Большущий китайский «Джак» с выключенными габаритами, на нейтралке подкатывает к затерявшемуся в зигзаге блочных заграждений блокпосту. Здоровущий боец с позывным «Самбист» высунул атлетичное, татуированное предплечье в приспущенное боковое стекло водительской двери, подрулил к бетонному капониру, протянул мятое боевое распоряжение худющему, заспанному сотруднику военной полиции и, как побудку на сумеречном плацу, произнёс: «Здорово, братское сердце!»
Слышу в тишине, как встревоженное братское сердце полицейского бьётся о пластины бронежилета.
- Здрасьте, - неуверенно произносит он, ищет ладошкой затвор автомата, вглядывается в темноту автомобильного салона, - Ещё кто-то в машине есть?..
- Да не, - отвечает Самбист, - двое нас…
Я показываю документы, мы проезжаем.
- Вот как вы мэром работали? – спрашиваю я, - Люди вас бояться… Вы здоровенный такой, на вас бронежилет не сходится…
- Нормальные люди меня не боятся, - отвечает Самбист задумчиво и тихо, будто распевается перед церковным песнопением, - «Не наводил я страх на них…». Псалтырь, помните? Боялись меня только пидоры…
«И сейчас боятся тоже пидоры», - после паузы как бы допел он.
Псалтырь я, честно, не помню, боялись его пидоры или нет, точно не знаю, но в городе, крупном областном центре, где он перед убытием на СВО какое-то время был мэром, действительно, его побаивались. Не потому, что он сбитый и мощнотелый, как выведенная в Оренбургском государственном природном заповеднике лошадь Пржевальского, а потому, что хозяином в городе он был образцовым, надёжным и честным, спуску хулиганам и правонарушителям не давал, порядок на улицах поддерживал образцовый, несправедливости и казнокрадства по возможности не допускал, а молодёжь приучал к спорту и искусствам. Соответственно, у областного руководства особой любовью он не пользовался, но и не любовью тоже.
Ещё, в гражданской жизни, он пел в церковном хоре, получал дополнительное образование в семинарии и был, и остаётся, конечно, мастером спорта Российской Федерации по борьбе самбо.
- Ты и швец, и жнец, и на дуде игрец, - говорю я, - В общем, молодец!
Самбист молчит. Смотрит на дорогу. Рулит уверенно, надёжно, спокойно.
- Я про тебя стихи написал, - не унимаюсь я, - Прочитать?
- Конечно.
- Родина слышит, народ почитает… Мэра, самбиста, семинариста… Он улыбается взглядом лучистым… Но что он задумал, хер его знает…
В темноте вижу, улыбается.
- Записать?
- Я запомнил, - отвечает Самбист.
…Возможно, он так и оставался бы по сей день градоначальником и очень уважаемым в том населённом пункте человеком, если бы не горевая частичная мобилизация в сентябре 2022 года, кардинально и бесповоротно изменившая его почти состоявшуюся чиновничью жизнь.
Именно тогда он посчитал своим гражданским долгом, провожая на СВО каждую группу городских призывников, красноречиво и убедительно заверять отбывающих, что дома их любят и ждут, что они обязательно вернутся живыми и здоровыми, заживут счастливой и мирной жизнью воина-победителя.
Но у войны свой кровавый жребий. Кто-то вернулся инвалидом. Кто-то не вернется уже никогда… А через некоторое время в его просторный, хорошо проветриваемый кабинет стали приходить матери и вдовы с детьми. Разговоры с ними были совсем иные. Были горькие слезы, бесконечные истерики, неожиданные обмороки, мольбы о помощи, яростные проклятия… Тогда-то холёный, упитанный мэр областной столицы, с лица похожий на Царя-Миротворца, вдруг почувствовал обыкновенный человеческий стыд. Он здесь, а они там… Они – его коллеги, соседи, друзья… Мужья, отцы, сыновья этих женщин...
Немного повздорив с женой и много подумав, он взял полугодовой отпуск без содержания, затем подал в отставку и продлил контракт с Минобороны уже год.
В родном же городе сразу начали болтать, что он беспробудно запил и находится на длительном излечении в одной из закрытых наркологических клиник, а местные соцсети с уверенностью утверждали, что он где-то дико проворовался, а потому гасится в недоступной загранице, но наиболее осведомлённые источники уверяли, что бывший мэр отсиживается в Ростовской области в каком-то церковном приходе на должности простого алтарника.
