем… — протянула она так, будто я только что призналась в убийстве. — А время-то идёт! Олечка, ты молодая, но годы летят быстро.
Я уже готова была ответить, но Вадим сжал мою руку под столом, мол, не спорь.
И вот в этот момент я поняла: меня не раздражает сама свекровь. Меня бесило то, что Вадим всегда молчит. Я отдуваюсь за всё, а он сидит тихо.
Домой мы возвращались в гробовой тишине. Я пыталась сдержаться, но не выдержала:
— Ты вообще понимаешь, что твоя мама со мной разговаривает так, будто я девочка-подросток, которая не умеет держать нож?
Вадим вздохнул:
— Она добрая, просто у неё такой характер.
— Добрая? — я чуть не рассмеялась. — Если это доброта, то я тогда Далай-лама.
— Оля, — устало сказал он, — ну потерпи немного. Это же семья.
— А я кто, Вадим? Не семья?
Он замолчал. И вот эта тишина меня добила.
Ночью я долго не могла уснуть. В голове крутились все эти сцены: крабовый салат, ножи, внучата, тесть с его тостами. Я представляла, как выглядела со стороны: тихая девочка, которая кивает, улыбается и терпит. А внутри я кипела.
И тогда я подумала: а может, дело не в свекрови? Может, дело в том, что Вадим никогда не стоит на моей стороне? Что я для него — приложение к семье, которое должно молчать и не портить атмосферу?
Мысль эта засела в голове крепко. Я понимала: если так будет продолжаться, я начну ненавидеть не только его родственников, но и самого Вадима.
Утро началось с того, что я нашла в телефоне сообщение от свекрови:
«Олечка, спасибо за вчерашнее. Я знаю, ты устала, но всё равно приехала. Ты у нас молодец! В следующий раз сделаешь свой фирменный борщ!»
Фирменный борщ? Я даже в универе ела борщ только в столовой. В голове промелькнула картинка: я, стоящая у плиты с поварёшкой, а рядом свекровь поправляет: «Нет-нет, морковку режь мельче!» — и я с криком выбрасываю кастрюлю в окно.
— Что-то случилось? — спросил Вадим, когда я слишком громко рассмеялась сама с собой.
— Нет, — ответила я. — Просто думаю, что если твоя мама ещё раз попросит меня приготовить «фирменный борщ», я назову его «борщ имени моей нервной системы».
Он поморщился:
— Ты всё утрируешь.
Я резко закрыла ноутбук, за которым пыталась работать.
— Вадим, — начала я медленно, будто проверяя слова на вкус. — Ты когда-нибудь замечал, что твоя мама говорит со мной так, как будто я стажёрка на испытательном сроке?
— Она всех так учит…
— Ага, и даже нож держать. Ты сам-то в курсе, что у меня высшее образование, а не диплом «юной хозяйки»?
Вадим молчал, ковыряя вилкой тарелку.
— Знаешь, — продолжила я, — я могу многое терпеть. Но я не хочу превращаться в «удобную невестку», которая кивает и улыбается, пока ей рассказывают, что её помада слишком яркая, а дети нужны «поскорее».
Он вздохнул и наконец посмотрел на меня:
— А что ты предлагаешь?
— Чтобы ты хотя бы раз был на моей стороне, — выпалила я. — Чтобы сказал маме: «Мам, хватит её поправлять. Она взрослая». Или папе: «Пап, хватит тостов про то, что женщины должны слушаться».
— Ты же знаешь, я не люблю конфликты…
— А я что, их обожаю? — я рассмеялась горько. — Просто разница в том, что ты можешь промолчать и сделать вид, что всё нормально, а я потом лежу ночью и думаю, что меня никто не уважает.
Тишина в комнате повисла тяжёлая.
— Значит, ты хочешь, чтобы я поссорился с родителями? — наконец спросил Вадим.
— Я хочу, чтобы ты был со мной в одной команде, — сказала я тихо.
В тот вечер мы долго разговаривали. Я даже удивилась, сколько у нас накопилось недосказанного. Я жаловалась, он оправдывался, мы перебивали друг друга, смеялись и снова спорили.
И в какой-то момент я поняла: дело не только в его семье. Дело в нас. В том, что мы привыкли замалчивать.
Через неделю у свекрови был очередной праздник — день рождения. Я заранее сказала Вадиму:
— Я не поеду.
— Почему?
— Потому что хочу провести день с тобой. Без «борща имени моей нервной системы» и тостов о женском послушании.
Вадим долго думал, потом сказал:
— Хорошо. Я тоже останусь.
Я удивлённо посмотрела на него.
— Серьёзно?
— Серьёзно. Я всё понял. Пора нам самим решать, как жить, а не по расписанию моей мамы.
И вот мы сидели дома, ели пиццу из коробки, смотрели фильм и впервые за долгое время просто наслаждались обществом друг друга. Я поймала себя на мысли, что впервые не чувствую себя виноватой.
Да, его мама наверняка ворчит. Да, тесть, возможно, уже поднял рюмку «за то, чтобы жёны слушались». Но это был их мир. А у нас появился свой.
И если честно, в тот момент я даже немного пожалела, что не научилась варить борщ. Было бы символично: вылить его в раковину и сказать — всё, хватит, я больше не та тихая девочка, которой можно крутить как угодно.
Иногда, конечно, меня всё ещё тянет на сарказм. Например, когда свекровь присылает фото очередного «крабового салата» с подписью: «Делаю для тебя, Олечка!» — я улыбаюсь и думаю: «Ну, пусть делает. Главное, что теперь я знаю: это её салат, а не мой».
И самое удивительное — Вадим начал меняться. Он стал чаще вставать на мою сторону. Пусть не всегда громко, но хотя бы тихо, в нужный момент. И это уже было победой.
Потому что самое важное я поняла сама: чужая семья может пытаться тебя переделать, но только ты решаешь, кем быть.