Ветер завывал с самого утра, бросая в стекло горсти колкого снега. Красноярский февраль не церемонился, выстуживая город до самого основания. Жанна сидела за кухонным столом, укутавшись в старый шерстяной плед. Горячая керамика чашки почти не грела озябшие пальцы. На экране ноутбука застыла страница онлайн-банка, и одна строчка в ней, подсвеченная ядовито-зелёным, пульсировала в такт её собственному сердцу. «Перевод. Татьяна П. Сумма: 30 000 руб.».
Тридцать тысяч. Каждый месяц. Последние три года.
Она наткнулась на это случайно. Хотела проверить, накопилась ли нужная сумма на их с Григорием весеннюю поездку в Карелию. Они давно мечтали посмотреть на мраморный каньон Рускеала не на картинках. Путешествия были их общей страстью, клеем, который скреплял их быт последние двенадцать лет. Она открыла детализацию общего счёта, куда они оба скидывали деньги на крупные покупки и поездки, и взгляд зацепился за незнакомое имя. Татьяна П.
Холод, не имевший никакого отношения к февральскому ветру, пополз вверх по позвоночнику. Она пролистала историю. Месяц за месяцем, как часы. Тридцать тысяч. Аккуратно, в один и тот же день. Жанна открыла другую вкладку, вбила имя и фамилию, которые удалось разобрать в назначении платежа. Поиск выдал несколько профилей в соцсетях. На одной из фотографий, старой и выцветшей, улыбалась женщина с до боли знакомыми Григорию чертами лица. Его бывшая жена. Мать его сына, с которым он почти не общался.
Жанна закрыла ноутбук. Звук щелчка показался оглушительным в тишине квартиры. Ветер за окном взвыл с новой силой, будто передразнивая бурю в её душе. Двенадцать лет. Они не были расписаны, их гражданский брак держался на чём-то более важном, как ей казалось, – на доверии и общем взгляде на мир. Григорий, её Гриша, с его спокойной силой, с морщинками в уголках глаз, которые становились глубже, когда он смеялся. Он никогда не говорил о бывшей жене. Просто «давно в разводе», «сложная история». Жанна и не лезла. В шестьдесят с лишним лет учишься уважать чужое прошлое.
Но прошлое, как оказалось, требовало ежемесячной платы. И платил за него Григорий из их общего будущего. Из их карельских порогов, из алтайских перевалов, из крошечных гостиниц на берегу Байкала.
Меланхолия, с утра лишь лёгкой дымкой лежавшая на сердце, сгустилась до удушающей тоски. Она встала, подошла к окну. Внизу, во дворе, ветер крутил снежные вихри, срывал шапки с редких прохожих. Енисей за домами наверняка стоял, закованный в толстый лед, но даже под ним ощущалось могучее, сдерживаемое течение. Как и в ней сейчас.
Она вернулась к столу, снова открыла ноутбук. Руки больше не дрожали. В них появилась злая, холодная точность. Она нашла реквизиты получателя. Нашла способ сделать перевод с карты на карту по номеру телефона, который тоже отыскался в старых контактах Григория, записанный под ничего не значащим «Татьяна работа».
Её пальцы зависли над клавиатурой. В голове пронеслось всё: как он приносил ей кофе в постель, как читал вслух вечерами, как они выбирали на карте следующую точку для путешествия, водя по ней одним пальцем на двоих. Как он говорил: «Жанка, с тобой хоть на край света». Оказалось, у этого края света есть конкретный адрес и цена. Тридцать тысяч в месяц.
Она хотела написать ему гневное сообщение. Хотела собрать его вещи в сумку и выставить за дверь. Хотела плакать. Вместо этого она ввела сумму – 30 000 рублей. В поле «сообщение получателю» набрала всего три слова: «Возврат. Больше не нужно». И нажала «Отправить».
Телефон завибрировал почти сразу. На экране высветилось: «Светлана». Дочь.
– Мам, привет. Ты чего не звонишь? – голос Светы был, как всегда, бодрым и немного требовательным.
– Привет, Светик. Замоталась, – Жанна старалась, чтобы голос звучал ровно, но он предательски сел.
– Что с голосом? Заболела? Грипп ходит, говорят.
– Нет, всё в порядке. Просто… ветер сегодня сильный.
– Мам, ты меня за дуру не держи. Что случилось? С Григорием поругались?
