Отпуск – он всегда долгожданный, - особенно после окончания первого курса военного училища. И подготовка к нему начинается задолго. Курсанты спешат занять очередь в пошивочные и сапожные мастерские.
Срочно подгоняется по фигуре парадная форма, хромовые сапоги в голенищах обуживаются, - к училищному сапожнику очередь и рабтает он в две смены.
А у кого родители состоятельные, то - вообще свою парадную форму шьют из более качественного материала, - материи, предназначенной для пошива формы старшего офицерского состава.
И вот экзамены успешно сданы! Проездные документы и отпускные деньги в кармане! И хотя ты уже в вагоне поезда Иркутск-Москва, все равно неверится, что уже ничего не может помешать попасть в Пермь, а далее и в родной Краснокамск, - домой к маме.
Дома я не был почти два года. После окончаний в 1954 году техникума в Перми, меня направили в Киров на завод , а там, через пару месяцев - призвали в армию.
Почти месяц нас - новбранцев в теплушке-телятнике везли на край земли,в Приморский Край, в прославленный песнями город Спасск-Дальний! В школу авиационных механиков.
Уже там, весной, хлебнув солдатской жизни, - я решил поступать, (меня «сосватался») в Иркутск в офицерское училище.
У мамы я один - война, еще в 42-м, лишила нас отца. Мне было тогда 6 лет, и мама (учительница), работая в две смены, пожертвовав личной жизнью, в голодные военные годы сумела меня выкормить, воспитать и выучить.
И нет более дорогого для меня человека!
Вот – я дома!
Теплая встреча, приемы гостей и наши походы в гости. Маме хочется показать подругам, какого она вырастила сына. Я ее хорошо понимаю!
Но мне скучновато общаться только с ее подругами. Хочется встретить кого-нибудь из сверстников.
Мой город - Краснокамск, городок районного значения, - тысяч 50 жителей. Почти все жители работают на ЦБК - Целюлезно-Бумажном комбинате или на фабрике ГОСЗНАК, одни бумагу делают, другие на ней деньги печатают.
Прогулялся я по центру города, но, как назло, никого нет!
Кто в армии, а кто еще где.
Правда, встретил одноклассницу с малышом в коляске и узнал, что Витька-«хромой» (так в школе его звали), вроде бы в бане работает, в армию не взяли из-за дефекта ноги. Отлично, хоть один из однокласнков есть!
В Краснокамске нет воинских частей и каждый военный на улицах, ловит на себе любопытные взгляды. От этого мне как-то не очень уютно. Хотя . . . .
Взглянул на себя со стороны: вроде бы все неплохо: - китель сидит на мне как влитый, бриджи из темно-синего сукна с голубым кантом, - отутюжены, (о «стрелки» можно обрезаться).
Хромовые сапоги - (не такие, что самовары раздувают), а голенища - «бутылочкой», на заказ по ноге шиты. Такие, что только полковникам да генералам шьют.
Да и сияют сапоги, как лаковые, я – их, после изрядной порции крема, еще и яичным белком для блеска надраил. Погоны тоже на солнышке поблескивают.
О погонах нужно рассказать особо. Нам, (курсантам ИВАТУ), выдавали погоны мягкие фланелевые, голубого цвета, окантованные белой тесьмой - они быстро сминались и пачкались.
Нам же, такие не нравились, - в увольнении, хотелось выглядеть более круто.
И чего мы только не придумывали: кто - то белые полоски из пластмассовых подворотничков приклеивал, кто – то, чтоб погон не сминался, внутрь фанерки вставлял, а кто-то погоны офицерские парчовые, чуть ли не генеральские, переделывал в курсантские.
Конечно, это было нарушение устава, но при увольнении в город за училищной проходной уставные погоны снимались и на их место водружались именно эти - самодельные. Часто - лишь до первого встречного патруля.
Вот и у меня на плечах поблескивали погоны курсантские, но переделанные из офицерских.
О погонах - ходила в училище такая байка: такой же курсантик, как и мы, приехав в отпуск в отдаленный сибирский колхоз, водрузил на плечи капитанские погоны, - пофорсить перед девчатами.
