Лена считала, что счастье – это не громкая музыка, а тихий, ровный гул благополучия. Это звук кофемолки в семь утра, который издает Андрей, готовя ей капучино. Это стук клавиатуры, когда она работает дома над дизайном интерьеров. Это мягкий голос матери по телефону, спрашивающей, как дела, и приглашающей на воскресный пирог. Ее мир был прочным, как стены их просторной трешки в новом районе, подаренной ей родителями на свадьбу. Это была не просто квартира. Это был фундамент, на котором стояла ее жизнь.
Фундамент, оказавшийся хрустальным, готовым рассыпаться от одного неловкого прикосновения.
Первой трещиной стал запах. Андрей вернулся с «рыбалки» с друзьями, пахнущий не речной водой и костром, а дорогим парфюмом, который обожала ее мать, Ирина Петровна. Цветочно-амбровый шлейф, знакомый до боли. Лена поморщилась, когда он обнял ее.
— Ты откуда так душисто пахнешь? Рыба что, в «Шанели» купалась? — попыталась пошутить она.
Андрей отшатнулся с преувеличенной неловкостью.
— Не знаю. Наверное, в машине Сашки жена набрызгалась. Везучая. Открыл окно, а запах въелся.
Она кивнула, отложив странность в дальний ящик сознания. Сашка был известным ловеласом. Бывает.
Вторая трещина – телефон. Андрей, обычно оставлявший гаджет где попало, стал носить его с собой, даже в душ. Однажды ночью он заснул, и экран вспыхнул синим светом уведомления. Лена, мучимая бессонницей, потянулась к нему. Сообщение от «И.П.»: «Сегодня было волшебно. Жду пятницы. Целую».
И.П.»? Игорь Петрович, его начальник? Но «целую»? От начальника? Сердце зашлось в странном, тревожном ритме. Она попыталась разблокировать телефон – пароль был изменен. Старый, их общий, день их свадьбы, больше не подходил.
Она стала наблюдать. Андрей чаще задерживался на работе, стал более внимательным, даже предупредительным. Он дарил цветы не только ей, но и «свекрови», как бы заглаживая вину за свое частое отсутствие. Ирина Петровна на их совместных ужинах тоже была странно оживлена, ее взгляд скользил по Андрею с какой-то тайной нежностью, которую Лена списывала на радость за дочь.
Но трещины сходились в паутину, и паутина эта душила.
Идея сюрприза родилась спонтанно. В четверг Ирина Петровна пожаловалась по телефону на мигрень и одиночество. Лена, чувствуя укол вины (она редко виделась с матерью последнее время), решила: все, хватит. Она купит мамин любитый торт «Прага», возьмет бутылку хорошего вина и поедет к ней послезавтра, в пятницу. Не предупреждая. Устроит маленький праздник.
Утром в пятницу Андрей, как обычно, собрался на работу, поцеловал ее в лоб.
— Сегодня, возможно, задержусь, проект горит.
— Ничего, я тоже, наверное, к маме заеду, — солгала она, чтобы проверить реакцию.
На его лице не дрогнул ни один мускул.
— Передавай привет. Только позвони сначала, не вздумай сюрпризом, а то у нее голова болит.
Это «не вздумай сюрпризом» прозвучало как команда. Как предупреждение.
Она выждала час после его ухода, собрала торт и вино в сумку-холодильник и села в свою маленькую красную иномарку. Дорога до старого центра, где жила мать, занимала минут сорок. День был ясным, почти насмешливо красивым.
Она ехала по загородному шоссе, обдумывая меню для их импровизированного ужина, когда ее взгляд зацепился за знакомый силуэт на обочине, в узком проселке, уходящем в лес. Темно-синий внедорожник. Тот самый, который они выбирали с Андреем полгода назад. Номерной знак – его.
Сердце упало в пятки, превратившись в комок ледяного страха. Зачем его машина здесь, в глухом лесу, в пятницу утром? Проект, говорил он, горит. Горит в лесу?
