Душный волгоградский вечер навалился на город серой, ватной пеленой. Лето, которое должно было звенеть цикадами и пахнуть раскалённым асфальтом, замерло в безветренной тоске под низкими, брюхатыми тучами. В квартире Вероники на седьмом этаже типовой панельки на улице Рокоссовского гудел старенький кондиционер, гоняя по кругу воздух с привкусом пыли и увядающей герани на подоконнике. Ей было пятьдесят три, и это пасмурное лето казалось точным отражением её собственной жизни: вроде бы самый расцвет, а радости нет, только глухая, тягучая усталость.
Вероника сидела в своём любимом кресле, том самом, что они с Валерой покупали ещё в начале двухтысячных, и механически перебирала нитки мулине. Рукоделие было её спасением, её медитацией. Перед ней на пяльцах расцветал сложный узор — стилизованный вид на Волгу с ротондой на набережной. Сотни крошечных крестиков, каждый на своём месте, создавали упорядоченную, гармоничную картину мира. Это успокаивало. В отличие от её работы. Главный бухгалтер крупного агрохолдинга — это не просто цифры в столбик складывать. Это постоянные проверки, оптимизация налогов на грани фола, вечно недовольные акционеры и хитрые схемы дочерних предприятий, которые нужно было распутывать, как клубок спутанных ниток. Она умела видеть то, что другие пытались скрыть. Ирония судьбы заключалась в том, что в собственной жизни она десятилетиями не замечала очевидного.
На журнальном столике рядом с коробкой мулине лежала стопка почты. Она разбирала её без особого интереса: квитанции за коммуналку, рекламный буклет мебельного магазина, письмо из налоговой… И один конверт, который выбивался из общего ряда. Плотная белая бумага, строгий логотип страховой компании «Гарант-Резерв». Она не имела с ними никаких дел. Вероника отложила пяльцы, тонкая иголка блеснула в свете торшера. Внутри конверта оказалось официальное уведомление.
Сухой канцелярский язык сообщал, что по договору страхования жизни № 78-…-04 на имя Вероники Павловны Кравцовой (её девичья фамилия, которую она вернула после развода) образовалась задолженность по уплате очередного взноса. В случае непогашения в течение тридцати дней договор будет расторгнут. Вероника перечитала дважды, потом трижды. Кравцова. Её дата рождения. Её паспортные данные, указанные в приложении. Страхователь — Валерий Игоревич Симонов. Её бывший муж. Выгодоприобретатель в случае наступления страхового случая (смерть застрахованного лица) — он же. Сумма страхового покрытия заставила воздух в лёгких застыть. Пятнадцать миллионов рублей.
Договор был заключён восемь лет назад, за два года до их развода.
Руки мелко задрожали. Она положила письмо на стол и снова взялась за вышивку, но пальцы не слушались. Иголка несколько раз уколола подушечку большого пальца, оставляя крошечные алые точки. Пятнадцать миллионов. Цена её жизни по версии Валеры. Он не просто ждал, когда она выдохнется, он оценил её уход в конкретной, хрустящей сумме. Все эти годы, каждый квартал, он аккуратно платил взносы. Инвестировал. Ждал дивидендов. А сейчас, видимо, деньги кончились, и его «актив» оказался под угрозой.
Память, которую она так старательно укладывала в ровные, аккуратные стопки, как архивные папки, рассыпалась, затопив душную комнату призраками прошлого.
Они познакомились на дне рождения общей знакомой. Валерий, высокий, с модной тогда лёгкой небритостью и горящими глазами, говорил о перспективах. Волгоград начала девяностых был городом возможностей для тех, у кого была хватка. Он сыпал терминами: «фьючерсы», «бартерные схемы», «логистические цепочки». Вероника, тогда ещё молодая, но уже дотошная бухгалтер в маленьком НИИ, слушала, затаив дыхание. Он казался ей человеком из другого, большого мира. А она ему, видимо, показалась надёжным тылом. «С таким бухгалтером, как ты, Верочка, мы горы свернём!» — говорил он ей на третьем свидании, глядя на огни ночного города с Мамаева кургана.
Они поженились быстро. Он действительно пытался «свернуть горы». Сначала торговля турецким трикотажем, потом попытка открыть цех по производству тротуарной плитки, потом мутная схема с поставками ГСМ для фермеров. Каждый проект начинался с фанфар и больших надежд, а заканчивался долгами и поиском виноватых. Виноваты были все: «братки», которые «наехали», нечестные партнёры, продажные чиновники, мировой экономический кризис. Все, кроме него.
А Вероника работала. Она ушла из НИИ, устроилась в коммерческую фирму, потом в другую, покрупнее. Её ценили за въедливость, за умение находить копейку там, где другие теряли тысячи. Её зарплата стала основным, а потом и единственным источником дохода семьи. Она тянула на себе ипотеку за эту трёшку, кредиты на его «бизнес-проекты», оплачивала отдых в Анапе, потому что «людям надо показывать, шо у нас всё в порядке».
Его риторика менялась медленно, почти незаметно. Сначала он восхищался её трудолюбием. «Моя пчёлка, моя умница». Потом в этом восхищении появилась нотка снисходительности. «Ну, давай, поработай, у тебя это хорошо получается». А затем — откровенное требование. «Мне нужны деньги на новый проект. Ты же главный бухгалтер, придумай что-нибудь. Какой-нибудь кредит возьми на себя, тебе-то точно дадут».
Она стала ломовой лошадью, запряжённой в красивую, но пустую телегу его амбиций. Вечерами он рассказывал ей, как они купят дом на берегу Волги, когда его «тема выстрелит». А она, смертельно уставшая после сведения годового баланса, молча кивала, думая лишь о том, как завтра встать в шесть утра. Он умело изолировал её от подруг («они тебе завидуют»), от её сестры Наташки («эта твоя Наталья — прожжённая стерва, только и думает, как нас рассорить»). Он создал вокруг неё вакуум, в котором единственным источником оценки, мнений и желаний был он сам.
Особенно ярко вспомнился один вечер. Ей тогда удалось провернуть почти невозможное — вернуть предприятию огромную сумму переплаченного НДС. Это была титаническая работа: месяцы в архивах, суды, споры с налоговиками. Ей выписали колоссальную премию, почти шесть её окладов. Она пришла домой, светясь от гордости, мечтая просто посидеть в тишине, выпить бокал вина и почувствовать себя победительницей.
Валерий встретил её в коридоре. Он не спросил, как прошёл день. Он выхватил у неё из рук сумку, заглянул внутрь, увидел конверт с деньгами. Его глаза загорелись тем самым хищным огнём, что и при их знакомстве.
«Отлично! Верочка, ты просто волшебница! Я как раз присмотрел новый Pajero. Старая «Нива» — это уже не уровень. Нам нужно соответствовать».
В тот момент что-то внутри неё оборвалось. Не было радости за неё, не было гордости. Была только оценка её добычи. Она была не женой, не любимой женщиной, а золотоносной жилой, которую нужно разрабатывать.
«Валера, я устала», — тихо сказала она.
«Все устают, — отмахнулся он, уже пересчитывая купюры. — Отдохнёшь на пенсии. А пока надо крутиться».
Она смотрела на его сосредоточенное лицо, на быстро двигающиеся пальцы, и впервые увидела его по-настоящему. Не мечтателя, не непризнанного гения, а паразита. Красивого, обаятельного, но паразита. Метафора «выжатого лимона», которую она часто слышала от коллег, вдруг стала для неё физически ощутимой. Она почувствовала себя сухой, пустой оболочкой, из которой высосали все соки.
Развод был грязным. Он требовал половину квартиры, купленной на её деньги. Он кричал, что посвятил ей лучшие годы жизни, отказавшись от «блестящих перспектив в Москве» ради их семьи. Он апеллировал к общим воспоминаниям, пытался давить на жалость, потом угрожал. Его коронная фраза, брошенная в пылу спора, до сих пор звенела в ушах: «Надо было разводиться раньше, пока было, шо делить! А сейчас ты всё под себя подгребла!»
Именно тогда на помощь пришла её младшая сестра Наталья. Ворвалась, как свежий ветер в затхлую комнату. «Вероника, ты с ума сошла? Он же тебя сожрёт и косточек не оставит! Ты — главный бухгалтер, ты его схемы на раз щёлкать должна, а сидишь, как овца!» Наташка нашла хорошего адвоката, помогла собрать все документы, чеки, выписки, подтверждающие, что все крупные покупки и платежи по ипотеке шли с её счетов. Она была рядом на каждом заседании суда, держала её за руку, когда Валерий произносил очередную лживую тираду.
Вероника отстояла квартиру. Он ушёл, забрав машину и оставив после себя ощущение выжженной земли. Первое время было невыносимо тихо. Потом тишина стала комфортной. Она сменила фамилию на девичью, сделала ремонт, выкинула всю старую мебель, кроме этого кресла — оно было слишком удобным. Она снова начала общаться с подругами. Завела кота. И начала вышивать.
И вот теперь, спустя два года почти спокойной жизни, этот конверт. Эта страховка. Это было не просто финансовой махинацией. Это было квинтэссенцией его отношения к ней. Он не просто жил за её счёт. Он сделал ставку на её смерть. Пока она вкалывала, сводя балансы и оптимизируя чужие расходы, он хладнокровно просчитывал рентабельность её кончины.
Гнев, холодный и острый, как её иголка, пронзил Веронику. Меланхолия испарилась, уступив место ледяной решимости. Она нашла в телефоне его номер. Он не менялся годами. Пальцы больше не дрожали.
— Слушаю, — ответил его голос, ставший с годами чуть глуше, но всё с теми же бархатными, обволакивающими нотками.
— Валера, это Вероника.
На том конце провода возникла короткая пауза.
— Верочка? Какая неожиданность. Что-то случилось? С мамой твоей всё в порядке?
Эта фальшивая забота, этот отработанный приём «я-беспокоюсь-о-твоих-близких» вызвал у неё лишь горькую усмешку.
— С мамой всё в порядке. Нам нужно встретиться. Сегодня.
— Прямо сегодня? Уже поздно, Верунь… Может, завтра? У меня как раз намечается одна очень интересная встреча, можем после неё…
— Нет, Валера. Сегодня. Через час. В «Волго-Дон» на набережной.
Она выбрала это место не случайно. Нейтральная территория, много людей. И вид на Волгу, которую она сейчас вышивала.
— Но… — начал было он.
— Через час. Или я приеду к тебе домой. Адрес твоей новой пассии я знаю.
Она повесила трубку, не дожидаясь ответа. Она знала, что он придёт. Любопытство и страх — две самые сильные его движущие силы.
Летняя веранда кафе была почти пуста. Пасмурная погода распугала большинство посетителей. Мутная, тяжёлая вода Волги лениво плескалась о гранит набережной. Вероника заказала себе зелёный чай и смотрела на проплывающую мимо баржу. Она была спокойна. Это было спокойствие аудитора, нашедшего ключевую несостыковку в отчёте, за которой скрывается крупное хищение. Теперь оставалось только грамотно провести допрос.
Он появился ровно через час. Похудевший, с сединой на висках, но в дорогом костюме, который, впрочем, сидел на нём слегка мешковато. Он всегда умел пускать пыль в глаза.
— Верочка, выглядишь потрясающе, — начал он с порога, изображая радушную улыбку. — Развод тебе явно на пользу пошёл.
Он сел напротив, бросив на стол ключи от машины с брелоком известной немецкой марки. Представление началось.
— Не будем тратить время на комплименты, Валера.
Она достала из сумочки конверт и положила его на стол.
Он взглянул на логотип «Гарант-Резерв», и его лицо на мгновение застыло. Улыбка сползла, оставив лишь напряжённую маску.
— Что это? — спросил он слишком будничным тоном.
— Уведомление о задолженности. По договору страхования моей жизни. С тобой в качестве выгодоприобретателя. Пятнадцать миллионов. Неплохая инвестиция.
Он взял конверт, медленно вытащил бумагу, пробежал глазами. Она видела, как дёрнулся кадык на его шее.
— А, это… — он картинно махнул рукой, пытаясь вернуть себе самообладание. — Старая история. Я и забыл про неё. Мы же это делали, когда вместе были. Для нашей безопасности. Ну, знаешь, как бывает, мало ли что. Я хотел, чтобы ты была защищена.
Ложь была настолько топорной, что Веронике стало почти смешно.
— Защищена? Валера, выгодоприобретатель — ты. В случае моей смерти деньги получил бы ты. Как это меня защищает?
— Ну… — он запнулся, ища правдоподобную версию. — Я бы позаботился о твоей маме! О сестре! Ты же знаешь, я всегда о них пёкся. Это был наш семейный резервный фонд! Я просто… по привычке продолжал платить. Стабильность, понимаешь?
Он смотрел на неё честными, полными обиды глазами. Великий актёр погорелого театра. Но она больше не была его зрителем.
— Резервный фонд? Валера, перестань. Я всю жизнь работаю с финансами. Давай называть вещи своими именами. Это был актив. Твой личный актив с отложенной доходностью. Ты заключил договор за моей спиной, используя копии моих документов, которые хранились у нас дома. Ты восемь лет исправно платил взносы, ожидая, когда твой «проект» окупится. Я правильно понимаю бизнес-модель?
Её голос звучал ровно, безэмоционально. Она говорила с ним так же, как говорила с проштрафившимися директорами филиалов на совещаниях.
Он побледнел.
— Вероника, ты говоришь ужасные вещи! Как ты можешь так думать? Я любил тебя!
— Любил? — она усмехнулась. — Когда ты в последний раз спрашивал, как я себя чувствую, не потому, что тебе нужны были деньги? Когда ты принёс мне чашку чая, когда я до полуночи сидела над отчётом? Когда ты просто обнял меня, потому что видел, что я валюсь с ног от усталости? Твоя «любовь» всегда имела денежный эквивалент. Сначала моя зарплата, потом премия, потом квартира. А потом ты решил сыграть по-крупному. Ставка на мою жизнь. Очень дальновидно.
Он молчал, глядя в стол. Вся его напускная уверенность испарилась. Перед ней сидел не успешный бизнесмен, а потрёпанный, растерянный мужчина средних лет.
— У меня были трудности, — глухо произнёс он. — Этот бизнес… он всё высасывает. Я думал, это просто… ну, как подушка безопасности. Я не желал тебе зла, честно.
«Подушка безопасности». Какая ирония.
— Завтра я еду в офис этой компании, — так же спокойно продолжила Вероника. — Я пишу заявление о расторжении договора как застрахованное лицо. И, возможно, ещё одно заявление. В полицию. О мошенничестве и использовании моих персональных данных. У меня хороший юрист. Сестра нашла. Помнишь Наташку? Она тебе привет передавала.
Он вскинул на неё испуганный взгляд.
— Зачем? Вероника, не надо! Зачем тебе это? Договор и так расторгнут, если не платить…
— Потому что я так хочу. Потому что двадцать лет я жила по твоим правилам. Подчинялась твоим «надо». «Надо» купить машину, «надо» соответствовать уровню, «надо» терпеть. Теперь всё будет так, как «надо» мне. А мне надо, чтобы в моей жизни не осталось ни одной твоей финансовой схемы. Ни одного твоего «резервного фонда».
Она встала, оставив на столе недопитый чай.
— У меня всё, Валера. Больше не звони мне. Никогда.
Она развернулась и пошла к выходу с веранды, не оборачиваясь. Она чувствовала его взгляд спиной — растерянный, злой, униженный. И впервые за долгие годы ей было абсолютно всё равно, что он чувствует.
Дома её ждала тишина, кот и незаконченная вышивка. Вероника налила себе бокал красного сухого вина, которое ей недавно посоветовал Александр, начальник смежного отдела. Приятный, немногословный и удивительно тактичный вдовец, с которым они иногда вместе обедали. Он никогда не спрашивал про её зарплату, но всегда интересовался, не устала ли она.
Она села в кресло, включила торшер. Жёлтый свет выхватил из полумрака яркие нитки и сложный узор на пяльцах. Она посмотрела на ротонду, на плавный изгиб волжского берега. Всё было на своих местах. Каждый крестик, каждая ниточка. Она взяла иголку. Палец, уколотый несколько часов назад, почти не болел. Она сделала один стежок, потом другой. Ровный, уверенный, точный. Она больше не пыталась собрать рассыпавшийся мир. Она создавала новый. Свой собственный. И в этом мире цена ей была известна, и она не измерялась в рублях.