А, когда родственники ему пожаловались на председателя колхоза, мол, бездельник и пьяница, то собрал колхозное собрание и, большинством голосов, снял с должности председателя, а на его место продвинул своего старшего брата, хотя брат и председатель были постоянными собутыльниками.
Уже в училище его ожидал сюрприз: благодарные сельчане прислали начальнику училища письмо, спасибо мол, за направленного к нам капитана, навел он в колхозе порядок! Догадываетесь, что генерал с ним сделал?!
Решил я навестить-таки Витьку «хромого». Вместо кителя надел спортивную курточку, а вот сапоги и бриджи заменить было не чем, вырос. В таком виде и отправился в к нему в баню.
Я раньше в этой бане бывал: фойе, будка билетерши, раздевалки мужская и женская, шкафчики для одежды - на каждом шкафчике жестяный тазик, бери и иди в моечный зал - мойся.
Витьку я нашел быстро, билетерша показала его слесарный закуток. С трудом мы узнали друг друга, но, по законам гостеприимства, он схватил графин и похромал куда-то за пивом. Пришлось остаться в в его закутке в режиме ожидания.
Ожидаю, но тут, уже по закону подлости, возникла билетерша и потребовала срочно закрыть заевший кран горячей воды, - люди могут ошпариться.
Не подводить же друга! Надел я его резиновый фартук, нахлобучил до самых глаз войлочную парильную шляпу, нашел толстые резиновые перчатки и с разводным ключом двинулся за билетершей.
Действительно - в женском помывочном отделении, в клубах пара на одном из столбов кран горячей воды был не дозакрыт, и кипяток, льющийся веером, согнал с ближайших скамеек моющихся женщин.
Одним ударом ключа я поставил кран наместо и поспешил ретироваться.
Должен признаться, был очень смущен, да и вид распаренных, мыльных, почти бесформенных, в основном уже не молодых, обнаженных женских тел, не вызвал у меня каких - либо эмоций. Хотелось, как можно быстрее, оказаться за дверью.
Однако, у самого выхода, в поле зрения попала стройная девичья фигура. Она стояла ко мне спиной, в пол-оборота. Глаза мои, невольно, зафиксировали ее гибкий стан, стройные ноги, мокрые вьющиеся волосы, до самой талии струящиеся по спине . Она, подняв тазик над головой, медленно ополаскивала свое тело.
Уже держась за ручку двери, я заметил, как на мгновение она обернулась и взгляд ее - задержался не на мне, а на моих блестящих сапогах, - явно не принадлежащих слесарю. А за спасительной дверью меня ждал Витька и холодное пиво.
Витька поведал мне, где теперь в городе любит собираться молодежь, в каком дворце культуры бывают танцевальные вечера и кого из старых знакомых я возможно еще встречу.
Так в одну из суббот решил я сходить на танцы, вернее мама с подругами настояли - хватит, мол, с нами вечера коротать да в, их любимого джокера, поигрывать!
Встал вопрос - что одеть? В форме идти не хотелось, - если б в компании друзей, а так, быть «белой вороной» - увольте! Вырос я, в плечах раздался - ни обувь, ни одна бывшая одежка уже не подходит.
Нашли мне все же приличную рубашку и бежевую курточку на молнии из шелковой плащевки , мы их тогда «бобочкой» называли, а вот бриджи и сапоги заменить было не чем.
Дворец культуры фабрики ГОСЗНАК был рядом. Мне нравился там танцевальный зал – большой, всегда с натертым паркетом, да и танцы в нем были под духовой оркестр.
Зал был полон, но, ни одного знакомого лица! В Иркутске, на свои танцевальные вечера мы приглашали девочек из медицинского института и института иностранных языков и, соответственно, бывали у них, но там я чуствовал себя свободно - друзья были рядом.
Пригасил одну - кончился танец, проводил до места, пригласил другую, но настроения не было. Спустился в буфет, выпил стаканчик сухого вина, поднялся в зал с мыслью, не встречу знакомых, - уйду домой.