Она резко свернула на проселок, проехала еще метров двести и припарковала свою машину за густыми зарослями лопуха и крапивы, скрыв ее от глаз. Ноги стали ватными, в ушах зазвенела тишина, нарушаемая лишь пением птиц, которое сейчас казалось зловещим.
Она пошла пешком, крадучись, как вор, по своей же жизни. Земля была мягкой после недавнего дождя. Через несколько сотен метров она увидела его машину. Она стояла на небольшой поляне, рядом с другим автомобилем – маленькой серой «Тойотой». Лена замерла. Это была мамина машина.
Мир сузился до точки. Она не думала, не анализировала. Ею двигал слепой, животный инстинкт. Она, пригнувшись, подобралась ближе к дачному домику, который стоял в глубине поляны. Старый, нуждающийся в ремонте дом. Мамин дом. Тот самый, что остался ей от бабушки и который они с матерью должны были вот-вот продать, так как Ирина Петровна переехала в новую квартиру.
Почему они здесь? Зачем?
Окно на первом этаже, ведущее в гостиную, было приоткрыто – наверное, из-за духоты. Лена, затаив дыхание, подкралась к нему, прижавшись спиной к шершавой обшивке стены. Изнутри доносились голоса. Смех. Андрея. И матери.
— Ты уверена, что она ничего не заподозрила? — спросил Андрей.
Голос Ирины Петровны был томным, таким, каким он никогда не звучал в обычной жизни.
— Абсолютно. Моя девочка слишком доверчива. Она верит в нашу маленькую семейную идиллию. А мигрень – беспроигрышный вариант.
Лена почувствовала, как по ногам разливается ледяная тяжесть. Она боялась пошевелиться, боялась дышать.
— Хорошо, — сказал Андрей. — Тогда на следующей неделе идем к нотариусу. Дарственная на тебя должна быть оформлена безупречно. Как только ты станешь единоличной владелицей квартиры, мы ее продаем и уезжаем. В Испанию, как и мечтали.
Квартира. Их квартира. Фундамент. Лена чуть не вскрикнула, закусив губу до крови. Горький, металлический вкус заполнил рот. Они не просто изменяли. Они планировали. Они методично, хладнокровно лишали ее всего. Мужа. Матери. Крова.
— А Леночка? — с притворной грустью произнесла Ирина Петровна.
— Лена взрослая, — холодно парировал Андрей. — Справится. У нее есть работа. А мы свою жизнь уже отдали. Тебе – неудачному браку, мне – ожиданию. Теперь наша очередь.
Послышались звуки поцелуев, шелест одежды. Лена не выдержала. Она медленно, с трудом переставляя онемевшие ноги, заглянула в щель между рамой и створкой окна.
Они стояли посреди комнаты, на полу, застеленном старым ковром, который Лена помнила с детства. Андрей обнимал Ирину Петровну сзади, его губы были прижаты к ее шее. Ее голова была запрокинута, на лице – блаженная, торжествующая улыпка. Их тела, такие знакомые и такие чужие, сливались в постыдном, отвратительном танце.
Это был не просто секс. Это был ритуал предательства. Танец на обломках ее жизни.
Лена отпрянула от окна. Ее тошнило. Весь мир перевернулся, рассыпался на миллионы осколков, каждый из которых резал душу. Она побежала. Не помня себя, спотыкаясь о корни деревьев, задыхаясь от рыданий, которые рвались наружу, но она их давила, превращая в беззвучные спазмы горла.
Она добралась до машины, завела ее и уехала, не оглядываясь. По дороге в город она не видела дороги. Перед глазами стояла та картина: два человека, которых она любила больше всех на свете, в объятиях друг друга, и их спокойные, расчетливые голоса, обсуждающие, как обобрать ее, как выбросить ее из ее же жизни.
Она приехала домой, в свою квартиру – ту самую, которую они уже мысленно продали. Заперла дверь на все замки, отключила телефон и села на пол в гостиной, обхватив колени руками. Она сидела так несколько часов, может, целую вечность. Сквозь нее проходили волны горя, стыда, ярости, отчаяния. Она чувствовала себя обманутой, опозоренной, уничтоженной.