А Самбист тем временем, в совершенстве освоив востребованную в условиях современных боевых действий специальность оператора беспилотных летательных аппаратов, с праведной яростью и юношеским азартом гасил врага на Запорожском фронте группировки войск «Днепр». Потому, представленный командиром подразделения к государственной награде – медали «За отвагу», сейчас он имеет полное право называть клеветников пидорами и фашистов тоже пидорами.
…В совсем безнадёжных сумерках он заехал за мной на «базу». Мы должны были «по-серому» выдвигаться на линию боевого соприкосновения. Я до Мирного. Он чуть дальше, на Нестерянку. Дорога туда одна. И направление тоже одно – смерть. Я уже выбрался из своего укрытия и в подогнанном как следует бронежилете ждал его под кустами отцветшей сирени. Самбист неслышно вышел из мутной сумеречной серости и неприветливо произнёс: «Пора».
А потом была дорога на передовую. Бесконечная. Насквозь простреливаемая. Смертельная.
Вокруг и везде летало, моталось, ухало, взрывалось! Вражеские дроны в испуганном небе… Снаряды в изрытых воронками полях и стриженных под ноль «лесополках»… Мы в заваленном и забитом по самую жуть оружием и провиантом автомобильном кузове…
Когда грохнуло где-то рядом и тряхануло машину, как пьяного гопника за грудки, почти сидящий на моих коленях Самбист ткнул здоровенным кулачищем в бронешлем, съехавший мне на левое ухо.
- Чего!? – ору я в его рыжую бороду.
- С днем рождения! – орёт он мне в правое ухо.
Дрон-камикадзе царапнул по сетке-рабице нашей «буханки» и взорвался уже где-то позади летящей машины. Я ничего и не понял сначала. А мы тогда обогнали смерть.
В хаотичной неразберихе торопливой разгрузки в темноте и грязи я выволок из забитого кузова какой-то пузатый рюкзак, затащил его вместе с провиантом и шмотками под шатающийся навес разбитой веранды. Там и бросили всё до рассвета. «Буханка» была уже в Нестерянке.
Ночью рация разволновалась и разоралась.
- Рюкзак где?! Где, б…ть, рюкзак?!
В рюкзаке было оборудование для расчёта БПЛА. Бойцы ждали его месяц, а я по незнанию и дурости выгрузил его чуть раньше.
- Здесь рюкзак! … Здесь!!! Е…й в рот… Не ори!!! – командир роты связи полковник Угрюмый спокойно и расчётливо вёл переговоры с невидимым абонентом, - Щас рассветёт, сразу принесём…
За светло, как только пуганый рассвет протиснулся сквозь облака и дым, полковник Угрюмый весело сказал мне: «Если сп…ил – надо вернуть!»
И мы перебежками отправились из Мирного в Нестерянку.
Я потел, как затраханная лошадь, задыхался от дикой боли за грудиной, останавливался у каждой уцелевшей стены… Потому что в горку, потому что на мне бронежилет и рюкзак, потому что каска сползает во все стороны, как разболтанный подвижный шарнир, шнурок на тяжеленном ботинке развязался в самый неподходящий момент… И звуки непрекращающейся боли с не отдохнувшего жестяного неба…
Где-то в глубине разбитого дома, прислонясь бронежилетом к закопчённой стене, чтобы отдышаться я сполз на корточки, отхаркивая из глотки сопли и пыль…
Смотрю, на загаженном полу в грязи, под битым стеклом и раскрошенным кирпичом, среди стрелянных автоматных гильз щурится на меня подслеповато Матрона Московская. Всегда святая и праведная. Сейчас поруганная и растоптанная. Я стер с образа пыль, протер лик беспалой перчаткой, засунул её поглубже в теплоту бушлата… «Матушка, будь со мой…»
Самбиста я вижу из далека. Ждёт у входа в подвал, переминается с ноги на ногу… Тоже оглядывает жужжащее небо.
Скидываю рюкзак с плеча.
- На месте всё, - говорю, - Давай, мы обратно…
- Спасибо, - не отпускает он мою ладонь, - Братское сердце…
Я достаю икону из-за пазухи. Протягиваю ему. «Пусть святая Матрона хранит тебя…»
Замполит батальона БАРС-3 «Родина», позывной ДОЦЕНТ