И тут на белый танец, (дамы приглашают кавалеров), передо мной появилась незнакомка. Я узнал ее сразу, - та же гибкая фигура, те же каштановые вьющиеся до пояса локоны, и с очень оказалось симпатичным личиком, которое тогда я не успел рассмотреть. И вечер окрасился совершенно другими красками!
Танцы закончились, и я проводил Валентину до ее общежития. Выяснилось, что она молодой специалист, в нашем городе недавно и тоже не успела еще обзавестись друзьями.
Последующие мои вечера были заполнены ожиданием конца ее рабочего дня, - она была воспитателем детского сада.
Вот забран последний ребенок - и вечер весь наш. Мы гуляли по улицам, ходили в кино и говорили, говорили ….
Я подметил, что пару раз она, взглянув на мои сапоги, неожиданно замолкала, морщила лобик, как будто пыталась что-то вспомнить, но, встряхнув головой, возвращалась к прерванной теме нашего разговора.
Я догадывался, что в ее голове мелькала мысль: - «Где это раньше я могла видеть такие сапоги?». Ни как она не могла представить меня в роли слесаря, в том банном эпизоде.
Мой отпуск подходил к концу, и чем больше я общался с Валентиной, тем больше она мне нравилась. Мне казалось, что и она охотно встречает меня, принимает цветы, откровенно рассказывает о себе. Мне уже разрешалось, у дверей общежития, попрощаться с ней невинным поцелуем.
Должен вам заметить, что в те годы, воспитанный молодой человек, и в мыслях не держал, предложить девушке более близкие отношении, не имея намеренья тут же создать семью.
Мне же о семье думать было еще рановато, отпуск кончался и предстояло возвращаться в Иркутск, а до лейтенантских погон еще два года учебы.
Завтра на вокзале я думал познакомить ее с мамой, думал, будем писать друг другу письма, а там, через год - опять будет отпуск.
Но эти мечты полетели прахом! Черт дернул меня признаться, что в бане был именно я. А в добавок сдуру брякнул, что еще там в бане, отдал должное ее обнаженной красоте.
Реакция была, - не в мою пользу! Валентина сильно смутилась, тут же оставила меня, и весь последний вечер избегала встречи.
И на другой день не пришла меня проводить, а позже, не ответила на мои письма.
Вот так закончился мой отпускной роман! Возможно, держал я в руках свою «жар птицу», - да выпустил!
Значит - не судьба.
Был в моей армейской службе «Черный» день. Ну, может быть и не совсем уж «черный».
Везли мы самолетом АН-12, пару ящичков с запчастями в Запорожье, и должны были выгрузить их и, не выключая двигателей, перелететь домой в Кривой – Рог.
Подрулив на стоянку ближайшую к ТЭЧ, командир приказал мне, (борттехнику по АДО) через грузовой люк передать эти ящики встречающему нас специалисту.
Отключив шлемофон от СПУ (самолетное переговорное устройство), я вышел в грузовую кабину, отшвартовал груз и, подключившись снова к СПУ, перевел тумблер управления грузолюком на открытие, одновременно докладывая – «створка пошла!».
От работающих 4-х двигателей в грузовой кабине все вибрировало и гремело, верхняя створка плавно шла к потолку. И тут в наушниках в этом гуле я трудом расслышал какие-то тревожные ноты! Оглянулся назад к кабине летчиков, и через открытую дверь увидел отчаянную жестикуляцию старшего бортового техника!
Оглянулся на люк и обомлел, – на створке люка лежит фигура нашего стрелка и вот-вот будет перерезана шпангоутом и верхней створкой! Рука мгновенно перевела тумблер в нижнее положение! Створка медленно пошла вниз вместе с неподвижным телом несчастного.
Мелькнула мысль: – убил? – Посадят! Но вдруг пришло спокойствие. Схватил я аварийный кислородный баллончик, - маску на лицо пострадавшему, и давай массаж сердца делать.
Он тут же пришел в себя, но подняться я ему не дал, – на щеке и шее след от сдавливания.
