– Ну что, Наташ, когда на смотрины поедем? – Голос Лидии в телефонной трубке был бодрым и деловитым, будто они обсуждали покупку картошки на рынке, а не судьбу квартиры, в которой Наталья выросла.
Наталья посмотрела в окно. Июльский вечер в Рязани тонул в затяжном, нудном дожде. Капли барабанили по карнизу с монотонностью метронома, отсчитывающего тягучие, тревожные секунды. В комнате пахло влагой и остывшим чаем. Денис, ее гражданский муж, развалился на диване, поглощенный футболом. Он лишь мельком глянул на нее и снова уткнулся в экран, где зеленые фигурки бессмысленно метались по полю.
– Какие смотрины, Лида? – Наталья прижала трубку плечом, помешивая ложечкой в чашке. Сахар давно растворился. – Я только вчера документы получила. Там прибраться надо, все перебрать…
– Ой, да что там перебирать! – отмахнулась золовка. – Старье одно. Я уже с риелтором толковым созвонилась, говорит, однушки в центре сейчас в цене. Особенно если с историей. Кремль рядом, опять же. Главное – вид не на помойку. У вас же во двор окна? Отлично! Мы с Дениской уже прикинули, продадим по-быстрому, пока рынок не просел. Моему Витьке на первый взнос по ипотеке как раз хватит, а вам с братом на круиз какой-нибудь останется. Отдохнете по-человечески.
Наталья замерла. «Мы с Дениской уже прикинули». Эта фраза ударила под дых сильнее, чем новость о самом наследстве, свалившемся на нее после ухода мамы. Они уже все решили. За нее. Словно она, Наталья Петровна, шестидесятидвухлетний ведущий экономист оборонного завода, была не субъектом, а объектом в этом уравнении. Пустым местом.
– Лида, я пока не думала о продаже, – сказала она так тихо, что сама едва расслышала свой голос за шумом дождя и ревом комментатора из телевизора.
– А чего тут думать? – искренне изумилась Лидия. – Деньги лежат, считай, под ногами. Мертвый капитал! Ты же экономист, Наташ, сама понимать должна. Все, давай, я тебе завтра звякну, договоримся. Целую!
Короткие гудки. Наталья опустила руку с телефоном. В комнате стало оглушительно тихо, если не считать бубнежа телевизора. Денис, почувствовав, что разговор окончен, повернул голову.
– Что там Лидка? Опять со своими идеями?
– Вашими идеями, Денис, – поправила Наталья, ставя чашку на стол. – Вы, оказывается, уже все прикинули. Продажу квартиры. Круиз.
Денис поморщился, будто ему предложили лимон. – Ну, Наташ, не начинай. А что с ней делать? Пыль глотать? У нас своя есть. А так – живые деньги. Лидка права, Витьке помочь надо, племянник все-таки. И нам бы не помешало. Ты же знаешь, на даче крышу перекрывать, теплицу новую ставить…
Дача. Ее отдушина. Шесть соток земли за городом, где она забывала про сводки, отчеты и дебет с кредитом. Где ее миром правили не цифры, а циклы роста и увядания. Где она разговаривала со своими пионами и любовно подвязывала плетистые розы. Именно ради будущего урожая, ради возможности возиться в земле она и терпела многое в своей жизни. И сейчас он смел козырять этой дачей, ее святилищем, чтобы продать дом ее детства.
– На теплицу я и так отложила, – ровно ответила она. – Из премиальных.
– Ну вот, вечно ты… – Денис махнул рукой и снова отвернулся к экрану. – Делай как знаешь. Только потом не жалуйся, что денег нет.
Конфликт, еще не успев разгореться, был потушен его равнодушием. Наталья осталась одна на один со своей тревогой, которая, казалось, просочилась в квартиру вместе с дождевой влагой. Она вспомнила эту квартиру на улице Свободы. Запах старых книг и маминых духов, который, наверное, до сих пор там витал. Широченные подоконники сталинского дома, на которых она в детстве раскладывала свои сокровища – стеклышки, каштаны, гербарий. Она всегда мечтала о таких подоконниках, чтобы заставить их горшками с геранью и фиалками, устроить рассадник для своих будущих помидоров. В их с Денисом типовой панельке подоконники были узкими, как карнизы, и вечно заваленными его рыболовными снастями.
