Сирень под окном отцветала. Я стояла на балконе и смотрела, как ветер раскачивает тонкие ветки, срывая последние бледно-лиловые лепестки. Где-то вдалеке громыхнуло — надвигалась гроза. Июнь в этом году выдался неспокойный, словно сама природа чувствовала напряжение, повисшее в нашей квартире.
Позади хлопнула дверь. Андрей вернулся с работы раньше обычного. Я обернулась и увидела его — взъерошенного, с раскрасневшимися щеками, с блеском в глазах, который всегда появлялся, когда ему в голову приходила очередная «гениальная» идея.
— Маша! — он не стал разуваться, прошагал в комнату прямо в ботинках, оставляя грязные следы на паркете. — Маша, я всё придумал!
Я вздохнула, готовясь к худшему. За восемь лет брака я привыкла к его внезапным идеям — начать бизнес по доставке комнатных растений, уехать на Камчатку смотреть вулканы, вложиться в криптовалюту соседа Петровича. Ни одна из затей не принесла нам ни копейки, зато каждая изрядно потрепала семейный бюджет.
— Что на этот раз? — устало спросила я, закрывая балконную дверь.
Андрей плюхнулся в кресло, даже не сняв куртку.
— Меня сократили.
Я замерла. В нашей семье я всегда была той, кто планировал, экономил, откладывал. Мой заработок учительницы начальных классов обеспечивал стабильность, а его зарплата менеджера шла на отпуск и крупные покупки. Я сглотнула.
— И что ты придумал? Новую работу нашёл?
— Лучше! — он вскочил, прошёлся по комнате, сбив по пути вазу с журнального столика. Даже не заметил. — Мы продаём квартиру и едем жить к маме!
Ваза покатилась по полу, но не разбилась. Я подняла её, машинально пытаясь собраться с мыслями. Квартира — маленькая двушка в спальном районе — была моей. Точнее, от родителей, доставшаяся мне после их переезда в деревню.
— Продаём... квартиру... к твоей маме... — повторила я, чувствуя, как внутри всё леденеет. — Ты это серьёзно?
— Конечно! — Андрей заходил по комнате ещё быстрее. — Подумай сама! Мама живёт одна в трёхкомнатной, отец умер, брат в Мурманске. Ей скучно, нам дорого содержать квартиру. Продадим, часть денег отложим, часть вложим в дело! У меня уже есть идеи.
Я поставила вазу на место, закрыла глаза и глубоко вдохнула. Мать Андрея, Валентина Петровна, была женщиной властной, со своими правилами, традициями и неизменным «а вот в моё время...». При каждом визите она умудрялась указать на мои промахи — плохо погладила мужу рубашку, слишком много соли в супе, слишком яркая помада для учительницы. Жить под одной крышей с ней означало добровольно сойти в ад.
— Андрей, — начала я осторожно, подбирая слова. — Но это же... моя квартира. От моих родителей.
Он отмахнулся, как от назойливой мухи.
— Какая разница? Мы же семья! Что твоё, что моё — какая разница?
Я почувствовала, как внутри закипает раздражение. Вот именно так — всегда. «Твоя зарплата — наша зарплата». «Твоя квартира — наша квартира». Но почему-то только он решал, куда эти деньги тратить и как этой квартирой распоряжаться.
— И когда ты хочешь это сделать? Продать квартиру?
— Да прямо сейчас! — он вытащил телефон. — Сейчас позвоню риэлтору, с которым работали Петровичи, и...
— Стоп, — я подняла руку. — Не звони никуда. Давай обсудим. Присядь.
Андрей нахмурился. Не любил, когда я его прерывала, особенно в моменты вдохновения.
— А что тут обсуждать? — он всё же сел, расстегнув куртку. — Я уже всё решил. Вечером и маме позвоню, скажу, что приедем. Она обрадуется!
Ещё бы она не обрадовалась. Заполучить сына под свой контроль, а заодно и невестку, которой можно ежедневно указывать на недостатки — о чём ещё мечтать властной женщине на пенсии?
— Андрей, я не поеду к твоей маме, — твёрдо сказала я. — И квартиру продавать не буду.
Он замер. На лице отразилось удивление, потом непонимание, потом — возмущение.
— Как это — не поедешь? А что тогда делать? У меня работы нет! А у мамы и жильё бесплатное, и готовит она лучше тебя, и...
— А ты работу искать пробовал? — перебила я, чувствуя, как предательски дрожит голос. — Прежде чем мою квартиру продавать?
Он поморщился.
— Машка, ну не начинай. Ты что, не веришь в меня? Я найду работу, конечно! Но переезд к маме — это же логично! Зачем платить за квартиру, если можно жить бесплатно?