А тут, выключив двигатели, весь экипаж вышел в грузовую кабину: - растерянные и паникующие, один я был спокоен и попросил радиста вызвать машину скорой помощи.
Командир Экипажа был в панике, а остальные по моей команде помогли вывести пострадавшего из самолета и уложить под крылом на коврике. Стрелок был в сознании и мог говорить, но встаувать мы ему запретили.
Командиру была причина паниковать, для него любое ЧП отодвигало присвоение очередного звания, повышения по должностии и закрывало доступ в академию.
На скорой помощи я отвез парня в госпиталь. Дежурный хирург, осмотрел его и успокоил меня, раз солдат сам смог стянуть с себя форменную курту, то – с позвоночником все в порядке.
Рентген показал всеже трещинку на челюстной кости, но врачи меня заверили, что пострадавший через неделю будет в строю.
Сам же стрелок вполне оправился от испуга, сообщил мне, что сам командир дал ему команду выйти из кабины, хотя по инструкции, пока работают двигатели, стрелок должен контролировать их работу.
А в это время в гостинице члены экипажа строчил объяснительные записки – командир приказал. Сам он, правый летчик и штурман, обвиняли во всем меня, а радист и старший борттехник анализировали происшествие вполне объективно.
Я тоже написал, как все было.
Правильно подмечено, что в беде познаются друзья.
На другой день на родном аэродроме нас встречал командир части.
Выслушав доклад командира самолета, командир части отозвал меня в сторонку.
Я ждал громкого разноса, но командир спокойно пожурил: - «Как, это ты, опытный специалист, сделал промашку?».
Я долложил ему мою версию происшествитя. Команддир обещал разобраться, но, объявил мне десять суток домашнего ареста.
На следующий день я поездом съездил в Запорожье, проведал своего «увеченного», привез, как положено, гостинцы и получил от него о происшествии объяснительную записку, без нее нельзя было сделать окончательный вывод, кто нарушил инструкцию.
Вывод командования части был таков: - я действовал строго по инструкции, и, только благодаря моей реакции, все закончилось сравнительно благополучно. Командиру экипажа объявили взыскание, - не имел он права разрешать выход стрелка, в то время, когда сам дал мне команду на открытие грузового люка.
Нашему стрелку, - рядовому срочной службы, служить оставалось еще еще пару месяцев, и командование решило уволить его раньше срока. Через неделю мы его всем экипажем проводили в его родной Азербайджан.
Нет худа - без добра! И, хоть в моих действиях вины не нашли, взыскание было снято, но я решил сам уйти из этого экипажа.
Летал я уже более 10 лет, а учитывая, что летный год на турбовинтовых самолетах засчитывался – за два, то моя выслуга лет уже позволяла уходить на пенсию.
Кроме того, мне было уже скор под 40, а я все еще в звании старший лейтенант, продолжая лететь, я в этом звании оставался бы до пенсии.
Подал я командованию рапорт – не подписали, но попросился в отпуск, мотивируя нервным потрясением, все-таки, чуть не лишил человека жизни, - разрешили.
После отпуска я у медиков напросился в госпиталь и, сославшись на здоровье, все-таки ушел с летной работы. И не просчитался!
Вскоре получил звание капитан, так как был назначен начальником группы объективного контроля: – это «черные ящики» и другое оборудование самолета, а также объективная инструментальная оценка действий летного экипажа при выполнении полетов, с целью предотвращения летных происшествий.
Через четыре года, как Мастера Спортиа СССР, меня перевели с повышением в штаб дивизии, где в звани майра, я еще 4 года в должности Начальника Физкподготовки и Спорта, - возглавлял спортивную работу в трех летных полках (Запррожья,Арцыза и Кривого Рога), - Криворожской ВТАД ВТА ВВС.
Вот и как считать тот день - «черным денем», - или не очень?
На снимке: 1980 год. (Кривой Рог).
Я начальник физпоготовки и спорта дивизии принимаю парад на физкультурном празднике частей и подраздлений в гарнизоне Долгинцево.
Предыдущая часть:
Продолжение:
