Ольга пришла домой в половине одиннадцатого, с таким видом, будто её только что выгнали из шахты после трёхсменки. Впрочем, так оно и было — только шахта называлась «кафе при торговом центре», где она подрабатывала официанткой после основной работы в бухгалтерии. Сумка тяжёлая, ноги гудят, в желудке пустота, а в голове звенит от того, что с утра выпила лишь две чашки растворимого и сухарь на бегу.
А дома, как обычно, телевизор орёт на всю квартиру: какой-то боевик девяностых, где мужики в кожанках стреляют друг в друга так часто, будто патроны им бесплатно раздают. Андрей сидит на диване, развалившись как пельмень, и с видом великомученика листает телефон.
— Ты чего так поздно? — лениво бросил он, даже не повернув головы.
— А я, знаешь ли, с работы. С второй. — Ольга стянула кроссовки, и носки моментально прилипли к полу. Мыть полы было некому: муж «уставал» от сложной жизни безработного курьера.
— Ага. — Андрей почесал пузо. — Мать звонила.
Тон такой, будто сейчас объявит о теракте.
— Ну? — Ольга присела на край стула, снимая с себя куртку.
— У Пашки опять неприятности. Его там… ну, с долгами. Короче, мать просила, чтоб ты завтра перевела десятку.
Ольга засмеялась. Громко, сухо, даже слегка истерично.
— Ах вот оно что. Значит, я пашу по пятнадцать часов, чтоб твой тридцатипятилетний балбес снова откупился от коллекторов? Отличный план.
— Ты не передёргивай, — Андрей наконец оторвался от телефона. — Это семья.
— Семья — это я и ты. Ну и мама моя. Всё! А твой братец пусть наконец сам со своей жизнью разбирается.
Андрей нахмурился, прищурился, но дальше спорить не стал. Слишком уж хорошо знал этот тон.
Телефон в кармане запищал: сообщение от мамы. «Олечка, извини, что поздно пишу. Таблетки заканчиваются. Может, получится завтра купить? Не торопись, я ещё протяну, если денег нет».
И вот тут у Ольги внутри что-то переклинило.
«Моей маме помогу хоть завтра, а свекрови — ни копейки!» — подумала она вслух. И сама удивилась, что сказала это открыто, а не мысленно, как обычно.
Андрей тут же вскинулся:
— Ты чего такое несёшь? Мама тебе что, чужая?
— Твоя мама — мне не родня. А моя — кровь родная. Вот и делай выводы.
Воздух между ними сразу стал густым, липким. Андрей отвернулся к телевизору, но подбородок у него дрожал.
Через три дня грянула буря.
Суббота, утро. Ольга наконец позволила себе поспать до девяти, но радость была недолгой: звонок в дверь, и в прихожей раздался тяжёлый голос, знакомый до тошноты:
— Андрюша, открой, это я.
Галина Ивановна вошла, как хозяйка. Пальто с меховым воротником, волосы уложены, от неё пахло дорогим парфюмом, будто она не в соседнем доме живёт, а на Рублёвке.
— Олечка, здравствуй, — сказала она, осматривая кухню, как ревизор. — Ты тут хоть убираешь?
— Убираю, когда время есть. — Ольга сжала зубы.
— Ну-ну. Я по делу. — Галина Ивановна присела за стол, положив сумочку так, чтобы логотип был на виду. — Ты ведь знаешь, у Павла опять неприятности. Люди серьёзные, шутить не будут. Надо помочь.
— Мы уже обсуждали, — Ольга сухо налила себе чай. — Моих денег он не увидит.
— Оля! — свекровь воздела руки к потолку. — Ты же взрослая женщина. Ты понимаешь, что семья — это святое? Вот я ради сына на всё пошла бы!
— Ну так идите. Ради своего сына. А я ради своей мамы.
В этот момент Андрей, сидевший рядом, как обычно молчал. Только крутил вилку в руках.
— Ты, Андрей, молчишь? — Галина Ивановна прищурилась. — Она тут твоего брата в грязь втоптала, а ты сидишь?
Андрей опустил глаза:
— Ма, я говорил, что у нас сейчас туго.
— Туго! — вскипела мать. — У твоей жены на новые сапоги деньги есть, а на помощь брату — нет?
— Это мои сапоги за прошлый год! — Ольга резко поднялась. — Я их купила сама, на свои, ясно?
Галина Ивановна ударила ладонью по столу:
— Ты вообще кто такая, чтоб решать? Ты в этот дом замуж вышла — будь добра подчиняться.
Ольга почувствовала, как в груди начинает дрожать горячая злость. Слова сами вырвались наружу:
— Это мой дом. Я работаю, я плачу за всё. Андрей сидит без работы, а вы меня учите жизни. Да вы что, издеваетесь?
Молчание. Даже телевизор в комнате стих — будто специально, чтоб подчеркнуть момент.
Галина Ивановна встала, поправила воротник и процедила:
— Значит, вот так. Значит, ты нас выставляешь. Запомни, Оля: так просто тебе это с рук не сойдёт.
Она хлопнула дверью так, что в прихожей осыпалась пыль с верхней полки.
Андрей сидел каменным, и только через минуту пробормотал:
— Зачем ты так резко?
— Потому что иначе до тебя не дойдёт. — Ольга смотрела на него и понимала: сейчас трещина пошла глубже. Очень глубоко.
На следующий день утро началось с тишины. Такой, что даже часы на кухне тикали подозрительно громко. Ольга встала пораньше — суббота, можно было хотя бы спокойно сварить кашу и выпить кофе. Но аппетита не было. Сидела, крутила ложку в руках, слушала, как Андрей возится в комнате.
Он вышел в майке и спортивных штанах, глаза красные, как будто не спал.
— Мамка вчера всю ночь мне звонила, — с ходу заявил он. — Ты зря так с ней.
— Ага. Я зря. А то, что она из меня дойную корову делает, — это нормально?
Андрей посмотрел в окно, как будто там был ответ. Но за окном — обычный двор, старые «Жигули» под окнами и соседка с овчаркой.
— Пашке реально угрожают, — сказал он после паузы. — Ему там такие люди звонили…
— Твои «такие люди» уже десять лет звонят, — отрезала Ольга. — Ты заметил, что у него угрозы всегда начинаются ровно тогда, когда у нас аванс?
— Ты злая. — Андрей вскинул брови. — Ты раньше другой была. Доброй.
— Я устала. — Ольга встала, поставила кружку в раковину. — Я не обязана кормить твою семью.
Сказала — и сама удивилась, как громко прозвучало.
Вечером грянул второй акт. В дверь позвонили так настойчиво, что Ольга сразу поняла: гости нежданные.
На пороге стоял Павел собственной персоной. В мятой куртке, с опухшим лицом, перегаром за версту. За ним — Галина Ивановна, строгая, как следователь.
— Вот, — сказала она торжественно, — посмотри на брата. Это твоя работа!
— Здрасьте, — промямлил Павел, опуская глаза.
— Проходите, — Андрей заторопился, будто радостный мальчишка. — Оль, ну давай хоть выслушаем.
Ольга скрестила руки.
— Сначала проветрите, а то у меня вонять начнёт так же.
Павел обиженно хмыкнул, но вошёл. Галина Ивановна сразу уселась на стул и начала:
— У Паши большие неприятности. Нужно срочно тридцать тысяч. Завтра край.
— Отлично, — Ольга подняла брови. — У меня как раз зарплата двадцать пять. Хотите, я их все отдам? А маме своей скажу: извини, мам, у меня твоя жизнь дешевле похмелья брата мужа.
Галина Ивановна ахнула.
— Ты что несёшь? Это твоя семья!
— Нет, — Ольга стукнула кулаком по столу. — Моя семья — это мама, которой завтра нужны лекарства. Всё.
Андрей встал между ними, словно судья:
— Хватит! Оль, ну нельзя же так. Это мой брат!
— Тогда помогай ему сам, — Ольга склонила голову. — Найди работу, продай что-нибудь. Но я — всё.
Молчание. Павел возился с телефоном, будто его это вообще не касается.
И тут свекровь взорвалась:
— Да ты неблагодарная! Я тебя в семью пустила, а ты нас предаёшь! Думаешь, твоя мать лучше? Она инвалид, и что? Мы же её тоже тянем!
Ольга вскочила.
— Ага! Вы её тянете? Да вы её ни разу даже не проведали!
Она сорвалась на крик. Голос дрожал, руки тряслись.
— Хватит! Я больше не дам ни копейки!
Галина Ивановна тоже вскочила, лицо перекосило:
— Так и знала! Ты всё разрушишь! Ты моего сына против семьи настраиваешь!
Она шагнула к Ольге, замахнулась рукой. Андрей рванулся, схватил мать за запястье.
— Ма! Ну хватит!
Но было поздно. Ссора перешла в физику: Павел задел стул, стул грохнулся, кружка разлетелась на куски. В квартире стоял звон, крики, запах перегара и кофе.
Ольга метнулась в комнату, достала сумку, кошелёк, телефон. Вышла на кухню и положила деньги на стол.
— Вот. Двадцать тысяч. Но не вам.
Она достала телефон, набрала маме перевод.
— Всё. У мамы завтра будут лекарства. А вы хоть в петлю полезьте, мне всё равно.
И пошла в коридор.
Андрей бросился за ней:
— Оль, стой! Ты чего?!
— Я чего? — Она обернулась, глаза горели. — Я впервые за десять лет сделала то, что должна была.
Хлопнула дверью так, что на лестничной клетке отозвалось эхом.
Вечер она провела у матери. Та лежала в своей двушке на старом диване, укрытая пледом, и тихо улыбалась.
— Олечка, ты зря так нервничаешь, — сказала мама. — Я как-нибудь обойдусь без этих таблеток.
— Мам, не говори ерунды, — Ольга присела рядом и крепко сжала её ладонь. — Больше не обойдёшься. Теперь я за тебя.
И в этот момент она впервые за долгое время почувствовала странное — будто камень с плеч свалился. Но тут же стало страшно: она понимала, что назад дороги уже нет.
Поздно ночью позвонил Андрей. Голос сиплый, злой:
— Ты устроила цирк. Мама в слезах, Пашка чуть не повесился. Ты довольна?
— Я довольна, что мама завтра получит лекарства. А твои пусть хоть треснут.
Пауза. Тяжёлая, как бетонная плита.
— Значит, так? — спросил он тихо.
— Так. — Ольга сказала твёрдо. — Или ты со мной, или с ними. Выбирай.
Он не ответил. Только гудки пошли.
Ольга проснулась от звонка в дверь. Часы показывали половину седьмого утра. Сначала подумала — курьер какой-нибудь перепутал адрес. Но за дверью — голоса. Сначала мужской, потом женский. Узнала моментально: Андрей и его мать.
Открыла, не раздумывая. Андрей стоял с красными глазами, в джинсах и куртке, словно ночевал не дома. За его плечом — Галина Ивановна, вся в боевом параде: волосы уложены, губы накрашены, подбородок гордо поднят. И сзади, как тень, Павел, мнётся, но держится ближе к матери.
— Нам надо поговорить, — заявил Андрей и сразу протиснулся внутрь.
Ольга не двигалась.
— О чём?
— О семье, — влезла свекровь. — Ты, видно, не поняла, где твое место.
Ольга закрыла за ними дверь и встала напротив, скрестив руки.
— Давайте. Я слушаю.
Андрей нервно заёрзал.
— Оль, ну… Ты перегнула. Мама права. Это же мой брат, моя семья. Ты не можешь так жёстко. Надо жить по-человечески.
— По-человечески — это когда мужик работает, а не сидит на шее у жены. — Голос у Ольги звучал спокойно, но в нём звенела сталь. — По-человечески — это когда невестка не кормит взрослого лоботряса.
Галина Ивановна села за стол, как судья на процессе.
— Я скажу прямо. Либо ты помогаешь нашему Павлуше, либо собирай свои вещи и уходи.
Ольга рассмеялась. Сухо, в лицо.
— Я? Уходить? Из своей квартиры?
— Ты забыла, — свекровь прищурилась, — что Андрей здесь прописан.
— Прописка не даёт права собственности, — мгновенно парировала Ольга. — А квартира моя. Куплена до брака. Документы вон, в шкафу лежат. Хотите — достану.
В комнате повисла тяжёлая тишина. Павел переступил с ноги на ногу. Андрей покраснел.
— Ты… — начал он и осёкся.
— Что? — Ольга шагнула к нему ближе. — Ты серьёзно готов выгнать меня из моей квартиры ради своей мамаши и брата-алкаша?
Андрей открыл рот, но сказать ничего не смог.
Ольга резко толкнула стул так, что тот со скрипом отлетел к стене.
— Всё. Хватит. Вы меня приперли к стене — а я не уйду. Я здесь хозяйка. И точка.
Галина Ивановна вскочила, замахнулась, но Ольга схватила её руку и оттолкнула так, что та едва не упала на диван.
— Ещё раз попробуете руку поднять — заявление в полицию.
Павел потянул мать к выходу.
— Ма, пошли… ну их…
Андрей остался стоять. Смотрел то на мать, то на жену. Как загнанный зверь.
— Андрей, — сказала Ольга твёрдо, — или ты остаёшься со мной и начинаешь жить по правилам, или иди с ними. Но дверь для вас закрыта. Навсегда.
Он стоял ещё минуту, потом сжал губы и вышел вслед за матерью.
Ольга закрыла дверь, прислонилась к ней спиной. Сердце колотилось, но внутри было тихо. Настолько тихо, что даже тиканье часов стало мягким.
И она поняла: наконец-то выбрала себя.
Конец.