Жанна молчала, глядя на экран ноутбука, где зелёным горело подтверждение операции.
– Мама!
– Да, Света. Можно и так сказать.
– Из-за чего? Он опять носки по квартире разбрасывает? – в голосе дочери проскользнула привычная ирония.
– Похуже, – выдохнула Жанна.
Пауза на том конце провода стала напряжённой.
– Так. Рассказывай.
И Жанна рассказала. Коротко, без эмоций, перечисляя факты, как в полицейском протоколе. Сумма, имя, срок.
Света помолчала, переваривая.
– Три года? Ничего себе… И что ты сделала?
– Перевела ей деньги обратно. Последний платёж.
На том конце провода снова воцарилась тишина, но на этот раз ошеломлённая.
– Ты… что? Мам, ты с ума сошла? Зачем? Надо было сначала с ним поговорить! Выяснить всё!
– А что выяснять, Света? Что тут можно выяснить? Что он врал мне три года? Что тратил наши общие деньги на свою бывшую жизнь?
– Но может, у неё ситуация какая-то! Может, она больна, или…
– Тогда он должен был прийти и сказать мне: «Жанна, так и так. Моей бывшей жене нужна помощь. Давай подумаем вместе». А не крысятничать за моей спиной!
– Мам, тебе за шестьдесят! Григорий – хороший мужик. Надёжный. Вы столько лет вместе, у вас всё так хорошо было. Зачем ты лодку раскачиваешь? Может, стоило просто… сделать вид, что не заметила? Ради спокойствия.
Слова дочери ударили больнее, чем само предательство Григория. Ради спокойствия. Проглотить. Сделать вид.
– Это моя лодка, Света. И моё спокойствие. И я не собираюсь плыть в ней с человеком, который сверлит дырки в днище, пока я смотрю на звёзды. Всё, мне на работу пора.
Жанна нажала отбой, не дожидаясь ответа. Руки снова задрожали. Не от холода, от ярости. Она – флорист. Её работа – создавать красоту из хрупких, недолговечных вещей. Она знала цену каждому бутону, каждой веточке. И она слишком хорошо знала, как легко сломать самый крепкий стебель, если приложить усилие в нужном месте. Григорий нашёл это место.
В её маленьком цветочном магазинчике пахло эвкалиптом и холодной водой. Сегодня была поставка эквадорской розы. Длинные, крепкие стебли, тугие бутоны цвета слоновой кости. Жанна методично, почти механически, зачищала стебли от шипов. Острый шип впился в подушечку большого пальца. Она поморщилась, выдавила алую каплю и поднесла палец к губам. Вкус крови смешался с привкусом обиды.
Корпоративный заказ. Сто композиций для какого-то форума. «Сделать нужно стильно, богато, но бюджетно», – как сказала девушка-менеджер по телефону. Жанна ненавидела такие заказы. Они высасывали душу, превращая творчество в конвейер. Она брала розу, срезала шипы, подрезала стебель под углом, ставила в ведро с водой. Роза. Шипы. Вода. Роза. Шипы. Вода. Ритмичное движение успокаивало, позволяло не думать.
Но мысли лезли сами. Вспоминался их первый совместный отпуск. Старенькая «Нива», дорога на Алтай. Они ночевали в палатке, жгли костёр, и Григорий, обнимая её, говорил, что никогда не был так счастлив. Он был вдовцом, когда они познакомились. Его первая жена умерла от рака много лет назад. Жанна тогда была после тяжёлого развода с Олегом, который ушёл к молодой, оставив её с дочерью-подростком и ощущением тотальной ненужности. Григорий стал её тихой гаванью. Он не говорил громких слов, не обещал золотых гор. Он просто был рядом. Чинил кран. Вёз её на дачу. Молча сидел рядом, когда ей было плохо. И вот теперь эта гавань оказалась мелкой заводью, полной тины и вранья.
Около полудня в магазин зашёл мужчина. Он долго мялся у витрины, а потом нерешительно подошёл к Жанне.
– Мне бы… букет. Для жены. Мы поссорились.
– Сильно? – спросила Жанна, отрываясь от роз.
– Кажется, да, – вздохнул он. – Я виноват.
Жанна окинула его взглядом. Недорогой пуховик, усталые глаза, обветренные руки.
– Какие цветы она любит?
– Да я не знаю, – растерянно признался он. – Розы, наверное? Все женщины любят розы.
