Ровно в семь утра зазвонил будильник, и я, с трудом перевалившись на бок, протянула руку, чтобы его выключить. Живот был огромным, почти неподъемным. Мой сын, который должен был появиться на свет еще неделю назад, явно никуда не торопился. Максим, мой муж, уже не спал. Он сидел на краю кровати, завязывая шнурки на кроссовках.
— Доброе утро, соня, — прошептал он и поцеловал меня в плечо. — Как вы тут? Бунтуете?
— Пока тихо, — я зевнула, поглаживая живот. — Наверное, ему там слишком хорошо. Тепло, уютно, кормят по расписанию. Зачем вылезать в этот холодный октябрь?
Максим усмехнулся и встал. Он пах свежестью зубной пасты и своим обычным гелем для душа. Запах спокойствия и надежности. Все тридцать девять недель моей беременности он был моей главной опорой. Он готовил мне странные блюда, которые я требовала в два часа ночи, массировал мне отекшие ноги и терпеливо выслушивал все мои страхи.
— Я на пробежку и за свежими булочками. Тебе с творогом, как обычно?
Я кивнула. Мысли медленно ворочались в голове. Сегодня двадцать пятое октября. День рождения моей старшей сестры Марины. Тридцать лет. Юбилей. Она готовилась к этому дню последние полгода, словно это была не просто вечеринка, а коронация. Ресторан с панорамным видом, список гостей на сто человек, дизайнерское платье, заказанное из Италии. Все должно было быть идеально.
И как же вовремя мой сын решил задержаться, — с иронией подумала я. — Если бы он родился в срок, я бы уже выписывалась из роддома. А так…
Последние пару месяцев все наши разговоры с Мариной так или иначе сводились к ее дню рождения.
— Приветик! Как ты? — начинала она бодро. — Только не говори, что уже рожаешь!
— Нет, Мариш, пока тихо, — отвечала я.
— Ох, слава богу! Ты же понимаешь, я так волнуюсь! — щебетала она. Только я никак не могла понять, за кого она волнуется больше — за меня или за свой праздник. — Ты должна быть на моем юбилее! Я даже заказала для тебя специальное кресло, самое удобное, чтобы тебе было комфортно сидеть. И фотограф… он сделает такие красивые кадры, ты с животиком, такая вся цветущая!
Слушая ее, я чувствовала себя не сестрой, а каким-то важным, но капризным аксессуаром на ее празднике. Частью декора. Красивой деталью, которая обязана быть на своем месте в нужный час.
Я встала и медленно побрела на кухню. Солнце едва пробивалось сквозь серые тучи. На столе лежала открытка, которую я приготовила для Марины. Красивая, с тиснением и теплыми словами внутри. Я писала их от всего сердца, потому что, несмотря на ее эгоизм, я любила свою сестру. Мы выросли вместе, делили одну комнату, секреты и мечты. Просто с годами ее мечты стали какими-то глянцевыми, а мои — тихими и домашними.
Зазвонил телефон. На экране высветилось «Маришка». Я взяла трубку.
— Анечка, привет! — ее голос звенел от возбуждения. — Ну что, ты еще два в одном?
— Привет. Да, все по-старому, — вздохнула я.
— Фух, отлегло! — выдохнула она. — Слушай, у меня к тебе просьба. Мама сегодня с утра помогает мне с последними приготовлениями, у нас тут полный завал. Ты не могла бы забрать мой торт из кондитерской? Я все оплатила, чек скину. Просто заехать и забрать. Это по пути к ресторану. Ты же приедешь?
По пути к ресторану… Она говорит так, будто я на девятом месяце беременности порхаю по городу как бабочка.
— Мариш, я не знаю, как буду себя чувствовать к вечеру, — осторожно начала я. — Врачи говорят, что может начаться в любой момент.
— Да ладно тебе! — отмахнулась она. — Ты уже неделю «в любой момент». Один вечер ты точно выдержишь! Это же мой юбилей! Тридцать лет! Такое раз в жизни бывает. Я всем гостям уже сказала, что моя любимая сестренка-пузатик будет. Пожалуйста, не подводи меня. Ради меня.
Ее голос стал умоляющим, почти слезливым. И я, как всегда, сдалась.
— Хорошо, я заберу торт и приеду. Но если что, мы с Максимом уедем раньше, договорились?
— Конечно-конечно! — обрадовалась она. — Спасибо, сестренка! Ты лучшая! Целую!
Она бросила трубку. Я осталась стоять с телефоном в руке, чувствуя, как внутри ворочается неприятный осадок. Ради меня… Не подводи меня… А как же я? Как же мой комфорт, мое самочувствие? Эти вопросы я, как обычно, задала только самой себе.
Вернулся Максим с теплыми булочками, от которых по всей квартире поплыл аромат ванили и сдобы. Он увидел мое расстроенное лицо.
— Что, опять королева звонила? — спросил он, распаковывая пакет.
— Попросила забрать ее торт, — буркнула я.
Максим покачал головой. — Аня, может, хватит? Ты не в том положении, чтобы выполнять ее поручения. Она взрослый человек, у нее есть жених, друзья. Почему именно ты?
— Потому что я ее сестра, — ответила я, хотя самой этот аргумент уже казался слабым. — Ладно, не начинай. Сделаем это и поедем на пару часов. Вручим подарок и домой.
Я откусила булочку. Она была восхитительной. На мгновение я забыла про Марину, про торт и про ее юбилей. Были только мы с Максимом, наша тихая кухня и наш малыш, который мирно спал у меня под сердцем. Может, и правда все обойдется, — подумала я. — Просто у меня гормоны шалят, и я на все реагирую слишком остро. Но где-то в глубине души уже тогда, в то утро, зародилось крошечное, холодное семя подозрения. Я просто еще не знала, в какое уродливое дерево оно прорастет.
День тянулся мучительно долго. Я чувствовала себя огромным неповоротливым дирижаблем. Каждое движение давалось с трудом. Спину ломило, ноги гудели. Я пыталась прилечь, но малыш начинал так активно пинаться, будто играл в футбол моими ребрами. Максим видел мое состояние и несколько раз предлагал позвонить Марине и отказаться от поездки.
— Ань, ну посмотри на себя. Тебе тяжело, — говорил он, подкладывая мне под спину подушку. — Никто тебя не осудит. Она поймет.
Вот именно, что не поймет, — думала я. — Она решит, что я делаю это назло. Что я завидую ее празднику, ее легкости, ее жизни без огромного живота и отекших лодыжек. Мне не хотелось очередного скандала, не хотелось выслушивать от мамы, что я должна быть добрее к сестре. Проще было стиснуть зубы и поехать.
Ближе к пяти часам вечера я начала собираться. Выбрала самое просторное и приличное платье из своего «беременного» гардероба — темно-синее, из мягкого трикотажа. Попыталась накраситься, но отражение в зеркале меня не радовало. Уставшее лицо, темные круги под глазами. Я выглядела не цветущей, как хотела Марина, а измученной.
Тут внизу живота что-то едва ощутимо потянуло. Легкий спазм, похожий на те, что бывали в последние недели. Я замерла, прислушиваясь к себе. Нет, показалось. Тренировочные схватки. Врачи говорили, это нормально. Я сделала глубокий вдох и продолжила собираться.
Мы с Максимом выехали в начале седьмого. Кондитерская, где нужно было забрать торт, находилась на другом конце города. Пробки были ужасными. Я сидела в машине, смотрела на мелькающие огни и чувствовала, как нарастает напряжение. Телефон пиликнул — сообщение от Марины. «Ну вы где? Торт забрали? Гости уже собираются!»
— Мы в пробке, скоро будем, — ответил за меня Максим, бросив быстрый взгляд на экран моего телефона.
Спазм в животе повторился. На этот раз чуть сильнее. Я снова замерла.
— Все в порядке? — спросил Максим, заметив, как я напряглась.
— Да, да, просто малыш толкается, — соврала я. Мне не хотелось его пугать. И не хотелось признаваться самой себе, что, возможно, это начало.
В кондитерской нас уже ждали. Огромная трехъярусная коробка, перевязанная золотой лентой. Максим осторожно водрузил ее на заднее сиденье. Пока мы ехали в ресторан, я смотрела на эту коробку и думала о том, сколько же сил и денег Марина вложила в этот вечер. Каждая деталь была продумана. Цветы, музыка, меню… И в центре всего этого — она, королева бала.
Когда мы наконец добрались до ресторана, праздник был в самом разгаре. Громкая музыка, смех, звон бокалов. На входе нас встретила сама Марина. Она сияла. Ее платье, усыпанное тысячами крошечных блесток, переливалось в свете софитов. Идеальная укладка, профессиональный макияж. Она была похожа на голливудскую звезду.
— Наконец-то! — воскликнула она, целуя меня в щеку. Ее поцелуй был холодным и быстрым. — Вы привезли торт? Отлично! Максим, отнеси его на кухню, скажи шефу, чтобы поставили в холодильник. Анечка, иди сюда!
Она схватила меня за руку и потащила в центр зала, не обращая внимания на то, что я едва переставляю ноги.
— Смотрите все! Моя любимая сестренка приехала! — громко объявила она. — Видите, какая она у меня красавица?
Все захлопали. Я почувствовала, как щеки заливает краска. Мне было неловко и неуютно. Меня выставили на всеобщее обозрение, как редкий экспонат. Марина усадила меня в то самое «специальное» кресло, которое оказалось обычным мягким стулом, и тут же умчалась к другим гостям.
Вернулся Максим. Он принес мне стакан воды и сел рядом.
— Как ты? — спросил он тихо.
— Нормально, — снова соврала я. Живот снова потянуло, на этот раз боль была более отчетливой, долгой. Я вцепилась в подлокотник стула, стараясь дышать ровно. Так, спокойно. Главное, не паниковать. Может, это от нервов.
Весь следующий час я просидела в этом кресле, наблюдая за праздником со стороны. Ко мне подходили какие-то дальние родственники и друзья Марины, задавали дежурные вопросы: «Кого ждете?», «Как назвали?», «Ой, какой большой живот!». Я вежливо улыбалась и отвечала, а сама считала минуты до того момента, когда можно будет уйти.
Спазмы повторялись. Уже через каждые пятнадцать-двадцать минут. Они были терпимыми, но я уже не могла их игнорировать. Я знала, что это оно. Началось.
Я нашла глазами Максима. Он разговаривал с каким-то своим старым знакомым. Я незаметно поманила его рукой. Он тут же подошел.
— Что случилось? Ты бледная какая-то.
— Максим, кажется, началось, — прошептала я. — Схватки. Пока несильные, но регулярные.
Его лицо моментально стало серьезным. — Так, все, мы уезжаем. Немедленно.
— Подожди, — остановила я его. — Надо попрощаться с Мариной. Подарить подарок. Иначе она обидится.
Даже в этот момент я думала о ее чувствах! Какая же я была дура.
Мы нашли Марину у бара. Она весело смеялась в компании подруг.
— Мариша, мы, наверное, поедем, — сказала я как можно спокойнее. — Что-то я неважно себя чувствую.
Ее улыбка тут же погасла. На лице появилось раздражение.
— Как поедете? Уже? Вечер только начался! Еще даже торт не вынесли!
— Марин, я правда плохо себя чувствую. Спина болит, — я не решалась сказать ей правду.
— Ну посиди еще полчасика! — начала канючить она. — Скоро будет самое интересное! Фейерверк! Ну пожалуйста!
— Марина, мы уезжаем, — твердо сказал Максим. Он взял меня за руку. — Ане нехорошо.
Марина смерила его ледяным взглядом, потом посмотрела на меня. В ее глазах не было ни капли сочувствия. Только досада.
— Ладно, — бросила она. — Как хотите. Только настроение мне не портите.
Она развернулась и ушла обратно к подругам, даже не попрощавшись. Я почувствовала, как к горлу подкатил комок. Мы молча дошли до гардероба, и только в машине я дала волю слезам.
— Она даже не спросила, что со мной, — шептала я, пока Максим вел машину в сторону роддома. — Ей было все равно. Важен только ее праздник.
— Я давно тебе это говорил, милая, — тихо ответил он, сжимая мою руку. — Просто ты не хотела верить.
В этот момент схватка накрыла меня с новой силой. Острая, режущая боль заставила меня согнуться пополам. Я поняла, что вечер только начинается. И праздник моей сестры был последним, о чем мне стоило волноваться. Но тогда я еще не знала, что наши пути пересекутся самым уродливым образом в ближайшие несколько часов. Подозрения, которые до этого были лишь смутными уколами совести, теперь превращались в уверенность. Уверенность в том, что для моей сестры не существует никого, кроме нее самой.
Роддом встретил нас ярким светом и запахом чего-то стерильного. Суета, быстрые шаги медсестер, спокойные голоса врачей. Меня быстро оформили и отвели в родильный зал. Максим все время был рядом, держал за руку, дышал вместе со мной. Мир сузился до боли, его голоса и тиканья часов на стене. Каждый спазм был волной, которая накрывала с головой, а потом отступала, давая короткую передышку.
Телефон, который Максим положил на тумбочку, несколько раз вибрировал. Я знала, что это Марина. Наверное, пишет, как весело на ее празднике, — зло подумала я в один из моментов затишья. — Отправляет фотографии торта, который я ей привезла. Эта мысль была такой абсурдной и дикой на фоне того, что происходило со мной, что я почти рассмеялась.
Прошло несколько часов. Мучительных, бесконечных часов. И вот, под утро, когда за окном начало светать, раздался крик моего сына. Мой мир перевернулся. Боль мгновенно ушла, сменившись безграничной нежностью и усталостью. Мне на грудь положили крошечный, сморщенный комочек. Он был идеальным. Наш Лёнечка.
Мы с Максимом плакали, не стесняясь. Это были слезы счастья и облегчения. Все было позади. Впереди — новая жизнь.
Через пару часов, когда нас перевели в послеродовую палату, Максим взял телефон. На экране было пятнадцать пропущенных от Марины и штук двадцать сообщений.
— Что она пишет? — спросила я, не отрывая взгляда от спящего сына.
Максим хмуро листал переписку. — Спрашивает, куда мы пропали. Пишет, что мы испортили ей вынос торта. Что она была звездой вечера, а все обсуждали наш внезапный уход.
Я закрыла глаза. Даже сейчас. Даже после всего.
— Напиши ей, что я родила. Сына. Три шестьсот, пятьдесят два сантиметра. Напиши, что все хорошо.
Максим быстро напечатал сообщение. Ответ пришел почти мгновенно. Телефон пискнул, и Максим зачитал вслух: «Что? Уже? Прямо сегодня? Вы серьезно?»
А потом пришло следующее сообщение. «Я приеду».
Я напряглась. — Не надо. Скажи, что я устала, что хочу спать.
— Аня, она твоя сестра. Теперь уже тетя. Она должна увидеть племянника, — мягко возразил Максим. — Может, вид ребенка растопит ее сердце? Может, она поймет, что была неправа?
Я сомневалась, но спорить не было сил. Я просто кивнула.
Марина приехала ближе к обеду. Она вошла в палату без стука. Я сразу поняла, что что-то не так. Она была не одна. С ней была наша мама. Мама выглядела виноватой и растерянной. А вот Марина… Она была в ярости. Ее лицо было бледным, под глазами залегли тени от бессонной ночи, но глаза горели злым огнем. Она была все в том же блестящем платье, только теперь оно выглядело помятым и каким-то трагичным в унылой обстановке больничной палаты. От нее пахло вчерашними духами и злостью.
Она даже не посмотрела в сторону кювеза, где спал Лёня. Ее взгляд был прикован ко мне.
— Ну что, довольна? — прошипела она, остановившись посреди комнаты.
Я не поняла. — Мариш, ты о чем?
Мама сделала шаг вперед. — Мариночка, не надо…
— Нет, надо! — отрезала она. — Я хочу услышать это от нее.
Она подошла к моей кровати и наклонилась. Я отшатнулась, инстинктивно прикрывая собой пустое место, где только что лежал малыш, которого медсестра унесла на процедуры.
— Ты специально это сделала, да? — ее голос был тихим, но в нем звенела сталь. — Ты же знала, как важен для меня этот день. Мои тридцать лет. Ты не могла подождать еще один день? Всего один!
Я смотрела на нее и не верила своим ушам. Это был какой-то бредовый сон.
— Марина, я не управляю этим процессом! — пролепетала я. — Так получилось…
— Так получилось? — она распрямилась и истерично рассмеялась. Смех был неприятным, резким. — Не ври мне, Аня! Я тебя слишком хорошо знаю! Ты всегда мне завидовала! Всегда! Моей внешности, моим успехам, моим парням! Ты всегда была в тени, и тебе это не нравилось!
— Прекрати! — вмешался Максим, который до этого молча стоял у окна. — Ты в себе? Аня только что родила!
Но Марина его не слышала. Она была полностью поглощена своей обидой.
— И ты решила отомстить! Решила украсть мой день! Самый важный день в моей жизни! Чтобы все говорили не обо мне, а о тебе! Чтобы все поздравляли не меня, а тебя! Чтобы мой юбилей навсегда ассоциировался с рождением твоего… ребенка!
Она запнулась на последнем слове, будто оно было чем-то грязным. И тут она произнесла фразу, которая выжгла клеймо на моей душе. Она посмотрела мне прямо в глаза, и с нескрываемым упреком, полным яда, спросила:
— Ты специально подгадала роды на день моего рождения, чтобы испортить мне весь праздник, не так ли?
В палате повисла звенящая тишина. Было слышно только тиканье настенных часов и мое собственное прерывистое дыхание. Ее слова ударили меня сильнее, чем самая сильная схватка. Это была не просто обида. Это было обвинение. Чудовищное, абсурдное, несправедливое. В этот момент я поняла, что все мои подозрения были лишь верхушкой айсберга. Под ней скрывалась черная, ледяная бездна ее эгоизма.
Я смотрела на сестру. На ее красивое, но искаженное злобой лицо. На ее дорогое платье. И я больше не чувствовала ни любви, ни жалости. Только пустоту. Огромную, выжженную пустоту на том месте, где раньше была моя сестра.
— Уходи, — прошептала я. Голос был чужим, безэмоциональным.
— Что? — переспросила она.
— Вон, — уже тверже сказал Максим, делая шаг к ней.
Мама начала суетиться. — Девочки, ну что вы… Анечка, Мариша не это имела в виду, она просто расстроена…
— Я все правильно сказала! — взвизгнула Марина. — Она все испортила!
— Вон отсюда! — почти закричал Максим. Его лицо побагровело от гнева. Он схватил Марину за локоть и буквально потащил ее к двери. — Ты слышала? Убирайся и чтобы я тебя здесь больше не видел!
Марина вырвалась, бросила на меня последний полный ненависти взгляд и вылетела из палаты, хлопнув дверью. Мама растерянно посмотрела на меня, потом на дверь, пробормотала «Я с ней поговорю» и поспешила за ней.
Я осталась одна в этой тишине. Снова. Максим подошел и сел на край кровати. Он ничего не говорил, просто взял мою руку. А я смотрела в одну точку на белой стене и чувствовала, как по щекам катятся слезы. Но это были не слезы обиды. Это были слезы прощания. Я прощалась со своей сестрой. С той девочкой, с которой мы вместе росли. С той девушкой, которую я любила и всегда оправдывала. Ее больше не было. На ее месте была чужая, злая женщина, для которой блеск ее платья был важнее крика новорожденного племянника.
В тот день умерла часть меня. Но в то же время что-то новое родилось. Не только мой сын. Родилась я сама — без иллюзий и без болезненной привязанности к человеку, который никогда меня по-настоящему не любил.
На следующий день позвонил отец. Я не хотела брать трубку, но Максим настоял. Голос у папы был уставшим.
— Дочка, прости, — сказал он без предисловий. — Прости нас с матерью.
— За что? — безразлично спросила я.
— За Марину. Это мы ее такой сделали. Мы всегда ей все прощали, всегда ставили ее на пьедестал. Она была старшей, яркой, а ты — тихой и удобной. Мы думали, она перерастет, повзрослеет… А мы только поощряли ее эгоизм. Вчерашний случай… он просто открыл нам глаза. То, что она сказала тебе… этому нет оправдания.
Его слова были как бальзам на рану. Это было первое признание. Но боль от этого не стала меньше.
А потом был еще один поворот. Через пару дней мне в соцсети написала наша двоюродная сестра Лена. Она тоже была на том юбилее. «Аня, привет! Поздравляю с рождением сыночка! Это такое счастье! Не слушай Марину, она совсем с катушек слетела. Ты не поверишь, но когда вы уехали, она устроила истерику, что вы украли ее «момент славы». А потом, уже после твоего сообщения о родах, она жаловалась подругам, что ты специально назло ей это сделала. Но знаешь, что самое смешное? Никто ее не поддержал. Все были в шоке от ее поведения. Ее жених, Игорь, пытался ее успокоить, а она и на него наорала. Кажется, они сильно поссорились».
Эта новость не принесла мне радости. Только горькое удовлетворение. Мир, который Марина так тщательно выстраивала вокруг себя, начал трещать по швам. Ее идеальный праздник превратился в фарс, который показал всем ее истинное лицо.
Марина больше не звонила. Мама несколько раз пыталась начать разговор о примирении, но я мягко, но твердо ее пресекала. «Мам, не надо. Сейчас не время». Она вздыхала и замолкала. Я знала, что ей тяжело разрываться между двумя дочерьми, но я не могла переступить через себя. Не после тех слов, сказанных в больничной палате.
Я с головой ушла в заботы о сыне. Бессонные ночи, кормления, прогулки. Лёнечка заполнил собой всю мою жизнь, вытеснив из нее боль и обиду. Я смотрела на его крошечное личико, на то, как он смешно морщит нос во сне, и понимала, что вот оно — настоящее, неподдельное счастье. Оно не зависит от платьев, ресторанов и количества гостей. Оно тихое, теплое и пахнет молоком.
Прошло несколько месяцев. Однажды вечером, уложив сына спать, я сидела на кухне и пила чай. За окном падал снег. В телефоне я случайно открыла страницу Марины в социальной сети. Она выложила новые фотографии. Снова яркая, улыбающаяся, в окружении подруг. Но что-то изменилось. На фотографиях больше не было Игоря, ее жениха. И в глазах, несмотря на улыбку, была какая-то пустота. Та самая пустота, что поселилась в моей душе после ее визита в роддом.
Я смотрела на ее глянцевую жизнь и ничего не чувствовала. Ни зависти, ни злости, ни сожаления. Ничего. Как будто я смотрю на жизнь совершенно постороннего человека. Я закрыла ее страницу и заблокировала ее номер. Не из злости, а просто потому, что в моей новой жизни для нее больше не было места. Мой мир стал меньше, но гораздо уютнее. В нем был мой сын, мой любимый муж, мое маленькое, но настоящее счастье. И этот мир я буду защищать. От всех, даже от собственной сестры.