На следующий день на работе все валилось из рук. Цифры в отчете по рентабельности нового цеха плыли перед глазами, сливаясь в бессмысленную абракадабру. Наталья, экономист с сорокалетним стажем, не могла свести простой баланс. В голове крутилось: «Мертвый капитал». Разве можно так называть место, где ты сделал первый шаг? Где отец учил ее играть в шахматы, а мама читала вслух «Конька-Горбунка»? Разве можно оценить в рублях скрип старой паркетины под ногами или вид из окна на тополь, который они сажали всем двором на субботнике?
«Амортизация основных фондов, – думала она, глядя на столбец цифр. – Здания изнашиваются, оборудование устаревает. Это понятно. А как амортизировать память? У нее есть срок годности?»
Вечером позвонил брат. Владимир, в отличие от нее, давно уехал из Рязани, осел в Питере, стал успешным программистом.
– Наташка, привет! – его голос в трубке был теплым и родным. – Мне тут Лидия наша названивала. Тарахтит, как пулемет. Продает что-то, покупает, ипотеки… Я ничего не понял, но фамилия наша звучала часто. Что происходит?
Наталья, помешивая суп на плите, рассказала ему все. Про разговор, про планы Дениса и его сестры, про риелтора.
– Ясно, – после паузы сказал Владимир. – Коршуны слетелись. Слушай меня, сестренка. Мне от этой квартиры ни копейки не надо, ты это знаешь. Я маме помогал, сколько мог, и тебе буду, если понадобится. Это твой дом теперь. Наш дом. Помнишь, как мы на том широком подоконнике в морской бой играли? А как от отца прятали котенка в стенном шкафу?
Наталья улыбнулась сквозь подступившие слезы. Конечно, помнила.
– Вот. А Лидка этого не помнит. И Денис твой, похоже, тоже. Так что ты делай, как сердце велит. Только твое сердце, поняла? А на них… ну, ты взрослая девочка, сама разберешься. Хочешь – продавай. Хочешь – живи там. Хочешь – оранжерею устрой. Это твое право. Полное.
Разговор с братом стал тем самым недостающим элементом в ее рассыпавшемся душевном балансе. В графе «активы» появилось нечто весомое: моральная поддержка. Право на собственные чувства.
Но Лидия была не из тех, кто отступает. Через день она позвонила снова, на этот раз ее голос сочился фальшивой заботой.
– Наташенька, ну что ты как маленькая? Обиделась? Да мы же для тебя стараемся. Ты пойми, содержать две квартиры – это накладно. Коммуналка сейчас знаешь какая? А налог? Это ж удавка. Продадим – и никаких забот. Ну хочешь, съездим, посмотрим вместе. Ты мне ключи дай, я сама с риелтором подъеду, все оценю, тебе и мотаться не придется.
– Нет, Лида. Ключи я тебе не дам, – твердо сказала Наталья.
– То есть как это не дашь? – в голосе золовки прорезался металл. – Я же помочь хочу! Мы же семья! Или ты нас за чужих людей держишь? Денису пожалуюсь, он с тобой поговорит!
Вечером состоялся «разговор». Денис был мрачен. Он выключил телевизор – верный признак серьезности намерений.
– Наташ, что за концерты? Лидка звонит, чуть не плачет. Ты ее обидела. Почему ты не можешь по-хорошему?
– По-хорошему – это как? Отдать ключи и ждать, пока вы все решите и принесете мне мою долю?
– Ну а почему нет? Лидка в этом деле соображает, она уже не первую квартиру продает. Все будет по-честному.
– Денис, я не хочу ее продавать.
Он уставился на нее так, будто она сказала, что собирается улететь на Марс.
– В смысле? А что ты с ней делать будешь?
– Не знаю пока. Может, буду туда приезжать. Просто посидеть в тишине. Мамины вещи разобрать. На подоконниках рассаду выращивать для дачи.
– Рассаду? – Денис рассмеялся. Громко, обидно. – Наташ, ты в своем уме? Рассаду на миллионах выращивать? Да ты… ты просто не соображаешь, какие деньги у тебя в руках. Все, разговор окончен. Завтра после работы едем туда. Все вместе. И риелтор будет. Ты покажешь квартиру, а дальше мы сами.
Это был ультиматум. Он не просил, он требовал. Он перешел черту, за которой ее мнение, ее желания, ее чувства обнулялись. Превращались в смешную блажь про рассаду.
