– Таня, мы тут с Романом посовещались насчет вашей дачи, – голос тети Ларисы в телефонной трубке был бодрым и не предполагал возражений.
Татьяна замерла с чашкой в руке. За окном серое, низкое небо Томска сочилось мелкой изморосью. Лето в этом году выдалось капризным, и утро снова встретило город свинцовой тяжестью и запахом мокрого асфальта.
– Какой дачи? – тихо переспросила она, хотя прекрасно поняла, о чем речь.
– Какой-какой… Твоей, родительской. Которая тебе досталась. Не притворяйся, что забыла. В общем, слушай сюда. Есть покупатель. Хороший. Он готов взять и твой участок, и соседний клочок земли, что Юрику от деда остался. Вместе получается приличная территория под застройку. Деньги неплохие, Таня. Очень неплохие.
Юрий, ее гражданский муж, сидевший на диване, оторвал взгляд от экрана смартфона. Его лицо выражало вялый интерес.
– Что там Лариса? Опять с идеями?
Татьяна прикрыла трубку ладонью.
– Про дачу. Говорит, продавать надо. Вместе с твоим участком.
Юрий пожал плечами, и в этом жесте было все: и согласие, и нежелание вникать, и привычка плыть по течению, которое уже двадцать лет задавала его деятельная родня.
– Ну, тетя Лара ерунды не посоветует. Она в этом соображает.
Татьяна вернулась к разговору.
– Лариса Викторовна, я как-то не думала еще…
– Вот и не думай! – отрезала тетя. – За тебя уже подумали. Дача эта твоя – развалюха. В нее вкладывать и вкладывать. А так – одним махом двух зайцев. И Ромке на новую машину хватит, он свою разбил, и Юрику долги по кредитке закрыть. Все при деле. В общем, мы с Ромой сегодня вечером заскочим, обсудим детали. Будь дома.
Короткие гудки. Татьяна опустила телефон на кухонный стол. Руки слегка дрожали. Ей было пятьдесят три, из которых последние двадцать она прожила с Юрием. В их общей квартире, купленной в ипотеку, которую они все еще выплачивали. Тетя Лариса, старшая сестра покойной матери Юрия, с самого начала считала себя главой клана. Ее слово было законом. А Татьяна… Татьяна всегда была «не родня». Тихая, удобная, неконфликтная. Фармацевт из дежурной аптеки, привыкшая к размеренному графику и четким инструкциям.
Дача. Она досталась ей три месяца назад после смерти мамы. Старый домик под Синим Утесом, шесть соток земли, заросшие флоксы и старая яблоня. Она не была там с похорон. Не решалась. Воспоминания были слишком острыми: запах маминых пирогов, отцовские руки, строгающие доску для новой полки, скрип старых половиц. Это было не просто имущество. Это был последний островок ее собственного, не связанного с Юрием и его семьей, прошлого.
– Ну что? – Юрий наконец отложил телефон. – Дело говорят. Нам эти деньги сейчас не помешают. А тебе зачем эта рухлядь? Ты же не огородница.
– Я… я бы хотела там бывать иногда, – голос прозвучал неуверенно, почти виновато. – Просто… посидеть в тишине.
Юрий хмыкнул.
– Тань, ты в своем уме? Какая тишина? Там комары с кулак и крыша течет. Да и добираться туда… Роман все правильно рассчитал. Продаем, делим, забываем. Практично.
Он встал, потянулся и пошел в ванную. А Татьяна осталась стоять посреди кухни, ощущая, как привычный, серый и предсказуемый мир начинает трещать по швам. Тревога, висевшая в пасмурном воздухе за окном, просочилась внутрь, заполнив легкие.
***
Рабочий день в аптеке тянулся медленно. Покупатели шли сплошным потоком: бабушки с рецептами на льготные лекарства, мамочки с простуженными детьми, встревоженные мужчины, покупающие что-то для жен. Татьяна работала на автомате. Отпускала товар, пробивала чек, вежливо консультировала. Ее мир сузился до белого халата, запаха медикаментов и тихого гудения холодильников.
– Татьяна Павловна, посмотрите, пожалуйста, – молодая женщина с заплаканными глазами протягивала ей рецепт. – Мне нужен «Онкаспар». Сказали, у вас может быть. Я уже весь Томск обзвонила.
Татьяна взглянула на бланк. Редкий, дорогой препарат для химиотерапии.
– Сейчас посмотрю по базе, – она села за компьютер. Пальцы привычно забегали по клавиатуре. – Да, есть. Но осталось всего две упаковки. Препарат заказной.
– Мне нужно! – в голосе девушки звенело отчаяние. – Маме… Ей хуже стало. Врач сказал, прерывать нельзя. А у меня… у меня сейчас всей суммы нет. Можно я оставлю залог, а вечером муж привезет остальное? Пожалуйста! Не продавайте никому!
Татьяна посмотрела на ее дрожащие руки, на искусанные губы. Она видела такое сотни раз. Болезнь, страх, беспомощность. И она всегда знала, что делать.
– Не волнуйтесь, – ее голос стал тверже, профессиональнее. – Я отложу для вас. Поставлю бронь до конца рабочего дня. Фамилия ваша?
Она быстро оформила заказ, убрала коробки в сейф. Девушка рассыпалась в благодарностях и убежала, оставив после себя облачко надежды.
Ее сменщица, Анна, полная и жизнерадостная женщина, наблюдавшая за сценой, покачала головой.
– И так каждый день. Нервов не напасешься. А ты, Пална, как скала. Всегда спокойная.
– Привыкла, – коротко ответила Татьяна.
– Что-то ты сегодня не в духе, – проницательно заметила Анна, протирая витрину. – Сама не своя. Случилось что?
Татьяна молчала, перебирая коробочки с витаминами. Говорить не хотелось. Жаловаться было не в ее правилах.
– Да так, семейное.
– Семейное – это хуже зубной боли, – вздохнула Анна. – Мой вон тоже вчера учудил. Решил без меня диван новый заказать. Я ему сказала: «Диван, милый, ты можешь заказать. Но спать на нем будешь один. В коридоре». Сразу передумал. Моя квартира – мои правила.
Слова Анны, простые и прямые, неожиданно кольнули Татьяну. Моя квартира… Моя дача…
– А ты? – Анна повернулась к ней. – Тебе что нужно? Или ты не в счет?
Вопрос повис в стерильном воздухе аптеки. Татьяна не нашлась, что ответить. Она и сама не знала ответа. Чего она хочет на самом деле? Не как приложение к Юрию, не как удобная невестка для тети Ларисы, а она сама, Татьяна. Женщина, которой за пятьдесят и которая почти забыла, как это – чего-то хотеть для себя.
Весь остаток дня она думала об этом. О даче. О широких подоконниках в маленьком домике, на которых можно было бы разводить фиалки, как мечтала мама. О старом кресле у окна. О тишине, которую нарушает только пение птиц и шелест листьев. Не о деньгах. О покое.
***
После работы, вместо того чтобы ехать домой, где ее ждал тяжелый разговор, Татьяна поехала в бассейн. Это было ее убежище. Место, где она принадлежала только себе.
Прохладная вода приняла ее в свои объятия. Она надела очки, оттолкнулась от бортика и поплыла. Кроль. Раз, два, три, вдох. Ритмичные, выверенные движения. Тело, привыкшее к нагрузке, работало как часы. Мысли постепенно приходили в порядок.
Здесь, под водой, в мире приглушенных звуков и синего света, внешние проблемы теряли свою остроту. Здесь не было голоса тети Ларисы, не было пассивного согласия Юрия. Была только она и вода. Каждое движение, каждый гребок давал ощущение силы и контроля. Той самой силы, которой ей так не хватало в жизни.
Она плыла, и перед глазами вставали картины. Вот она маленькая, помогает отцу красить забор на даче. Вот они с мамой собирают в саду смородину, и ее пальцы липкие от сладкого сока. Запах земли после дождя. Вкус яблок прямо с ветки. Это была ее территория. Ее история. Как она могла позволить им просто взять и стереть все это, пересчитав на квадратные метры и денежные знаки?
Она вынырнула у бортика, тяжело дыша. На соседней дорожке проплыла молодая девушка, сильная, уверенная. Татьяна вдруг поняла, что она всю жизнь уступала. Уступала, чтобы не ссориться. Чтобы быть хорошей. Чтобы ее, пришлую, наконец, приняли за свою. Но, как оказалось, за двадцать лет так и не приняли.
Выйдя из бассейна, она почувствовала не только физическую усталость, но и странную, холодную решимость. Пусть все идет так, как идет. Но она больше не будет молчать.
***
Дома ее ждали. Лариса и Роман сидели на кухне. Юрий хлопотал, разливая чай. Атмосфера была деловой и напряженной.
– А, вот и наша помещица явилась, – беззлобно, но с ядом съязвила Лариса. На ней был строгий костюм, и она выглядела так, будто пришла заключать многомиллионную сделку.
Роман, младший брат Юрия, коренастый и самоуверенной, тут же перешел к делу. Он разложил на столе какие-то бумаги.
– Значит так, Татьяна. Смотри. Вот план участка. Вот привязка к местности. Покупатель – серьезный человек, строит коттеджный поселок. Ему наша земля нужна для прокладки коммуникаций. Цена – вот, – он ткнул пальцем в цифру на распечатке. – Это максимум, что можно выжать. Я договорился.
Татьяна смотрела на цифры. Сумма была действительно внушительной. За эти деньги можно было погасить ипотеку и еще бы осталось. Логика кричала, что нужно соглашаться. Но что-то внутри сопротивлялось.
– Мне нужно подумать, – тихо сказала она.
– О чем тут думать? – вспыхнула Лариса. – Деньги на дороге не валяются! Или ты хочешь до конца жизни эту ипотеку платить? Юрий, скажи ей!
Юрий, как всегда, искал компромисс.
– Тань, ну они же дело говорят. Подумай о нас. Мы сможем вздохнуть свободно. Путешествовать начнем, как ты хотела.
– Мы поедем показывать участок послезавтра, – безапелляционно заявил Роман. – Покупатель торопится. Так что, давай, принимай решение.
Давление нарастало. Они обступили ее, как стая хищников, загоняющих жертву. Каждый их довод был логичен и прагматичен. И каждый бил мимо цели. Мимо ее сердца, которое тосковало не по деньгам, а по скрипу старой калитки.
– Я не хочу продавать, – сказала Татьяна, сама удивляясь своей смелости.
На кухне повисла тишина.
– Что? – Роман уставился на нее, как на сумасшедшую.
– В каком смысле «не хочу»? – Лариса сняла очки, ее глаза сузились. – Ты что, удумала? В помещицу играть? В этой развалюхе?
– Это дача моих родителей, – повторила Татьяна, уже тверже. – Я хочу ее оставить.
– Да кому она нужна, эта твоя память? – взорвался Роман. – Ее через год бульдозером сносить надо будет! Ты непрактичная, сентиментальная дура! Из-за твоих капризов вся семья должна страдать? Юрка в долгах, как в шелках, мне машина нужна для работы!
– Рома, перестань, – вяло вмешался Юрий.
– А что «перестань»? Я правду говорю! Вся страна на тебя смотрит, а ты тут со своими фиалками!
Татьяна молчала, глядя в одну точку. Она ожидала этого. Но не ожидала, что будет так больно. Не от их слов, а от молчания Юрия. Он стоял в стороне, не защищая ее, не поддерживая. Словно она была одна против них троих.
***
Следующие несколько дней превратились в холодную войну. С ней почти не разговаривали, но давление ощущалось в каждом взгляде, в каждом молчаливом ужине. Юрий ходил мрачный и раздраженный. Он явно считал ее виноватой.
Точкой невозврата стал его вечерний приход домой через неделю. Он был неестественно возбужден.
– Тань, я тут… В общем, я решил проблему, – выпалил он, не разуваясь. – Взял кредит. Небольшой. На ремонт дачи.
Татьяна замерла.
– Какой ремонт?
– Ну, как… Косметический. Крышу подлатать, покрасить. Чтобы ее потом продать можно было еще дороже! Роман говорит, если вложить тысяч триста, цена вырастет на миллион. Я уже и бригаду нашел. Они завтра готовы выехать, начать.
Он говорил быстро, сбивчиво, избегая смотреть ей в глаза. И в этот момент Татьяна поняла, что это конец. Он не просто ее не услышал. Он перешагнул через нее, через ее чувства, через ее робкое «хочу». Он принял решение за них обоих, в очередной раз поставив мнение своей семьи выше ее собственного. Он взял кредит, который им придется выплачивать вместе, на ремонт дома, который она не хотела продавать. Это было не просто предательство. Это было полное, тотальное обесценивание ее как личности.
– Ты не спросил меня, – холодно произнесла она.
– А что тебя спрашивать? – он наконец посмотрел на нее, и в его глазах была досада. – Ты же сама не знаешь, чего хочешь! Ведешь себя как ребенок! Я поступил как мужчина, принял ответственное решение. Для блага нашей семьи.
– Нашей семьи? – горько усмехнулась Татьяна. – Или твоей?
И тут дверь открылась, и на пороге появились Лариса с Романом. Они явно пришли поддержать «ответственное решение». Сцена была срежиссирована.