— Эта квартира уже оплачена. Моими родителями. И коммуналка выходит не так дорого.
— Но у мамы три комнаты! У нас тут теснота, нам же детей заводить скоро. Где они будут жить? А у мамы простор, свежий воздух, парк рядом...
Дети. Он регулярно вспоминал про детей, когда требовалось надавить на меня. Хотя сам детей не хотел — по крайней мере, пока не «встанет на ноги». А на ноги он встать никак не мог уже восемь лет.
— Андрей, — я сжала кулаки так, что ногти впились в ладони. — Я не продаю квартиру. И к твоей маме не переезжаю. И точка.
Он вскочил, лицо побагровело:
— Что значит «не переезжаю»? А если я решил, что мы едем?
— Тогда ты едешь один.
Повисла тишина. Такая тяжёлая, что, казалось, воздух загустел. За окном громыхнуло сильнее — гроза приближалась.
— Ты это сейчас серьёзно? — голос Андрея стал тихим, с опасными нотками.
— Абсолютно. Это моя квартира. Я её не продаю. К твоей маме не переезжаю. Точка.
— То есть, ты меня выгоняешь? — он прищурился.
— Я тебя не выгоняю. Ты хочешь к маме — пожалуйста. Но без меня. И без продажи моего жилья.
Андрей стоял, сжимая и разжимая кулаки. Потом вдруг развернулся и вышел из комнаты. Я услышала, как он загремел на кухне — открывал и закрывал шкафчики, гремел посудой. Потом вернулся с бутылкой коньяка — подарок от коллег на прошлый Новый год, который я берегла для особого случая.
— Отлично, — процедил он сквозь зубы. — Значит, так. Я позвоню маме. Скажу, что приеду. А ты... ты как хочешь.
Он плеснул коньяк в стакан, залпом выпил. Поморщился. Налил ещё.
Я молча смотрела, как он пьёт наш «праздничный» коньяк, как стекленеют его глаза, как всё сильнее краснеют щёки. Раньше я бы попыталась его остановить. Раньше я бы искала компромисс. Но что-то внутри меня словно надломилось. Устала.
Гроза разразилась внезапно — яркая вспышка озарила комнату, а следом громыхнуло так, что задребезжали стёкла. Андрей вздрогнул, расплескав коньяк на рубашку. Выругался.
— Отличная идея, — вдруг сказал я, вставая. — Поезжай к маме. Я помогу тебе собраться.
Он уставился на меня с подозрением:
— Ты это серьёзно?
— Вполне, — ответила я, направляясь в спальню. — Идём, соберём твои вещи.
Он последовал за мной, слегка пошатываясь — коньяк уже начал действовать.
Я достала с антресолей большой чемодан — тот самый, с которым мы ездили в Турцию на медовый месяц. Открыла шкаф, стала вынимать его рубашки, брюки, носки, аккуратно складывая всё в чемодан.
— Что ты делаешь? — растерянно спросил Андрей, присаживаясь на край кровати.
— Помогаю тебе собраться к маме, — спокойно ответила я. — Ты же сказал, что поедешь к ней. Вот, собираю твои вещи.
— Но я думал... мы вместе...
— Нет, Андрей. Я остаюсь здесь. А ты поезжай. Мама обрадуется.
Он смотрел, как я методично складываю его свитера, один за другим. Как добавляю в чемодан его бритву, шампунь, зубную щётку.
— Ты меня выгоняешь, да? — в его голосе появились жалобные нотки.
— Нет. Ты сам решил уехать к маме. Я просто помогаю тебе собраться.
За окном гремела гроза. Дождь хлестал по стёклам так, словно кто-то бросал в них пригоршни мелких камешков. Я продолжала складывать вещи, чувствуя странное облегчение — словно сбрасывала тяжёлый груз, который тащила на себе все эти годы.
— Вот, не забудь свой ежедневник, — я положила в боковой карман чемодана потрёпанный блокнот, где он записывал свои «гениальные» идеи. — И зарядку для телефона.
— Маша, — Андрей попытался взять меня за руку. — Ты чего? Я же пошутил насчёт продажи квартиры. Ну, немного преувеличил...
Я отступила, высвободив руку.
— Нет, Андрей. Это не шутка. Ты действительно позвонил бы риэлтору. И маме. И начал бы собирать вещи. Я просто опередила тебя с последним пунктом.
Он потемнел лицом.
— Слушай, ну хватит уже! Что ты делаешь? Мы же семья! Восемь лет вместе!
— Семья... — я горько усмехнулась. — Знаешь, в семье обычно советуются, прежде чем принимать решения. Особенно такие серьёзные, как продажа квартиры.
— Я же только предложил! — он развёл руками, снова пытаясь изобразить обаятельную улыбку, от которой когда-то у меня подкашивались колени.