На следующий день она отпросилась с работы пораньше. Сердце колотилось, во рту пересохло. Она поехала не на улицу Свободы, а домой, в их общую квартиру. Собрала в сумку сменную одежду, документы, шкатулку с немногочисленными драгоценностями и альбом со старыми фотографиями. А потом поехала туда. В квартиру своего детства.
Она открыла дверь своим ключом. В нос ударил тот самый запах – смесь пыли, нафталина и чего-то неуловимо родного, маминого. Она прошла по комнатам, проводя рукой по пыльной мебели. Вот ее письменный стол, исцарапанный циркулем. Вот диван, на котором она рыдала над «Белым Бимом». А вот и он – широкий, манящий подоконник в большой комнате. За окном все так же моросил дождь, но здесь, в этой тишине, он казался убаюкивающим.
Она села на подоконник, обняв колени. И впервые за много дней почувствовала покой. Не оглушенность, не апатию, а именно покой. Как будто вернулась домой после долгого, изнурительного путешествия.
Через час в замке заскрежетал ключ. Наталья вздрогнула. У Дениса не было ключей. Значит… Лидия? Откуда? Наверное, у мамы был запасной комплект, и та его когда-то отдала «на всякий случай».
Дверь распахнулась. На пороге стояла сияющая Лидия, а за ее спиной мялся невысокий мужчина в строгом костюме – риелтор. Увидев Наталью, сидящую на подоконнике, Лидия на мгновение опешила, но тут же взяла себя в руки.
– О, а ты уже здесь! Молодец, какая пунктуальная! А мы вот, с Игорем Сергеевичем. Лучший специалист в Рязани! Проходи, Игорь Сергеевич, не стесняйся.
Риелтор смущенно вошел, оглядываясь.
– Ну вот, я же говорила, планировка отличная! – затараторила Лидия, жестикулируя. – Потолки высокие, комнаты изолированные. Тут стеночку снести, тут арку сделать – и будет конфетка! Эти стены мои, можно сказать! Я тут столько времени провела, помогая твоей маме, царствие ей небесное. Каждый уголок знаю.
Наталья медленно встала с подоконника. Она смотрела на золовку, которая хозяйничала в ее доме, и чувствовала, как внутри закипает холодная, расчетливая ярость. Не истеричная, а спокойная, как итоговая цифра в годовом отчете. Она держала в кармане свои, единственно законные ключи, а эта женщина уже объявляла стены своими.
– Лидия, – голос Натальи прозвучал неожиданно громко и чисто в гулкой тишине квартиры. – Выйди, пожалуйста.
– Что? – Лидия обернулась, на ее лице было написано изумление. – Наташ, ты чего? Мы же делом занимаемся.
– Это не ваше дело. Это мое дело. И моя квартира. А вы, – она повернулась к съежившемуся риелтору, – простите, но ваши услуги не требуются. Можете идти.
– Постойте, но мы же договорились… – пролепетал мужчина, глядя на Лидию.
– Ни с кем вы не договаривались, – отрезала Наталья. – Вы договаривались с посторонним человеком, который не имеет на эту недвижимость никаких прав. Всего доброго.
В этот момент в дверях появился Денис. Он тяжело дышал, видимо, быстро поднимался по лестнице.
– Так, я не понял, что здесь происходит? Наташа, ты почему Игоря Сергеевича выгоняешь? Мы же договорились!
Он встал рядом с сестрой, образуя единый фронт. Два чужих, напористых человека в ее тихом, застывшем во времени мире.
– Нет, Денис. Это ты договорился. Ты и твоя сестра, – Наталья сделала шаг им навстречу. Она больше не чувствовала страха. Только усталость и странное облегчение. – Вы все решили, все посчитали. Выгоду, проценты, квадратные метры. Вы только одно не учли в своих расчетах. Меня. Мое согласие.
– Какое еще согласие? – взвилась Лидия. – Ты что, враг своей семье? Деньгам своим враг? Да на тебя вся Рязань смотрит, скажет – с ума баба сошла на старости лет!
– Пусть смотрит, – спокойно парировала Наталья. – А теперь я попрошу вас всех уйти. Из моей квартиры.
– Ах, из твоей, значит?! – закричал Денис, его лицо побагровело. – А то, что мы десять лет вместе прожили, это ничего? То, что я тебя содержал, пока ты на своей копеечной работе сидела, это не в счет?
Это была ложь. Наглая, беспардонная ложь. Ее зарплата экономиста на оборонном предприятии всегда была стабильной и уж точно не «копеечной», в отличие от его периодических заработков «мастера на все руки». Она молча оплачивала большую часть счетов, покупала продукты, тянула на себе быт, пока он лежал на диване в ожидании «крупного заказа».