– Ну что, упрямица, убедилась, что мы о тебе заботимся? – с порога начала Лариса. – Юра молодец, все правильно сделал. Теперь ты просто обязана дать согласие. Он из-за твоих капризов в долги залез!
Начался большой скандал. Они кричали все трое. Роман размахивал кредитным договором, крича о процентах. Лариса обвиняла Татьяну в эгоизме и черной неблагодарности. Юрий поддакивал им, говоря, что она сама его вынудила.
Они давили, оскорбляли, манипулировали. И в какой-то момент Татьяна перестала их слышать. Шум в ушах сменился звенящей тишиной. Той самой тишиной, как под водой в бассейне. Она посмотрела на их искаженные злобой лица. На Юрия, прячущего взгляд. И почувствовала не боль, не обиду, а ледяное спокойствие.
Лариса, заметив перемену в ее лице, подошла вплотную. Ее лицо было перекошено от гнева.
– Я всегда знала, что ты чужая. Мы тебя приняли, обогрели, а ты… Ты за двадцать лет так и не стала нам родной. Всегда сама по себе. Ты не достойна этой семьи.
Эта фраза стала последним щелчком. Татьяна медленно развернулась, прошла в комнату и подошла к комоду. Открыла верхний ящик, где в старой папке хранились документы. Вытащила свидетельство о праве собственности на дом и земельный участок. Взяла тонкую пластиковую папку-уголок, которую на работе все называли «мультифора», и аккуратно вложила туда бумаги.
Она вернулась на кухню. Все трое замолчали, глядя на нее.
– Ты не достойна этой семьи, – повторила Лариса, уже тише, но с той же ненавистью.
Татьяна посмотрела не на нее, а на Юрия.
– А я подняла документы, – ее голос звучал ровно и глухо. – И в них написано, что это моя собственность. Моя и моих родителей. И ничье согласие на то, чтобы ее не продавать, мне не требуется.
Она сделала паузу, глядя ему прямо в глаза.
– Нет, Юрий. Согласие я не дам. Ни на продажу, ни на ремонт. А с кредитом, который ты взял без моего ведома, ты сам как-нибудь разбирайся.
Она положила папку с документами на стол перед собой. Как границу. Как стену.
***
Она ушла на следующее утро. Собрала одну сумку. Самое необходимое. Юрий спал. Она не стала его будить. Просто оставила на столе ключи от квартиры.
Вызвала такси и поехала на дачу.
Старый дом встретил ее тишиной и запахом сырости. Пасмурное небо все так же висело над Томью, но здесь, вдали от города, это не угнетало. Воздух был чистым, пах влажной землей и прелыми листьями.
Она открыла окна, впуская внутрь прохладный летний воздух. Прошлась по комнатам, касаясь рукой старой мебели. Пыль лежала толстым слоем. Паутина в углах. Но это было ее. Все это было ее.
Она не плакала. Внутри была пустота и какая-то звенящая свобода. Она взяла веник и начала подметать. Сначала в одной комнате, потом в другой. Движения были простыми, механическими. Она выносила мусор, выбивала старые коврики, протирала пыль с широких подоконников.
К вечеру дом преобразился. Он все еще был старым и требовал ремонта, но он ожил. Он начал дышать.
Татьяна заварила чай на старой электрической плитке, села в скрипучее кресло у окна и впервые за много лет почувствовала себя дома. Благословенная тишина. Как же хорошо-то.
Через неделю позвонил Юрий. Голос у него был растерянный.
– Тань, ты где? Я волнуюсь. Может, вернешься? Поговорим. Я погорячился.
– Я на даче, – спокойно ответила она. – И я не вернусь, Юра. Я подаю на развод. И на раздел имущества.
В трубке повисло молчание.
– Как… на развод? Мы же даже не расписаны.
– На раздел совместно нажитого, – поправила она. – Квартиры. Я проконсультировалась.
Она услышала, как он тяжело вздохнул. Он собирался что-то сказать, возразить, но она его опередила.
– Прощай, Юра.
И нажала отбой.
Она знала, что впереди будут суды, споры, раздел квартиры, которую она считала своей. Знала, что он, скорее всего, отсудит свою половину, и ей придется начинать все с нуля. Но, сидя на старом крыльце и глядя, как сквозь серые тучи робко пробивается первый за долгое время солнечный луч, Татьяна понимала, что она к этому готова. Она обрела не просто старый дом. Она обрела себя. И эта цена была ей по силам.