– Не все, – отрезала Жанна резче, чем хотела. Она посмотрела на свои руки, перепачканные зеленью, на ведро с идеальными, бездушными розами для форума. – Иногда лучше честный букет полевых ромашек, чем дежурные розы. Или вообще ничего. Иногда лучше просто поговорить.
Мужчина посмотрел на неё с удивлением.
– Вы правы, наверное. Спасибо. Я, пожалуй, пойду.
Он ушёл, так ничего и не купив. Жанна осталась одна среди своих цветов. И впервые за много лет её работа показалась ей бессмысленной. Кому нужна эта искусственная красота, если за ней прячется ложь?
Вечером, закрыв магазин, она не поехала домой. Шла по набережной Енисея. Ветер немного утих, но мороз крепчал. Снег скрипел под ногами. Огромный коммунальный мост светился огнями, отражаясь в тёмных прогалинах льда. Где-то там, за мостом, на Правом берегу, в обычном панельном доме жила Татьяна П. Что она почувствовала, получив эти деньги? Удивление? Стыд? Или облегчение? Жалела ли она о чём-то?
Жанна дошла до Речного вокзала, постояла, глядя на замёрзшие теплоходы. Она объездила полстраны, видела десятки рек. Волгу, Обь, Лену. Но Енисей был другим. Он был её рекой. Мощный, суровый, честный. Он не притворялся. Зимой он замерзал, весной – яростно ломал лёд. Он был настоящим. Таким, каким она считала и свою жизнь с Григорием.
Домой она вернулась поздно. В квартире горел свет. Григорий был дома. Он сидел в своём кресле, но не читал, как обычно. Просто смотрел в одну точку. Ноутбук лежал на журнальном столике, открытый на той же странице.
Он услышал её шаги и поднял голову. В его глазах был страх. Такой она видела впервые.
– Жанна…
Она молча разделась, повесила пальто в шкаф. Прошла на кухню, налила себе стакан воды. Руки всё ещё были ледяными.
Он пришёл за ней, остановился в дверях.
– Ты всё знаешь.
Это был не вопрос.
– Знаю, – тихо ответила она. – Я не понимаю только одного, Гриша. Зачем?
Он опустил голову.
– Она позвонила три года назад. Сказала, что у неё большие проблемы. Сын… наш сын влез в какие-то долги. Крупные. Ей угрожали.
– И ты решил стать тайным спонсором? Не сказав мне ни слова?
– Я… я не хотел тебя в это впутывать. Это моё прошлое, мои проблемы. Я думал, я сам разберусь. Тихо. Чтобы тебя это не коснулось. Я боялся…
– Боялся чего? Что я не пойму? Что я запрещу тебе помогать женщине, попавшей в беду? Ты за кого меня держал все эти годы, Гриша? За бездушную мегеру?
Её голос сорвался на крик. Тишина, которую она так долго держала внутри, прорвалась.
– Я держал тебя за самое дорогое, что у меня есть! – его голос тоже дрогнул. – Я боялся тебя потерять! Боялся, что это прошлое всё разрушит. Что ты скажешь, что я живу двумя жизнями. Я просто хотел защитить то, что у нас есть!
– Защитить? Ложью? Гриша, ты не защищал. Ты разрушал. Каждый месяц, каждым этим переводом ты отламывал кусок от нашего фундамента. От доверия. На чём мы теперь стоим, а? На что будем опираться, когда решим поехать в нашу Карелию? На твою ложь?
Она смотрела на него, и видела перед собой не своего сильного, надёжного мужчину, а растерянного, напуганного мальчика.
– Сегодня утром, – её голос снова стал тихим, ледяным, – мне позвонила Света. И знаешь, что она мне посоветовала? Сделать вид, что я ничего не заметила. Промолчать. Ради спокойствия. Ты этого хотел? Чтобы я молчала и улыбалась, зная, что ты меня обманываешь?
Он вздрогнул, как от пощёчины.
– Нет… Жанна, нет. Прости меня. Я такой дурак. Такой идиот.
– Да. Идиот, – согласилась она. – Ты мог просто прийти и сказать. Мы бы сели за этот стол, выпили чаю и всё решили. Вместе. Потому что мы – семья. Или я так думала.
Он сделал шаг к ней, хотел обнять, но она отстранилась.
– Не надо.
В его глазах промелькнула паника.