Именно эта ложь и стала последней каплей.
– Нет, Денис, согласие я не дам, – повторила она холодно, как будто диктовала цифры для отчета. – Ни на продажу, ни на что-либо еще. А по поводу твоего содержания… с этим ты сам как-нибудь разбирайся. Думаю, Лидия тебе поможет подсчитать. Она любит считать.
Она распахнула входную дверь и встала рядом, недвусмысленно указывая на выход. Риелтор пулей выскочил на лестничную клетку. Лидия, бросив на Наталью испепеляющий взгляд, прошипела: «Ты еще пожалеешь, змея!», и потащила за собой упирающегося Дениса.
– Наташа, мы еще поговорим! – крикнул он уже с лестницы. – Ты не можешь так со мной поступить!
Дверь захлопнулась. Наталья повернула ключ в замке, потом еще один оборот. Потом накинула цепочку. И только тогда сползла по стене на пол. Тишина. Благословенная, оглушающая тишина. Только дождь все так же стучал по карнизу. Она сидела на полу в коридоре своей старой новой квартиры и впервые за долгие годы не чувствовала себя виноватой.
На следующий день она не пошла на работу. Она позвонила в контору по переезду, а потом поехала в их с Денисом квартиру. Его не было дома. Спокойно, методично, как при инвентаризации, она упаковала свои вещи. Одежду, книги, посуду, которую покупала сама. Особое внимание она уделила ящикам с садовым инвентарем, пакетикам с семенами, книгам по агротехнике. Это была самая ценная часть ее имущества.
Когда грузчики уносили последнюю коробку, на пороге появился Денис. Он смотрел на полупустую квартиру, на Наталью, стоящую в пальто с небольшой сумкой через плечо, и в его глазах было нечто, похожее на страх.
– Наташ, ты чего? Ты… совсем? Из-за квартиры? Ну погорячились, с кем не бывает. Давай поговорим.
– Мы уже поговорили, Денис, – она посмотрела на него без ненависти, скорее с горьким сожалением. – Дело не в квартире. И даже не в деньгах. А в том, что за все эти годы ты ни разу не поинтересовался, чего на самом деле хочу я. Ты просто не видел меня. Для тебя и для твоей сестры я – функция. Приложение к жилплощади. А я не хочу быть приложением. Я хочу быть… просто быть.
Она вышла, не оглядываясь, и закрыла за собой дверь.
Прошло несколько месяцев. Лето сменилось золотой рязанской осенью. Наталья уволилась с завода, оформив пенсию. Она не спеша делала в квартире ремонт, своими руками отмывая и отчищая каждый уголок. Она выбросила старый хлам, но оставила дорогие сердцу вещи: отцовские шахматы, мамину швейную машинку «Зингер», старый альбом с фотографиями.
А на широком подоконнике, залитом солнцем, уже зеленели стройные ряды рассады. Земляника, лобелия, петуния – задел на следующую весну, на новую жизнь ее дачи. Она подала на развод и раздел имущества. Это было грязно и неприятно, но она была к этому готова.
Однажды, когда она поливала свои всходы из маленькой лейки, зазвонил телефон. Незнакомый номер.
– Наталья Петровна? – строгий женский голос. – Адвокат Дениса Владимировича. Хочу уведомить вас, что мой доверитель подает встречный иск о разделе совместно нажитого имущества. В частности, дачного участка и всех построек на нем.
Наталья на мгновение замерла. Дача. Ее дача, в которую она вложила всю душу, каждый кустик которой был посажен ее руками. Он решил отнять у нее и это. Сердце сжалось от обиды. А потом она посмотрела на свои руки в земле, на молодые, тянущиеся к свету ростки на подоконнике, на пылинки, танцующие в солнечном луче, который заливал ее, только ее собственную комнату.
Она выдохнула. Да, это будет тяжело. Да, возможно, ей придется заплатить и эту цену. Откупиться. Но сейчас, в эту самую минуту, она была дома. И это было главное.
– Хорошо, – сказала она в трубку спокойно и твердо. – Я вас поняла. Присылайте документы. Мы будем бороться.
Она положила телефон и снова взялась за лейку. За окном шумел старый тополь, а впереди была целая жизнь, которую она, наконец, начала строить по собственному плану. И в этом плане главным активом была она сама.