Но потом, сквозь сгущающуюся тьму, стал пробиваться другой огонек. Холодный, острый, как лезвие. Ярость. Не истеричная, а сосредоточенная. Они думали, она сломается. Они думали, она – доверчивая дурочка, которая «справится». Они просчитались.
Она встала. Ноги больше не подкашивались. Она подошла к зеркалу. Лицо было бледным, глаза – запекшимися от слез, но в них стоял новый, стальной блеск. Они отняли у нее мужа и мать. Они отняли у нее иллюзии. Но они не отнимут ее достоинство. И уж тем более – ее квартиру.
Она вспомнила разговор. «Дарственная». Значит, мать должна была оформить на нее дарственную на эту квартиру? Но она ничего не подписывала. Или… Или они подделали ее подпись? Или мать, как первоначальная владелица, передумала и решила переоформить все на Андрея? Нет, он сказал: «дарственная на тебя». На Ирину Петровну. Значит, их план был таким: Ирина Петровна дарит квартиру… кому? Себе? Нет, это абсурдно. Лена включила компьютер. Она была дизайнером, а не юристом, но у нее было достаточно здравого смысла и доступа к интернету.
Через два часа она уже знала. Дарственная – это безвозмездная сделка. Мать, будучи владелицей квартиры, могла подарить ее кому угодно: дочери, зятю, даже постороннему человеку. Но для этого нужны были ее паспортные данные и нотариально заверенное согласие. Лена никогда не давала такого согласия. Значит, они пошли на подлог. Или мать, пользуясь своим статусом и, возможно, старыми документами, пыталась оформить все так, будто Лена отказывается от квартиры в ее пользу? Это было сложно, но не невозможно при наличии нечистого на руку нотариуса.
Они играли против нее. Значит, и она будет играть против них. По-взрослому.
На следующее утро она пошла в офис к лучшему корпоративному юристу, с которым работала ее студия, – Артему Каретникову. Он был известен своей хваткой и бескомпромиссностью.
Она рассказала ему все. Без эмоций, сухо, как отчет. Про измену, про подслушанный разговор, про план с квартирой. Артем слушал внимательно, не перебивая.
— Лена, это тяжело, — сказал он, когда она закончила. — Но с юридической точки зрения, у нас есть преимущество. Квартира была подарена вам родителями на свадьбу. Вы являетесь ее единоличной собственницей. Любые манипуляции с дарственными без вашего ведома и согласия – это мошенничество. Преступление.
— Они говорили о нотариусе на следующей неделе, — сказала Лена.
— Значит, у нас есть время. Первое: мы идем к официальному нотариусу, у которого хранится экземпляр договора дарения, и получаем заверенную выписку, подтверждающую ваши права. Второе: я направляю запросы во все нотариальные конторы города с предупреждением о возможных противоправных действиях от вашего имени. Третье: мы начинаем готовить иск о расторжении брака и разделе имущества. Но поскольку имущество – это ваша личная собственность, делить там нечего. Мы просто фиксируем этот факт.
— Я хочу, чтобы он ушел ни с чем, — тихо, но четко произнесла Лена. — И она тоже.
Артем улыбнулся, и в его улыбке не было ничего доброго.
— Так и будет. Более того, учитывая факт адюльтера и попытку мошенничества, мы можем взыскать с супруга компенсацию морального вреда. Не миллионы, но приятный бонус.
Они работали быстро и тихо. Лена собрала все документы на квартиру, банковские выписки. Она сменила пароли на всех счетах, заблокировала совместные кредитные карты. Она действовала как робот, и это спасало ее от боли.
Андрей вернулся вечером в пятницу, как ни в чем не бывало.
— Устал как собака, — бросил он, вешая куртку. — Прости, что не звонил.
Лена стояла у окна, глядя на закат. Она не обернулась.