— Нет, ты не предложил. Ты заявил, что мы продаём квартиру и едем к твоей маме. Ты уже всё решил, даже не спросив меня.
Я застегнула чемодан. Проверила, всё ли взяла из ванной.
— Твои книги я сложу в отдельную коробку и передам потом, — сказала я деловым тоном. — Там немного, уместится.
— Маша, прекрати, — в его голосе появились злые нотки. — Ты ведёшь себя как истеричка.
— Нет, Андрей, — я покачала головой. — Истеричка — это когда крики, слёзы, биться в припадке. А я просто помогаю тебе собраться. Спокойно и методично.
Я выкатила чемодан в прихожую. Достала с вешалки его куртку, сняла с полки шарф.
— На улице дождь, не забудь зонт, — я протянула ему старый чёрный зонт, который он обычно носил с собой.
Андрей стоял в дверях спальни, растерянный и злой одновременно. На лице читалось недоумение — он явно не ожидал такого поворота событий.
— Да что с тобой такое? — наконец выпалил он. — Что на тебя нашло?
Я остановилась, посмотрела ему в глаза.
— Знаешь, что на меня нашло? Ясность. Восемь лет я тащила на себе всё — работу, дом, быт. Восемь лет выслушивала твои гениальные идеи, каждый раз восстанавливая то, что ты разрушал своими необдуманными решениями. Восемь лет терпела насмешки твоей мамы и её постоянные намёки, что я недостаточно хороша для тебя. И знаешь что? Я устала.
Я говорила спокойно, без крика, без слёз. И от этого мои слова звучали, кажется, ещё весомее.
— Поэтому да, ты прав. Продавай квартиру, поезжай жить к своей маме! Но без меня. И без моей квартиры.
Он смотрел на меня так, словно видел впервые. Может быть, так оно и было — впервые за восемь лет я не улыбалась виновато, не искала компромисс, не пыталась всем угодить.
— И что теперь? — спросил он тихо.
— Теперь ты берёшь свои вещи и идёшь к маме. А я остаюсь здесь. И начинаю жить по-новому.
— Но как же мы?..
— А никак. Нет больше «мы». Есть ты, есть я. Раздельно.
Он молчал, глядя в пол. Потом медленно взял куртку, которую я всё ещё держала в руках. Накинул на плечи.
— Значит, всё? — спросил он, не глядя на меня.
— Да, — я кивнула. — Всё.
Гроза за окном начала стихать. Раскаты грома звучали всё дальше, дождь превратился в мелкую морось. Андрей взялся за ручку чемодана, но не сдвинулся с места.
— А если я... ну... найду работу? Хорошую? Тогда ты...
— Нет, Андрей, — я покачала головой. — Дело не в работе. Дело в нас. Точнее, в её отсутствии. Мы давно уже не пара. Я давно уже не твоя жена, а нянька, которая тащит на себе всё и терпит твои выходки.
Я открыла входную дверь.
— Мама будет рада тебя видеть. Передавай ей привет.
Он стоял в дверях, словно не веря в происходящее. Потом медленно вышел на лестничную площадку. Обернулся, открыл рот, будто хотел что-то сказать — но промолчал. Нажал кнопку лифта.
Я закрыла дверь, повернула ключ в замке. Прислонилась к двери спиной и медленно сползла на пол. Только сейчас почувствовала, как колотится сердце, как дрожат руки, как сдавливает горло.
Но слёз не было. Странно, но я не чувствовала горя или отчаяния. Только облегчение — словно сбросила тяжеленный рюкзак, который тащила на себе годами.
Гроза закончилась. За окном прояснялось. Сквозь тучи пробивались лучи заходящего солнца, окрашивая мокрые деревья в золотистый цвет. Я встала, прошла на балкон. Влажный воздух пахнул свежестью, озоном, сиренью.
Сирень. Она отцветала, осыпалась, но сквозь увядшие соцветия уже пробивались новые побеги. Жизнь продолжалась. Теперь — по-новому.
Я вернулась в квартиру, огляделась. Впервые за долгое время она казалась по-настоящему моей. Можно переставить мебель, как давно хотелось. Повесить те самые занавески, которые Андрей считал «старушечьими». Заменить люстру на ту, с витражными стёклышками, что я присмотрела ещё месяц назад.
Можно дышать полной грудью. Можно жить — для себя, а не для кого-то.
Телефон завибрировал. Сообщение от Андрея: «Ты ещё пожалеешь об этом».
Я улыбнулась. Может быть, он прав. Может, я и пожалею. Но точно не сегодня. И не завтра.
Сегодня я наконец-то сделала правильный выбор. И помогла собрать чемоданы тому, кто давно уже не делал меня счастливой.
Конец.