– Жанна, пожалуйста. Я всё исправлю. Я поговорю с Татьяной. Я больше никогда…
– Дело не в ней, Гриша. И не в деньгах. Ты хоть это понимаешь? – она горько усмехнулась. – Я сегодня вернула ей твой платёж.
Он смотрел на неё, не понимая.
– Зачем?
– Чтобы поставить точку. Не в наших с тобой отношениях. В твоих – с прошлым. Ты должен был сделать это сам, много лет назад. Но раз ты не смог, это сделала я.
Повисла тишина. Тяжёлая, вязкая. Ветер за окном стих, и стало слышно, как гудят трубы в подвале.
– И что теперь? – шёпотом спросил он.
Жанна посмотрела на его поникшие плечи, на седину на висках, на руки, которые столько раз согревали её руки. И почувствовала не злость, а безмерную, вселенскую усталость.
– А теперь я хочу спать. В гостиной. Одна.
Ночью ей не спалось. Она лежала на диване, укрывшись тем самым пледом, и смотрела в темноту. В голове не было ни мыслей, ни слёз. Только пустота. Она достала с полки старый фотоальбом. Вот они на Столбах, молодые, смеющиеся. Вот на берегу Шира, щурятся от солнца. Вот в Тобольске, на фоне Кремля. Десятки поездок, сотни фотографий. Целая жизнь. Можно ли перечеркнуть её одним поступком? Одной ложью?
Она вспомнила того мужчину в магазине. «Я виноват». Он хотя бы это понимал. Понимал ли Григорий всю глубину своей вины? Не за деньги. За разрушенное доверие. Доверие – как редкий, экзотический цветок. Чтобы его вырастить, нужны годы. А чтобы погубить – один заморозок.
Утром она проснулась от запаха кофе. Григорий стоял у плиты. Он не спал всю ночь, это было видно по его осунувшемуся лицу и красным глазам. Он поставил перед ней чашку. Её любимую, с васильками.
– Жанна, – начал он тихо. – Она позвонила. Татьяна. Спрашивала, что случилось. Я сказал ей… сказал, что помощи больше не будет. Что я рассказал тебе всё, и что я не могу так больше.
Жанна молча пила кофе. Напиток был горьким.
– Она сказала… – Григорий сглотнул, – что сын давно работает, и у них всё в порядке. Она просто… привыкла. А я боялся спросить. Боялся услышать, что деньги всё ещё нужны, и тогда враньё бы продолжилось. Я просто плыл по течению, как трус.
Он замолчал, глядя на неё с мольбой.
– Я вчера была на Енисее, – сказала Жанна, глядя не на него, а в окно. Там светало. Небо на востоке из свинцового становилось перламутровым. – Он подо льдом. Но я знаю, что весной лёд тронется. Это всегда больно, шумно и страшно. Ломаются огромные глыбы. Но только так река может жить дальше.
Она поставила чашку на стол.
– Я не знаю, Гриша. Я не знаю, что будет с нами. У меня внутри сейчас такой же ледоход.
Она встала, подошла к шкафу, где лежали её путеводители и карты. Достала карту России, истыканную флажками их прошлых маршрутов. Развернула её на столе.
– Мы хотели в Карелию, – сказала она глухо.
Григорий смотрел то на неё, то на карту. Он понял. Это был не вопрос. И не предложение. Это был тест. Последний шанс.
Он медленно подошёл, встал рядом. Не дотрагиваясь до неё.
– Я найду другую работу. Возьму подработку. Я верну на счёт всё, до копейки, – сказал он твёрдо. – Я верну тебе деньги на нашу поездку.
Жанна покачала головой.
– Мне не нужны деньги, Гриша. Мне нужно то, что за них не купишь.
Она провела пальцем по тонкой синей линии, обозначавшей Беломорканал. Потом подняла глаза и посмотрела прямо на него. В её взгляде больше не было ни злости, ни обиды. Только бездонная усталость и вопрос, который она не произнесла вслух. «Сможешь?».
Он смотрел на неё, и в его глазах, впервые за эти сутки, появилась не паника и не вина, а решимость. Та самая, которую она когда-то полюбила.
– Смогу, – сказал он хрипло. – Жанна. Я смогу.
Она ничего не ответила. Просто сложила карту. Утро вступало в свои права. Ветер окончательно стих, и в наступившей тишине было слышно, как где-то далеко в городе просигналила первая машина. Это было начало нового дня. И начало другого, очень долгого разговора.