— Как рыбалка? Много поймал?
Он замер.
— При чем тут рыбалка? Я был на работе.
— Странно. А я сегодня ездила к маме. Сюрпризом. По дороге видела твою машину. В лесу. Рядом с маминой дачей.
В комнате повисла гробовая тишина. Она наконец обернулась и посмотрела на него. Его лицо выцвело, в глазах мелькнул животный страх, который быстро сменился наглой бравадой.
— Ладно, ты все знаешь, — выдохнул он, пожимая плечами. — Так получилось. Любовь, ты не поймешь.
— Любовь? — Лена рассмеялась, и смех ее был ледяным. — Ты называешь это любовью? Планирование, как обокрасть собственную жену? Подлог? Предательство? Это не любовь, Андрей. Это грязь. И вы оба в ней увязли.
— Ты ничего не докажешь, — попытался он атаковать. — Квартира… Ирина уже оформляет…
— Ирина Петровна ничего не оформляет, — перебила его Лена. — Потому что я уже предупредила всех нотариусов в городе. А завтра ко мне приезжает бригада менять замки. Ты можешь собрать свои вещи. Сейчас.
Он смотрел на нее с нескрываемым изумлением. Он ждал истерик, слез, униженных просьб. Он не ждал такой холодной, железной решимости.
— Ты не можешь меня просто так выгнать! Это мой дом тоже!
— Нет, Андрей. Это мой дом. В свидетельстве о праве собственности стоит одно имя – мое. Ты здесь всего лишь прописан. Но и это я исправлю. Вон там, у двери, уже стоит твоя сумка. Я собрала тебя. Паспорт, носки, те духи, что ты так любишь. «Шанель», кажется.
Он не двигался, пытаясь осознать произошедшее.
— Лена, давай поговорим…
— Разговор окончен. Убирайся. Или я звонку в полицию и сообщу о незаконном проникновении.
Он видел, что она не блефует. Взяв сумку, он направился к выходу. У двери обернулся.
— Ты пожалеешь об этом.
— Я уже пожалела. О том, что когда-то позволила тебе войти в мою жизнь.
Дверь захлопнулась. Лена подошла к окну и увидела, как он садится в свою машину и уезжает. Наверное, к ней. К Ирине Петровне.
Следующий звонок раздался через полчаса. Мать. Лена взяла трубку.
— Леночка, что ты наделала?! — визжал в трубке истеричный голос. — Андрей все рассказал! Как ты могла выгнать его? Он же твой муж!
— Бывший муж, мама. А ты – бывшая мать. У меня для тебя тоже сюрприз. Ты знала, что твоя новая квартира, в которую ты переехала, тоже записана на меня? Да, папа так оформил, чтобы защитить меня. Так что готовься к выселению. У тебя есть неделя, чтобы забрать свои вещи. После этого я меняю замки и там.
На том конце провода повисла ошеломленная тишина, а затем раздался оглушительный вопль.
— Ты сумасшедшая! Я твоя мать! Я тебя рожала!
— Рожала, чтобы потом украсть у меня все? Поздравляю, ты преуспела. Но игра окончена. Проиграли оба.
Она положила трубку и заблокировала номер. Потом отключила стационарный телефон. В квартире воцарилась тишина. Не пугающая, а очищающая. Тишина после бури.
Она подошла к большому окну, за которым зажигались огни большого города. Ее город. Ее жизнь. Она была одна. Преданная, обманутая, раненная до самого сердца. Но она была жива. И она была свободна.
Они остались на улице. Два человека, связанные друг с другом паутиной лжи и предательства. Теперь им предстояло выяснять, чего стоит их «любовь», когда не осталось ни квартиры, ни денег, ни доверчивой дурочки, на которой можно было паразитировать.
А Лена стояла у окна и смотрела в свое будущее. Оно было пустым, неизвестным, но оно было ее. Впервые за долгие годы – только ее. И в этом был горький, но настоящий вкус свободы. Она выжила. А значит, уже победила.
